Отец Перегрин поднялся на ноги, потому что теперь голос гремел, едва не отнимая чувства, омывая его благим огнем.
– Мы хотели сказать вам, что благодарны за то, что вы построили для нас это место. Но мы не нуждаемся в нем, ибо каждый из нас – сам себе храм, и не нужны нам места очищения. Простите, что не пришли к вам раньше, но мы живем в одиночестве; уже десять тысяч лет мы не разговаривали ни с кем и не вмешивались в дела мира. Тебе кажется, что мы, как птицы небесные: не пашем и не жнем. Ты прав. А потому возьмите храм, что построили вы для нас, отнесите его в новые свои города и благословляйте там свой народ. И будьте уверены – мы живем в счастье и мире.
Отцы преклонили колена перед могучим синим огнем, и отец Перегрин – вместе с ними. Они плакали, вовсе не жалея, что тратят свое время, потому что оно не было потрачено зря.
Синие шары, перешептываясь, начали вновь подниматься в холодную высь.
– Могу я… – воскликнул отец Перегрин, зажмурившись, едва осмеливаясь спросить, – могу я когда-нибудь вернуться, чтобы учиться у вас?
Полыхнули синие огни. Дрогнул воздух.
Да. Когда-нибудь он может прийти снова. Когда-нибудь.
А потом ветер сдул Огненные Шары, и унес, и отец Перегрин пал на колени, рыдая и всхлипывая: "Вернитесь! Вернитесь!" – словно вот-вот возьмет его на руки дедушка и отнесет по скрипучей лестнице в спальню старого дома в давно сгинувшем городке в Огайо…
На закате они отправились в город. Оглядываясь, отец Перегрин видел, как полыхают синие шары. Нет, подумал он, нам не построить для вас собора. Вы – сама Красота. Какой собор может сравниться с фейерверком чистых душ?
Отец Стоун молча шел рядом.
– Мне кажется, – проговорил он наконец, – что для каждой планеты есть своя истина. И каждая – часть большой Истины. Когда-нибудь они сложатся вместе, как кусочки мозаики. То, что случилось, потрясло меня. Во мне нет больше сомнений, отец Перегрин. Здешняя истина так же верна, как и земная, они стоят бок о бок. А мы пойдем к другим мирам, собирая истину по кусочкам, пока в один прекрасный день перед нами не предстанет Целое, как заря нового дня.
– Для вас это серьезное признание, отец Стоун.
– Мне почти жаль, что мы спускаемся с гор к своему роду. Эти синие огни, когда они опустились вокруг нас, и этот голос… – Отец Стоун вздрогнул.
Отец Перегрин взял его за руку. Дальше они пошли бок о бок.
– И знаете, – сказал отец Стоун, точно подводя черту и не сводя глаз с брата Маттиаса, идущего впереди и бережно сжимающего в руках стеклянный шар, наполненный вечным сиянием негасимого голубого огня, – знаете, отец Перегрин, этот шар…
– Да?
– Это Он. Все-таки это Он.
Отец Перегрин улыбнулся, и они вместе спустились с холмов в новый город.
The Last Night of the World 1951( Завтра конец света)
Переводчик: Нора Галь
– Что бы ты делала, если б знала, что завтра настанет конец света?
– Что бы я делала? Ты не шутишь?
– Нет.
– Не знаю. Не думала.
Он налил себе кофе. В сторонке на ковре, при ярком зеленоватом свете ламп "молния", обе девочки что-то строили из кубиков. В гостиной по-вечернему уютно пахло только что сваренным кофе.
– Что ж, пора об этом подумать, – сказал он.
– Ты серьезно?
Он кивнул.
– Война?
Он покачал головой.
– Атомная бомба? Или водородная?
– Нет.
– Бактериологическая война?
– Да нет, ничего такого, – сказал он, помешивая ложечкой кофе. – Просто, как бы это сказать, пришло время поставить точку.
– Что-то я не пойму.
– По правде говоря, я и сам не понимаю, просто такое у меня чувство. Минутами я пугаюсь, а в другие минуты мне ничуть не страшно и совсем спокойно на душе. – Он взглянул на девочек, их золотистые волосы блестели в свете лампы. – Я тебе сперва не говорил. Это случилось четыре дня назад.
– Что?
– Мне приснился сон. Что скоро все кончится, и еще так сказал голос. Совсем незнакомый, просто голос, и он сказал, что у нас на Земле всему придет конец. Наутро я про это почти забыл, пошел на службу, а потом вдруг вижу, Стэн Уиллис средь бела дня уставился в окно. Я говорю – о чем замечтался, Стэн? А он отвечает – мне сегодня снился сон, и не успел он договорить, а я уже понял, что за сон. Я и сам мог ему рассказать, но Стэн стал рассказывать первым, а я слушал.
– Тот самый сон?
– Тот самый. Я сказал Стану, что и мне тоже это снилось. Он вроде не удивился. Даже как-то успокоился. А потом мы обошли всю контору, просто так, для интереса. Это получилось само собой. Мы не говорили – пойдем поглядим, как и что. Просто пошли и видим, кто разглядывает свой стол, кто руки, кто в окно смотрит. Кое с кем я поговорил. И Стэн тоже.
– И всем приснился тот же сон?
– Всем до единого. В точности то же самое.
– И ты веришь?
– Верю. Сроду ни в чем не был так уверен.
– И когда же это будет? Когда все кончится?
– Для нас – сегодня ночью, в каком часу не знаю, а потом и в других частях света, когда там настанет ночь – земля-то вертится. За сутки все кончится.
Они посидели немного, не притрагиваясь к кофе. Потом медленно выпили его, глядя друг на друга.
– Чем же мы это заслужили? – сказала она.
– Не в том дело, заслужили или нет, просто ничего не вышло. Я смотрю, ты и спорить не стала. Почему это?
– Наверно, есть причина.
– Та самая, что у всех наших в конторе?
Она медленно кивнула.
– Я не хотела тебе говорить. Это случилось сегодня ночью. И весь день женщины в нашем квартале об этом толковали. Им снился тот самый сон. Я думала, это просто совпадение. – Она взяла со стола вечернюю газету. – Тут ничего не сказано.
– Все и так знают. – Он выпрямился, испытующе посмотрел на жену. – Боишься?
– Нет. Я всегда думала, что будет страшно, а оказывается, не боюсь.
– А нам вечно твердят про чувство самосохранения – что же оно молчит?
– Не знаю. Когда понимаешь, что все правильно, не станешь выходить из себя. А тут все правильно. Если подумать, как мы жили, этим должно было кончиться.
– Разве мы были такие уж плохие?
– Нет, но и не очень-то хорошие. Наверно, в этом вся беда – в нас ничего особенного не было, просто мы оставались сами собой, а ведь очень многие в мире совсем озверели и творили невесть что.
В гостиной смеялись девочки.
– Мне всегда казалось: вот придет такой час, и все с воплями выбегут на улицу.
– А по-моему, нет. Что ж вопить, когда изменить ничего нельзя.
– Знаешь, мне только и жаль расставаться с тобой и с девочками. Я никогда не любил городскую жизнь и свою работу, вообще ничего не любил, только вас троих. И ни о чем я не пожалею, разве что неплохо бы увидеть еще хоть один погожий денек, да выпить глоток холодной воды в жару, да вздремнуть. Странно, как мы можем вот так сидеть и говорить об этом?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});