Читать интересную книгу Год Людоеда - Петр Кожевников

— Нет, — уверенно сказал Ревень и тоже смачно сплюнул. — Я не могу больше голодать, да и отца нужно кормить. За меня, Лохматка, не бойся — не подведу!

* * *

За время своего бродяжничества Олег уже испробовал самые разные способы заработать и определил то, чего ему все-таки лучше никогда не делать: клянчить, одалживать и сниматься. Первое означало просить милостыню по вагонам метро или у церкви; второе — просить еду, деньги или вообще что-либо у других пацанов, а тем более у взрослых; третье — отдаваться за харчи или бабки у Московского вокзала, на Плешке у «Гостиного двора» или в любом другом месте, где маньяки выискивают голодных и бездомных малолеток.

Так вот, эти занятия, которые Олег сам себе запретил, на его глазах привели к беде уже не одного парнишку, а главное, тех, кто сломался и сдался, никогда уже не станут уважать настоящие люди и ни за какие ковриги не допустят в свою красивую и роскошную жизнь, о которой мечтал Ревень.

«Все равно, как я разбогатею, — рассуждал мальчик. — Но только своими руками, пусть даже грабежом — что тоже работа. А что, барыги, которые за рубль покупают, а за два продают, — они лучше или честнее? Да они также грабят всех подряд, только люди им не могут ничего предъявить. А я должен голодать, могу даже подохнуть, и буду бояться кого-то грабануть?! Да я такого найду «насоса», которому деньги уже давно некуда девать, и попрошу его со мной просто поделиться. Много-то мне и не надо — что-то пожрать да где-то поспать. И чтобы отца в больницу устроить. Вот это — обязательно. Я бате даже свою кровь отдам, ну и чего там еще потребуется. Мне не жалко. Он у меня один теперь и остался. Правда, он да маманя вспоминали, будто брат мой где-то бродит. Ну так кто ж его знает, кто он таков, может, тоже в подвале прижился? Да хоть бы и так — мне-то что? Вместе всяко легче бы вышло.

Конечно, если бы братан или кто другой мне за просто так, по-честному, помог, я бы этому добряку огромное спасибо сказал, — продолжал Ревень свои мысли, блуждая по Козьему рынку между изящных извне и бронированных внутри торговых ларьков и мечтая о том, до чего здорово было бы стать хотя бы на день хозяином вот такой точки с хлебом, колбасой и пепси-колой, — кормись, пока не лопнешь! — Но кто мой братан-то, я не знаю! Мать все умалчивала, батя до сих пор бурчит: рано, вот подыхать буду — скажу. А что за тайна такая? Они же имеют право знать друг о друге?! Может, Лохматку попросить разведать? Он ведь такой проныра: в жопу без мыла залезет!»

Олег смотрел на прилично одетых и по виду вполне сытых людей, тех самых взрослых, которые, конечно, тоже видели его и что-то о нем про себя думали: дома не живет, попрошайничает, ворует? Но почему бы им не подойти и не спросить: мальчик, ты не голодный?

«Они же взрослые, неужели они не понимают, что должны обо мне позаботиться? — Ревень пристально вглядывался в посетителей рынка, пытаясь продраться в их души через глаза, которые они старались поскорее отвести в сторону, якобы увлекшись видом заграничных упаковок. — Ну да, нам с отцом пока не везет, но мы — такие же люди, я тоже стану взрослым, начну по-настоящему зарабатывать и все им верну. Ну а сегодня-то что мне делать?»

Иногда Олегу в голову приходила мысль о том, что события последних трех лет не настоящие и судьба его складывается не взаправду, а понарошку. Мальчик даже начинал догадываться, что где-то живет такой пацан, как он, ему тоже одиннадцать лет, но у него совсем другая жизнь: родители живы, они по-прежнему всей семьей обитают в своей квартире, их счастью (неоцененному тогда!) ничто не угрожает.

Как все-таки было замечательно, когда все они вечером собирались дома: мать заканчивает готовить ужин, Олег накрывает на стол, отец досматривает «Новости» и привычно, без настоящей злобы, ругает политиков. Сейчас они сядут за круглый стол, отец с матерью, как у них издавна заведено, слегка полаются, но так, по-доброму, привычно, а для него даже радостно. Так бы они жили и жили в своей двухкомнатной квартире…

И вдруг все оборвалось. Не то чтобы сразу, а в несколько этапов, словно в компьютерных играх, где они один за другим проигрывали — каждый на своем уровне. И вот у всех, кроме Олега, не осталось ни одной запасной жизни, и их нет и никогда не будет, если Олег не отыщет дорогу в другой мир, где все они, наверное, до сих пор так и сидят за ужином, освещенные, словно всполохами костра, радужным телевизионным экраном.

