Читать интересную книгу Собрание сочинений в пяти томах Том 3 - О. Генри

Женщины молчали, но Танзи отчетливо слышал позвякивание уздечек на несуществующих лошадях, звон шпор несуществующих всадников и глухие проклятия на чужом, незнакомом языке. Но он не испугался. Разве могли запугать его тени, отголоски звуков? Боялся ли он? Конечно нет. Кого ему бояться? Матушки Пек? Лица девушки, завоевавшей его сердце? Подвыпившего капитана Пека? Ничего подобного! Ни этих привидений, ни этого пения призраков, постоянно его преследовавшего. Пение?! Да он им покажет. И он сам запел, запел громко и фальшиво: «Когда слышишь, как колокольчики дзинь-дзинь-дзинь».

Это было его предостережение всем таинственным силам, с которыми может произойти встреча лицом к лицу, и тогда:

«И тогда ночью, в этом городе,

Будет жарко!»

Танзи не знал, как долго он шагал по этому переулку, битком набитому привидениями, но наконец вышел на какую-то более приличную и удобную улицу. Отойдя несколько ярдов от угла, он за стеклом витрины увидал небольшую, довольно скромную кондитерскую лавку. Его глаза оценили скудный ассортимент заведения: фонтанчик с дешевой содовой, пачки табака и россыпи конфет на полках. Вдруг в окне он увидел капитана Пека, который прикуривал сигару от газового рожка. Когда Танзи обогнул угол, капитан вышел из лавки, и они столкнулись нос к носу. Неописуемая радость охватила Танзи, когда он ощутил, что не оробел, не дрогнул, проявив свое мужество. Действительно перед ним стоял Пек! Танзи, подняв руку, громко щелкнул пальцами.

Перед этим отважным жестом клерка из аптеки спасовал, словно чувствуя свою вину, сам Пек. Изумление и страх отразились на физиономии капитана. И, честно говоря, его лицо, с застывшим на нем этим выражением, заставило вспомнить и другие подобные рожи. Это было лицо похотливого языческого идола: маленькие глазки, тяжелые челюсти, изборожденные глубокими складками, и всепожирающая языческая распущенность во взгляде.

Чуть дальше от лавки, в уличной канаве, Танзи увидел заднюю стенку крытого экипажа и возницу, который молча возвышался на своих козлах.

— Боже, да это же Танзи! — воскликнул капитан Пек. — Как поживаете, Танзи! Не хотите ли сигару, Танзи?

— Боже, да это же Пек! — вскричал Танзи, радуясь, что ему удалось преодолеть свою обычную робость — Ну, какую дьявольскую проделку вы теперь задумали, Пек? Торчите где-то на задворках. Черный экипаж. Тьфу! Стыдитесь, Пек!

— В карете никого нет, — спокойно ответил капитан.

— Те, кому удалось улизнуть из него, могут себя только поздравить, — напористо продолжал Танзи. — Прежде я должен заявить вам, Пек, что не намерен здесь долго с вами распонтякивать. Вы — негодяй с вечно красным носом!

— Ого, да этот маленький негодяй, кажется, подвыпил! — весело воскликнул капитан. — Только подвыпил, а я-то думал, что он в стельку пьян! Ступайте домой, Танзи, и не приставайте к порядочным взрослым людям на улице!

Но в это мгновение кто-то в белом выпрыгнул из кареты, и Танзи услыхал пронзительный голос — это был голос Кэти, он, словно ножом, прорезал воздух:

— Сэм! Сэм! На помощь, Сэм!

Танзи бросился к ней, но на пути возникла коренастая фигура капитана Пека. И вот чудо из чудес! Некогда робкий молодой человек нанес сильнейший удар правой, и грузный капитан, отчаянно ругаясь, оказался на земле. Танзи подбежал к Кэти, схватил ее в свои объятия, словно победитель-рыцарь свою даму. Она подняла к нему свое лицо, и он поцеловал ее — электрический шок, запах фиалок, карамель, вкус шампанского!

Вот оно, осуществление его мечты, которое не грозило ему разочарованием.

— Ах, Сэм, — воскликнула Кэти, как только немного пришла в себя. — Я знала, знала, что вы спасете меня. Как вы думаете, что эти бесовские силы собирались сотворить со мной?

— Ну, наверное, сфотографировать, — ответил Танзи, подивившись глупости своего предположения.

— Нет, они хотели меня съесть. Я слышала, как они совещались об этом.

— Съесть вас?! — чуть подумав, с удивлением воскликнул Танзи. — Нет, такого быть не может. У них нет тарелок!

