Принимая все это во внимание, мы решили отыскать на берегу подходящее место, где могли бы разбить палатки и выждать, пока спадет жара. К этому времени мы уже оставили позади половину острова и подошли к той его части, где берег заворачивал на северо-запад, обещая сократить переход к Африке намного больше, чем мы рассчитывали. Несмотря на это, мы имели достаточно оснований предполагать, что расстояние все же составляет более ста двадцати лиг.
Итак, мы решили причалить из-за жары; к тому же припасы наши истощились, их оставалось всего на несколько дней. Пристав рано поутру к берегу, – как мы поступали обычно раз в три-четыре дня, – чтобы возобновить запасы воды, мы принялись обсуждать, продолжать ли путь или продлить стоянку здесь. Но по многим соображениям, которые сейчас нет смысла пересказывать, мы этого места не одобрили и решили через несколько дней пуститься в путь.
Проплыв дней шесть на северо-северо-запад под добрым ветром с юго-востока, мы заметили на значительном расстоянии мыс, выдававшийся далеко в море. И так как всем очень хотелось узнать, что находится за мысом, мы решили не становиться на якорь, пока не обогнем его. Мы продолжали путь при попутном ветре, но и то лишь через четыре дня достигли наконец мыса. Невозможно выразить отчаяние и печаль, охватившие нас, когда мы добрались туда: обогнув оконечность мыса, мы увидели, что по ту сторону берег отступает так же резко, как выдается по эту сторону. Одним словом, решись мы двинуться через море к Африке, мы должны были бы пуститься в путь отсюда, ибо чем дальше, тем все больше расширялось море и какой достигло бы оно ширины, нам было неизвестно.
Пока мы размышляли над этими обстоятельствами, нас захватила ужасная гроза – яростный ливень, гром и молния, совершенно непривычные и страшные для нас. И вот мы мчимся к берегу и, став ветром у самого мыса, заводим наши «фрегаты»[32] в бухту, где, как мы заметили, земля густо покрыта деревьями. Сами же поторопились устроиться на берегу: мы были совершенно мокрыми и истомленными жарой, громом, молнией и дождем.
Мы считали наше положение поистине бедственным, и потому наш изобретатель, о котором я столько говорил, водрузил на холме, отстоявшем на милю от конца мыса, огромный деревянный крест со словами на португальском языке:
«Мыс Отчаяние. Христос, смилуйся!»
Мы начали строить шалаши и сушить одежду. Сноситься с туземцами нам было необходимо, и искусный наш мастер вырезал уйму серебряных ромбов, которые мы выменивали на то, в чем нуждались. Они приходили в восторг от этих безделушек, и, к счастью, в нашем распоряжении было сколько угодно провизии. В первую же очередь мы добыли около пятидесяти голов крупного скота и коз, и наш повар постарался провялить их и высушить, засолить и прибавить к основному запасу. Сделать это было нетрудно: соль и селитра были хороши, а солнце – отменно жарким. Тут мы прожили около четырех месяцев.
Южное солнцестояние прошло, и солнце пошло к равноденствию, когда мы стали обдумывать следующее предприятие: добраться морем до Занзибара[33], как называют его португальцы, и высадиться, если удастся, на Африканском материке.
Об этом мы говорили со многими туземцами, но все, что смогли узнать, сводилось к тому, что за морем лежит великая страна львов и путь туда долог. Мы не хуже их знали, что путь действительно далек, но расходились во мнении, насколько именно. Одни считали, что в нем четыреста лиг, другие – что не более ста. Один из нас показал на карте, которую хранил при себе, что туда не более восьмидесяти лиг. Одни говорили, что путь усеян островами, к которым можно приставать, другие – что никаких островов нет[34]. Что до меня, то я ничего не смыслил в этом деле и слушал без интереса. Как бы то ни было, от слепого старика, которого сопровождал мальчик-поводырь, мы узнали, что если дождемся августа, то ветер будет благоприятен и море спокойным во все время перехода.
Это нас несколько подбодрило. Но выжидать нам было не по сердцу, потому что к тому времени солнце должно было снова повернуть на юг. Наконец мы созвали общий сбор. Споры на нем были слишком скучны, чтобы передавать их. Следует только заметить, что когда дошло до капитана Боба (так называли меня с тех пор, как я стал одним из вожаков), то я не встал ни на чью сторону.
– Я ломаного гроша не дам, – заявил я, – ни за то, чтобы отправиться, ни за то, чтобы остаться. У меня нет дома, и все места на свете для меня одинаковы.
Я предоставил им решать самим. Словом, всем стало ясно, что делать нечего, раз у нас нет судна. Если цель наша – есть да пить, то лучшего места во всем свете не найти. Если же наша цель – выбраться отсюда и попасть на родину, то не найти и худшего места.
Признаюсь, мне местность очень полюбилась и уже тогда мне захотелось поселиться здесь в будущем. Не раз повторял я своим друзьям, что, будь у меня двадцатипушечный корабль, да шлюп, да добрые экипажи на них обоих, я бы не выбрал на всем свете лучшего места, чтобы разбогатеть по-королевски.
Но вернемся к нашему совещанию о том, куда двинуться дальше. Мои спутники решили отважиться на переезд к материку. Мы сдуру так и поступили, выбрав самое худшее для подобного переезда время года: ветры с сентября по март дуют на восток, а вторую половину года на запад, и в момент отплытия они дули нам прямо в лоб. Так и оказалось, что, пройдя под береговым ветром лиг этак пятнадцать-двадцать, то есть, смею сказать, достаточно для того, чтобы погибнуть, мы попали под ветер с моря, дувший с запада, юго-запада-запада или юго-запада через запад и более от запада не отклонявшийся. Словом, мы ничего не могли с этим поделать.
Суда, которыми мы располагали, не могли идти против ветра. Годись они для лавирования, мы могли бы отклониться на северо-северо-запад и, как впоследствии обнаружили, встретить по пути много островов.
Однако как мы ни пытались идти против ветра, нам это не удалось, а один раз даже едва не погибли: держа курс к северу, как можно ближе к ветру, мы позабыли об очертаниях и местоположении острова Мадагаскар, равно как и о том, что уже успели отойти от мыса, расположенного приблизительно в середине острова и выдававшегося далеко в море. А теперь, когда нас отогнало лиг примерно на сорок к северу, берег острова находился от нас более чем в двухстах милях к востоку, и мы оказались в открытом океане, между островом и материком, лигах в ста от обоих.
Правда, я уже упоминал, что ветер с запада дул ровно и море было гладким, поэтому мы решили, что лучше пойти по ветру. Взяв меньшее каноэ на буксир, мы повернули к берегу, поставив по возможности все паруса. Предприятие это было отчаянное: налети малейший порыв ветра, мы бы погибли, ведь наши каноэ сидели глубоко и не могли двигаться по неспокойному морю.