А все началось с того вечера, когда отец вернулся домой с двумя здоровенными мужиками. Они были модно одеты и выглядели, как герои фильма. Чего стоили хотя бы кроссовки на одном из парней? Обувь светилась при каждом шаге тяжеловесного хозяина. Кроссовки напоминали фантастических рыб или космические корабли. Олег, кажется, во все время рокового для их семьи визита только и делал, что любовался этой волшебной обувью.

Впрочем, имелся еще один соблазн для подвижных песочно-зеленых глаз Ревеня-младшего. Это был радиотелефон в руке второго гостя. Аппарат тоже светился, издавал мелодичные звуки, продолжением которых становилась человеческая речь. Он, кажется, вел свою независимую ни от чего жизнь. Звонили часто. Гость отвлекался от разговора с отцом.

Тот, что в кроссовках, временами неожиданно, даже пугающе, но при этом красиво расправлял свои бугристые плечи под сверкающим, будто авиалайнер, серебристым спортивным костюмом с черными лампасами. Его голову украшала красная тенниска с длинным козырьком.

На втором гиганте были голубые джинсы и черная кожаная куртка с большим количеством кармашков и молний. На голове — кепка с приподнятой тяжелой задней стенкой, напоминавшая формой нарядную иномарку, на которой приехали гости.

Первый, или Поплавок, как про себя окрестил его Олег за красную тенниску на голове, напоминал манекен, который среди прочих кукол крутился за стеклянным колпаком на Невском проспекте. Второй, или Шестисотый, как назвал его мальчик, смахивал на одного знаменитого комика с птичьей фамилией.

Общаясь между собой, Поплавок называл Шестисотого Весло, сам же откликался на прозвище Трейлер.

Когда гости вошли, мать Олега, в чем позже ему не раз признавалась, тотчас почувствовала неладное, а позже ощутила откровенный, неизбывный страх. Она сразу угадала — Артур попал в аварию. Ей хотелось тотчас подробно расспросить мужа о происходящем, обратиться к гостям с сердечной мольбой: отступитесь вы от нас, люди добрые, пощадите семью, сына малолетнего…

Как мечтал Олег в те тревожные дни, когда понял, что у отца действительно серьезные проблемы, о том, чтобы к ним явился какой-нибудь герой, защитил и спас их от модно одетых бандитов. Мальчик представлял себе двухметрового силача в камуфляже, который безжалостно истребляет алчных громил. Позже этот сильный и добрый мужчина возьмет Олега на воспитание, и тот вскоре станет таким же могучим и непобедимым…

— Ты сегодня за гуманитаркой придешь? — Мечты Ревеня оборвал вызывающий голос Махлаткина. — Болтают, на площадь, где Данилыч ночью пирожки раздает, автобус с какими-то нанайцами подъедет.

— Это у памятника Пушкину? — Олег сощурился из-за едкого дыма, выпущенного Махлаткиным ему в лицо.

— Ну да, правильно: там еще на постоянке всякие агеи кучкуются — Коля запрокинул голову, сглатывая стекающую из бутылочного горлышка пену.

— А чего они привезут? Пожрать, да? — Ревень постарался представить, чем же действительно обрадуют их сегодня веселые (как обычно) люди, говорящие на чужом, непонятном языке.

— Ну ты, в натуре, рубанок! — Махлаткин шумно вздохнул и со словами «Больной, вот вам градусник!» сунул Олегу под мышку опустошенную бутылку. — Что они тебе привезут?! Ацетонки разной, грибов, воздуха, чеков штук несколько; да мы с тобой, Ревун-корефан, сегодня еще тот фестиваль для малолеток устроим!

Глава 29. Защитник безнадзора

Лицо Бориса Артуровича напоминало мордочку подвижного любопытного зверька. Зрачки были цвета сухого асфальта, а волосы — спелой картофельной кожуры, причем редко мытые, обычно были засалены и блестели. Из-за врожденного нарушения обмена веществ и целого набора аллергий у Следова постоянно тут и там возникали отеки и кожные раздражения. Лицо часто меняло оттенки, то делаясь оранжевым, то желтым, то лиловым. Одежда Следова, впитавшая все разнообразие ароматов животного мира, накопленное в квартире бесхозным зверьем, опекаемым его матерью, пахла тошнотворно.

По внешнему виду Бориса Артуровича довольно часто принимали за маньяка, в лучшем случае — за отпетого бродягу. Вероятность задержания сотрудниками милиции увеличивалась для него еще и в связи с тем, что молодой человек постоянно блуждал по вокзалам и у станций метро, где без устали разыскивал обездоленных и нуждающихся в его заступничестве детей.