Внезапно послышавшийся звук заставил его обернуться. К нему направлялся капитан с каким-то чудовищным длиннобородым карликом в коротких красных штанишках и в усеянном блестками плаще. Карлик, совершив прыжок футов на двадцать, вцепился в него. Капитан схватил Кэти и поволок, несмотря на ее завывания, к карете, усадил в нее, сел сам, и экипаж рванул с места. Карлик, удерживая Танзи на вытянутых руках над головой, вбежал со своей ношей в лавку.

Удерживая его на одной руке, он второй открыл крышку громадного сундука, наполненного кубиками льда, и, швырнув Танзи в него, захлопнул крышку.

Вероятно, удар от падения на лед был настолько сильным, что Танзи потерял сознание. Когда он пришел в себя, то прежде всего почувствовал ужасный холод во всех членах своего тела, особенно в спине. Открыв глаза, он увидел, что все еще сидит на ступеньках из известняка перед стеной ограды монастыря Святой Мерседес. Прежде всего он подумал об этом божественном поцелуе Кэти. Поразительная грубость капитана Пека, неестественная таинственность возникшей ситуации, абсурдная схватка с этим невероятным карликом — все это злило Танзи, раздражало его, но не вызывало у него ощущения чего-то ирреального.

— Завтра же я вернусь сюда, — громко проворчал он, — и сорву башку у этого толстячка из комической оперы. Какое он имеет право вдруг выбегать, хватать нормальных, незнакомых ему людей и заталкивать их в холодильник!

Но сейчас только один поцелуй занимал его. «Можно было бы этого добиться и раньше, — размышлял он. — Ей это тоже понравилось. Она четыре раза назвала меня по имени — Сэм! Нет, по этой улице назад я не пойду. Слишком много на ней препятствий. Лучше, думаю, пойти по другой дороге. Интересно, что она имела в виду, когда утверждала, что ее хотят съесть?»

Танзи одолевал сон, но он все же, подумав, решил идти дальше. Теперь он наобум повернул на улицу слева. Вначале она была ровной, а потом вдруг пошла под уклон и в конце концов вывела на обширное, темное, безлюдное пространство — это была Военная площадь. Примерно на расстоянии ста ярдов на краю плазы,[11] Танзи увидал гирлянду огней. Он сразу же узнал это место.

Здесь, зажатые между узких границ, сохранились остатки того места, куда поставщики провизии когда-то свозили все необходимое для приготовления знаменитых блюд национальной мексиканской кухни. Еще несколько лет назад их ночные стоянки на исторической Аламо-плаза, в самом сердце города, становились местом проведения карнавалов, сатурналий, слава о которых разносилась по всей стране. Если поставщиков были сотни, то потребителей — тысячи. Всю ночь напролет на Аламо-плаза прибывали толпы людей, привлекаемые кокетливыми синьоритами, музыкой испанских таинственных менестрелей и странным острым вкусом мексиканских блюд, подаваемых на сотни соперничавших друг с дружкой столов.

Путешественники, хозяева ранчо, участники семейных вечеринок, веселые бахвалы-пропойцы, любители достопримечательностей, поклонники многоязычного, похожего на сову Святого Антония — все смешивались в центре города, все резвились, все проказничали. Выстрелы вылетающих из бутылок пробок, из пистолетов, взрывы смеха, град вопросов, блеск тысяч глаз, бриллиантов, лезвий кинжалов, звенящий смех и звяканье монет — вот чем отличалась такая ночь.

Но теперь ничего этого не было. Некоторые сочли, что полдюжины палаток, костры и столы портят живописный праздник, и их перенесли на древнюю заброшенную площадь.

Танзи часто по ночам приходил к этим стойкам, чтобы попробовать восхитительного «Chili-con-carne», блюдо, изобретенное гением мексиканцев, оно состояло из кусочков нежного мяса с ароматическими травами, обильно политых острым красным соусом «Chili cjlorado». Его особый привкус, огненное жжение нравились нёбу истинного южанина.

Легкий бриз пригнал возбуждающий запах этой гремучей смеси, и, вдохнув его, Танзи вдруг ощутил, как в нем просыпается голод. Когда он пошел в этом направлении, то видел, как из темноты плазы вынырнула карета и подъехала к разбитым мексиканским палаткам. При зыбком свете фонарей там двигались взад-вперед какие-то фигуры, но вскоре карета быстро уехала.

Танзи подошел к палаткам и сел за один из столов, накрытых грязной клеенкой. Сейчас здесь не было никакого оживления. Несколько подростков за соседним столом громко говорили за едой, флегматичные мексиканцы застыли перед своим товаром. Было очень тихо вокруг. Ночной гул города натыкался на стену из темных домов, окружавших плазу, и тут же спадал, превращался в легкое жужжание, в которое резко подключались потрескивание поленьев в ленивых кострах и постукивание ложек и вилок. С юго-востока задувал умиротворяющий ветерок. Беззвездный небосвод давил на землю, словно свинцовая крышка.