— Не смею отрицать, — развёл руками отец.
Мецнер приказал принести птицу. Попугай оказался меньше спичечного коробка. Трудно было поверить, что внутри такой миниатюрной вещи находится сложнейший механизм.
— Неужто сам Кулибин делал?
— Так, по крайней мере, считают часовщики.
— Попугай действительно пел арии?
— У меня нет оснований в этом сомневаться.
— И отвечал на вопросы?
— Могу лишь повторить уже сказанное мною.
— А когда его починят?
— Ответ на этот вопрос интересует меня самого, — сказал Мецнер. — Пока я не могу подобрать часовщика, который бы взялся за эту работу. Кулибины рождаются раз в двести лет, а Штернберги — не чаще, чем в полустолетие.
— И всё-таки вы рассчитываете найти специалиста?
— Надеюсь, — сказал Мецнер. Но уверенности в его голосе отец не почувствовал.
Таким образом, то, что я вычитал в «Санкт-Петербургских ведомостях», превратилось если и не в удачу, то во что-то на неё похожее.
В остальном же отцу не везло. Здорово не везло. Безвозвратно исчезли, не оставив никаких следов, сделанные Кулибиным в Нижнем Новгороде часы «Илья Муромец», «Птичий двор», «Жар-птица», «Царевна».
А исправленные и «возобновлённые» мастером часы, «представляющие между разных растений пень дубоваго дерева с отрослями, листьями и желудками», будто сквозь землю провалились.
Неудача за неудачей, поражение за поражением.
И вдруг…
Просматривая подшивки старых журналов, отец наталкивается в 23-м номере «Москвитянина» за 1853 год на небольшую заметку «Кулибинские часы», подписанную неким Обнинским.
Белов достал из своей папки очередной документ и прочёл мне:
— «К реестру произведений Кулибина в 14 номере „Москвитянина“ прошу редакцию позволить мне прибавить следующее: стенные астрономические часы большого формата, недельные.
В середине циферблата — золотой двуглавый орёл, под ним вензель государыни Екатерины II. Кругом на серебряной доске надпись: „Приеменито имя ея во веки“. Вверху — луна в голубиное яйцо. В циферблате золотое солнце показывает ход обеих планет. Двенадцать месячных знаков. Затмения солнца и луны. Чёрный и белый круги, показывающие время дня и ночи. Стрелка, показывающая високосные годы. Течение и перемены разных планет. Числа дней, названия месяцев и сколько в котором дней.
На дверцах футляра — круг географический. Другой круг — отгадывающий, сколько у кого денег в кармане (столько раз часы ударят), лишь бы было не более 84 рублей.
На минутной стрелке устроены удивительно маленькие часы в гривенник, не имея никакого сообщения с общим механизмом часов, показывают время очень верно.
Ещё несколько штук, которые определить может астроном.
История часов следующая. Граф Бутурлин, имевший свой дом в Немецкой слободе, купил оные часы у Кулибина за 18 тысяч ассигнаций. Перед нашествием французов в Москву граф уехал в Воронежскую вотчину. А смотритель дома в Москве, желая сохранить драгоценные часы, снял оные с футляра, завернул в циновку и опустил в домашний пруд.
Так часы пролежали в пруду до весны. После их вынули, графский часовщик Леонтьев вычистил, и часы идут до сих пор у меня.
Если угодно редакции прислать освидетельствовать во всякое время дня, то я очень рад буду, что диковинное произведение нашего русского механика, стоившее ему много труда и соображений, не погибнет в реке неизвестности.
Жительство имею в Москве на Пятницкой, против церкви святого Климента, в собственном доме.
П. Н. Обнинский.
Ноябрь, 21».
Василий Петрович дочитал до конца опубликованное в журнале письмо Обнинского и аккуратно положил его обратно в свою папку.
— Можете себе представить, голубчик, какое впечатление произвела эта публикация на отца, — сказал он. — О том, что граф Дмитрий Петрович Бутурлин, адъютант Потёмкина, а впоследствии директор Эрмитажа, был большим поклонником Кулибина и приобрёл у Ивана Петровича описанные Обнинским часы, ни для кого тайной не являлось. Но не являлось тайной и другое. В 1817 году Бутурлин уехал во Флоренцию. Предполагалось, что часы Кулибина вместе с другими экспонатами своего домашнего музея и богатейшей библиотекой он перевёз в Италию (после его смерти библиотека продавалась в Париже с аукциона. С молотка пошли и картины известных художников, скульптура, ювелирные вещи).
Говорили, что часы Кулибина были куплены на аукционе каким-то богатым англичанином. А бывший сослуживец отца уверял его, что видел собственными глазами эти часы в доме некоего римского фабриканта, который перепродал их своему родственнику.
