Если иностранные военные обозреватели заняты русской погодой, то политические обозреватели многих иностранных газет заняты «послевоенным устройством мира». Хорошо, что злосчастные жители захваченных немцами стран не читают этих благородных опусов. Они, пожалуй бы, рассердились… Россия воюет. Она воюет против своих врагов и против врагов всего человечества. Каждый день мы истребляем тысячи палачей, которые уже не вернутся ни в Осло, ни в Прагу, ни в Париж. Вот передо мной пленный Петер Ульгас. Он был во Франции, в Валансьенне. Он говорит: «Французы — странный народ. Они как будто глухонемые. Слова от них не услышишь. Но я думаю, что они еще не примирились с новой Европой, потому что за мое время в Валансьенне были убиты четыре немецких офицера…» Петер Ульгас не вернется в Валансьенн. В Экклезиасте хорошо сказано: «Всему свое время. Время кидать камни и время собирать камни». Придет время строить послевоенный мир. А теперь время воевать и убивать фашистов. Могут ли все свободолюбивые народы сказать честно, как на духу, что они воюют изо всех сил, в полный голос, во весь рост, что они воюют так, как воюет Россия?
18 марта 1943 года
В первый весенний день дошел до меня номер «Марсельезы» с письмом мне. Письмо было написано осенью. С тех пор аисты успели слетать в Африку и вернуться оттуда. С тех пор снег успел покрыть степи Дона и уйти. В письме Франсуа Килиси высказал как почти неисполнимое желание: «Сталинград может и не пасть». Сталинград не пал — пала армия фон Паулюса. В письме речь шла о французских изменниках. После ноября мы увидали новые рекорды предательства.
Однако письмо не устарело: это ведь не комплименты, которыми обмениваются дипломаты, это обрывки фраз в боевых порядках.
Чутье народа надежней выкладок чересчур умудренных политиканов. Чутье народа подсказало Франции значение событий на востоке. Это может показаться парадоксом, и все же это трезвейшая истина: первая большая битва за Францию была выиграна не в южных песках, а в снежной степи. Недаром осенью и зимой в маленьких городах Пикардии или Савойи люди повторяли одно слово: «Сталинград».
В 1914 году русские, жертвуя собой в Восточной Пруссии, закрыли немцам дорогу в Париж.
В 1942 году Красная Армия, отбивая атаки врага среди развалин Сталинграда, открыла союзникам дорогу в Париж. Она открыла Франции дорогу во Францию. Неудивительно, что битва за далекий Сталинград взволновала марсельцев больше, чем перестрелки на близком побережье.
Геббельс вынужден теперь признать, что Германия зимой потеряла не только территорию, но значительную часть техники и живой силы. Каждый француз понимает, что русская зима подготовила французскую весну. Будет ли весна весной? Это зависит от наших друзей. Это зависит и от самих французов.
Мы знаем отвагу небольшой, но духовно крепкой армии Сражающейся Франции. Мы знаем патетическое Сопротивление французского народа, его забастовки, демонстрации. С восхищением мы следим за борьбой французских партизан. В своем письме Франсуа Килиси говорил, что национальное восстание Франции началось. Он говорил это, справедливо гордясь первыми стачками неукрощенных французских рабочих.
С тех пор прошло пять месяцев. Национальное восстание стало явственнее и шумнее, скрещенные на груди руки протянулись к оружию. Появились первые отряды вольных стрелков.
Трудно сейчас определить всю степень измены Виши. Рабочие, которых Петэн и Лаваль отправляют на восток, готовят оружье против Франции. Эти рабочие брошены и в города захваченной Украины. Славные металлисты Парижа и Сан-Этьена вынуждены исправлять танки, которые идут на Красную Армию. Лаваль и Петэн давно перестали быть марионетками, они стали мелкими ярмарочными фокусниками. Марионетки — это те французы, которые еще почитают французом маршала-предателя. Франция — санаторий для немецких дивизий, Франция — цейхгауз и арсенал Гитлера. Виши для Гитлера больший союзник, нежели нищая и битая Италия. Благодаря измене Виши, благодаря трусости колеблющихся Франция стала основной опорой врагов Франции.
Какой вывод должен сделать из этого любой французский патриот?
Один: французский народ мог ждать в 1941-м, он не может ждать в 1943-м.
Дивизии, взявшие Харьков, прибыли из Франции. Напрасно некоторые иностранные специалисты пытаются уменьшить значение этого факта ссылкой на то, что дивизии, разбитые под Воронежем, под Ростовом, под Курском, направлены во Францию. Кладбище автомобилей — это не автомобильный парк, тысяча немцев, переживших разгром, — это не боеспособный полк. Гитлер отсылает во Францию обмороженных неврастеников. Гитлер снимает с Атлантики крепкие дивизии.