И вот оказывается, что часы Кулибина никогда не покидали Москву.
Но так ли это?
Может быть, Обнинский — жулик, решивший спекулировать на интересе к творчеству Кулибина?
Может быть, но всё-таки не похоже — «жительство имею в Москве на Пятницкой, против церкви святого Климента, в собственном доме».
Жулики, как правило, предпочитают не сообщать своего адреса.
Кто же этот П. Н. Обнинский?
Отец навёл справки. Оказалось, что Пётр Наркизович Обнинский — уважаемый человек, старый москвич. Кончал университет по юридическому факультету, затем работал какое-то время в Калужской губернии мировым судьёй, вернулся в Москву. Теперь служит прокурором Московского окружного суда. Опытный юрист, по убеждениям либерал.
Итак, с самим Обнинским никаких подвохов. Но из того, что часы когда-то ему принадлежали, вовсе не следует, что они и сейчас являются его собственностью. Он мог их продать или подарить.
Нет, знакомые Обнинского утверждали, что часы по-прежнему у него.
Отец никак не хотел поверить в свою удачу.
Но через день или два он получил возможность не только посмотреть на кулибинские часы, но и, как положено истинно русскому, пощупать их руками.
— Не верю, что они передо мной, — признался он гостеприимному хозяину. — Будто всё во сне.
— Хотите, чтобы они угадали, сколько при вас денег?
— Буду весьма признателен.
Обнинский нажал на какую-то кнопку, и часы поспешно, словно боясь опоздать, пробили двадцать один раз.
— Двадцать один рубль? — торжествующе спросил Обнинский.
Отец засмеялся.
— Двадцать. Им уже больше ста лет. Так что следует сделать скидку на старость. А на один рубль при подсчёте даже я могу ошибиться. Чего же от них требовать?
— Нет, нет, Петр Никифорович! — запротестовал Обнинский. — Они не ошибаются. Получше проверьте карманы.
— Извольте. Но…
— Проверьте, проверьте!
Отец вывернул карманы, и из них посыпалась мелочь.
— На рубль не наберётся.
— А вы пересчитайте.
Отец пересчитал.
— Нуте-с?
— Почти рубль. Девяносто пять копеек. Двадцать рублей девяносто пять копеек. Так что прошу у часов извинения.
— А это? — Обнинский достал закатившийся под диван пятачок. — Ровно двадцать один рубль, Пётр Никифорович. А заметьте: не только в гимназии, но даже в церковноприходском арифметике не учились. Своим умом дошли.
— Или кулибинским.
— Это вы верно заметили, — развеселился Обнинский.
Отец осторожно перевёл разговор на свою коллекцию часов, рассказал о поисках часов, сделанных Иваном Петровичем Кулибиным, легенду про Бомелия и его пророчества.
— Весьма любопытно, — заметил Обнинский. — Но я гляжу, что самый главный для себя вопрос вы тщательно обходите…
— Что вы имеете в виду? — сделал недоумевающее лицо отец.
— Вы хотите приобрести у меня часы Кулибина, не так ли?
— Да.
— А что пророчествовал по этому поводу злой волхв Бомелий?
— Боюсь, что по этому вопросу он не успел высказать своё мнение.
— Я тоже этого опасаюсь, — согласился Обнинский. — Тогда решать нам. Я не коллекционер, Пётр Никифорович, и признаю, что часам Кулибина больше понравится у вас. Но без них мой дом сразу же опустеет. Уж больно я к ним привык. Я хочу подумать. Мой ответ через месяц вас устроит?
— Конечно. Я вас очень хорошо понимаю.
— Вот и отлично.
Часы оказались в хорошем состоянии. Надо было лишь отрегулировать ход — они отставали на шесть минут в сутки, — починить механизм стрелки, указывающей на затмения солнца и луны.
— Часовщикам не показывали?
— Избави бог! — испугался Обнинский. — Я их к этим часам на пушечный выстрел не допускаю. Святое правило.
— Очень разумное правило, — согласился отец. — Но мне думается, что сейчас можно сделать из него исключение.
К тому времени Мецнер через своих петербургских знакомых разыскал придворного часовщика Генриха Вольфа, репутация которого не вызывала никаких сомнений. По приглашению Мецнера Вольф приехал в Москву и уже успел доказать, что ему не зря так густо курили фимиам. Он, правда, ещё не вернул попугаю Микешина его былую разговорчивость, но всё же механическая птица вновь запела. И неплохо запела. А это немало. И отец посоветовал Обнинскому (он никогда потом не мог себе этого простить) отдать часы Кулибина для починки Мецнеру.