Битвы этой весны и лета, битвы в России будут для Франции битвами жизни и смерти. Более чем вероятно, что Гитлер еще раз попытается сыграть ва-банк на востоке. Армия Сражающейся Франции — это только единица в рядах союзных армий. Но Франция — это великая держава и великий народ. Франция не может перейти на роль спящей красавицы, которая ждет рыцаря. Франция не может вздыхать у окна и глядеть на море. Франция хочет жить. Следовательно, Франция должна воевать.
От лесов Белоруссии куда дальше до линии фронта, чем от Парижа до Лондона. Двадцать месяцев партизаны России ведут войну против захватчиков. Они сковывают немецкие дивизии. Они нарушают немецкие коммуникации. Они уничтожают технику и живую силу противника. Они сражались и в месяцы нашего отступления, и в месяцы затишья на фронте: для партизан нет передышки. Они помогли Сталинграду остаться Сталинградом. В степях Украины, в болотах Новгорода, в лесах Смоленщины они подготовляли победы на Кавказе и на Дону. Что было бы, если бы они говорили: подождем, пока Красная Армия перейдет в наступление?
На заводах Харькова, Днепропетровска, Запорожья немцы пытались ремонтировать свои самолеты и танки. Советские рабочие не бастовали. Советские рабочие направили весь свой ум, все свои технические навыки на одно: саботировать ремонт машин, взрывать цеха, портить танки и самолеты. Советских рабочих за это не лишали хлебных карточек. Советских рабочих за это вешали.
Есть эпохи, когда слово — героика, когда «не могу молчать» Льва Толстого или «я обвиняю» Эмиля Золя обходят мир. Есть и другие эпохи, когда смерть буднична, когда за право быть честным человек расплачивается головой.
Что приключилось со времени письма Франсуа Килиси?
Французский народ взялся за оружие. Я знаю, что у него мало оружья: он был разоружен в 1940 году Петэном, Лавалем, Шотаном и многими другими, имена которых сейчас не принято называть. Но карабин в руке француза становится шестиствольным минометом. Франция — страна воинов. Напрасно ее представляли только как Беконле-Брюер, только как «кафе де коммерс». Это страна баррикад и Вальми, это страна Марны и Вердена. Бои в Савойе для освобождения Франции, для ее будущего независимой державы важнее многих переговоров и разговоров.
Весна началась. Нас ждут большие испытания. Раненый немецкий зверь способен еще причинить нам много зла. Гитлер мечтает о реванше за Сталинград. Мы готовы к новым битвам. Мы знаем, что у нас есть боевые друзья. Мы не забываем о нашем старом и вдвойне дорогом в горе друге — о французском народе. Мы твердо верим, что он героически будет бить по тылам германской армии. Мы верим, что французские рабочие от итальянской забастовки перейдут к хорошему французскому восстанию. Мы верим, что французские франтиреры не устанут истреблять немецкие эшелоны и немецкие гарнизоны. Для нас Франция не театр возможных военных операций. Для нас Франция — это прежде всего французский народ. Для нас Франция — это прежде всего наш союзник. Дипломат говорит другому дипломату об уступках, о границах, о параграфах договоров. Солдат говорит другому солдату: «Вот здесь мы, вон там враг — огонь по врагу!»
19 марта 1943 года
Последние недели мировая печать много говорила о материальной помощи союзников России. Некоторые газеты спрашивали: знает ли русский народ о помощи союзников? Конечно, знает и, конечно, ценит. Спросите наших шоферов о качестве американских грузовиков. Пойдите на завод — и вы увидите английские станки, о которых с похвалой отзываются рабочие. Я писал об идиллии между украинцем-танкистом и мисс «Матильдой». За вопросами одной стороны: «Ценят ли?», за репликой другой: «Ценим» — чувствуется, однако, некоторое душевное беспокойство. О нем я хочу рассказать английским друзьям.
Несколько недель тому назад я сидел в избе с танкистами. Старшина Васильченко, красавец с двумя орденами на груди и с детской улыбкой, готовил ужин. Он взял жестянку с американской колбасой и сказал: «Давай откроем второй фронт…» Я засмеялся, но у Васильченко глаза были грустные. Выпив и закусив, мы проговорили с ним далеко за полночь. Он мне рассказал о своей судьбе. Он с Полтавщины. Там осталась его мать. Там осталась и любимая девушка Галя. Старшина говорил: «Убили или угнали в Германию…» У Васильченко были три брата. Старший убит в Сталинграде. Младший, моряк, был ранен в Севастополе и потерял зрение. О третьем старшина ничего не знает. Воюет он с первого дня войны, дважды был ранен. Побывал в окружении, хлебнул горя. Рассказав о себе, поговорив о возможности нового немецкого наступления, Васильченко снова повторил слова «второй фронт» — теперь без консервов и без шуток: «Будет или опять отложат?»