Криднер вышел из мазанки на улицу. Чуть погодя, за ним последовал и взволнованный рассказом Леонтий. Южная майская ночь ярко узорилась звездами. Без умолку пели соловьи. Их слушали офицеры, думая о своих любимых женщинах…
6
С остроконечного минарета Биюк-хан-джами, большой дворцовой мечети, муэдзин призывал к вечерней молитве, когда Девлет-Гирей и его бешлы[37] подъехали на лошадях к главным воротам Бахчисарая, на створках которых было резное изображение двух сплетающихся змей – символ ханской власти.
Оповещенный заранее через гонца капудили-баша, управляющий дворца, видимо, предупредил охранников о прибытии ханского родственника, и усталых, запыленных путников беспрепятственно впустили в ворота.
Девлет-Гирей спрыгнул с лошади на мощенный камнями двор, передал поводья телохранителю и поспешил к родовой мечети, с заколотившимся сердцем. Для служителей дворца и высокопоставленных чиновников, также идущих молиться, появление ставленника Порты в резиденции его противника было ошеломляюще неожиданным. Но, памятуя, что все Гиреи состоят в кровном родстве, они кланялись, приветливо восклицали. Он же хранил серьезное, отрешенное выражение лица и как будто никого не замечал.
И в самой мечети, разделенной двумя аркадами и двадцатью колоннами, его охватило мятежное волнение и желание исповедоваться здесь, молиться истово Аллаху, как делал это множество раз. Даже прикосновение прохладных после омовения рук к горячей коже лица ощущалось сейчас с особым удовольствием и умиротворением, сродни тому сладкому желанию, с которым странник, вернувшийся домой, утоляет в летний зной жажду…
Распорядитель, посланный новым, незнакомым управляющим дворца, чинно проводил Девлет-Гирея к жилому корпусу, в отведенные для него и телохранителей соседние комнаты. Они были на первом этаже. Лестница, ведущая в покои хана на второй этаж, находилась в противоположном конце здания, и это свидетельствовало о том, что приехавшего остерегались принимать с шумом и объятиями.
– Натоплена ли баня? Я хочу помыться. И пусть нам принесут еду, – требовательно сказал Девлет-Гирей, расстегивая серебряный пояс с прикрепленным к нему кинжалом в легких ножнах. – Также я хочу видеть капудили-башу, чтобы узнать, когда меня примет Сагиб-Гирей. Я не могу задерживаться.
– Это невозможно. Мой начальник встретится с вами завтра. А великий хан занят переговорами с русским резидентом Веселицким. Чтобы иноверцы ничего не заподозрили, вам велено подождать до утра!
– Мне никто не может повелеть, кроме Аллаха! – взорвался от негодования приехавший. – Сагиб боится гяура? Какой позор!
На пути в баню и за столом, когда Девлет-Гирей остался наедине с пятью своими телохранителями, он приказал им быть начеку и по очереди дежурить. Не другом встретили его подданные хана, а постылым странником…
Но, насытившись и отдохнув, Девлет-Гирей оживился и повеселел. Ощущение дома исподволь возвращалось к нему. Отослав бешлы спать, он выбрал из приготовленной для него дворцовым слугой одежды новый зеленый бешмет, обшитый по рукавам и шее серебряным узором. Понравились ему и лиловые бархатные шаровары, мягко спадающие на сафьяновые сапоги. Он поймал себя на мысли, что не чувствовал себя так раскрепощенно уже много месяцев, постоянно находясь в армии, ведя переговоры, принимая сражения. Да, он и его двоюродный брат стали, в сущности, неприятелями, непримиримыми владельцами одного и того же ханского трона. Но от этого он не изменился в отношении к родному человеку, – сожалел только, что податлив Сагиб характером и прислушивается к гяурам. Не может существовать ханство без единоверной Турции, с которой связывало и прошлое, и одна денежная система, и торговля, и одни нравы, и близость языков…
Девлет-Гирей вышел в кухонный дворик, где росла высокая и развесистая шелковица, все ветки которой до макушки он излазил в детстве. От кухни тянуло пряными запахами. Повара и их помощники, подростки, принялись готовить на завтрашний день. Всё здесь было, как прежде… Он медленно побрел в Фонтанный дворик. И неожиданно встретил в нем Джелал-бея, почтенного старейшину Дивана. Тот искренне обрадовался тайному гостю.
– Аллах послал тебя, Девлет, в нужные дни, – держа молодого человека за плечи и вглядываясь в глаза его, проговорил седобородый старец. – Я хочу поговорить с тобой. Пойдем в сад, там есть укромные места.
В дальней беседке, увитой виноградными лозами, никого не оказалось. Фонари, горевшие вдоль дорожки, не позволяли кому-то подслушать их разговор.
– Уже тем, что не побоялся приехать во дворец, ты, Девлет, завоевал уважение тысяч людей. Только таким бесстрашным и должен быть хан… Но я буду с тобой говорить открыто… Сагиб-Гирей, подписавший договор с русскими, который отрывает от Порты и дает нам мнимую независимость, чужд народу. До войны с Россией мы жили, как хотели. Дань и налоги, выплачиваемые Стамбулу, не были столь обременительны, чтобы мы преклонились России. Русской императрице нужна земля наших предков и доступ к морю. Посулами она переманивает на свою сторону малоумных людей из татарских родов, вероломных ногайцев. Сагиб-Гирей иногда пытается противостоять русским. Однако стоящие у Перекопа полки Долгорукова быстро остужают его пыл… Крыму необходим истинный вождь, который смог бы объединить народы и объявить неверным священную войну. Многие старейшины рода Гиреев, в их числе и я, считаем, что ты должен поднять и возглавить восстание! Мы согласуем его с Абдул-Гамидом, который непримиримо настроен против России!
– Это не совсем так, достоуважаемый Джелал-бей, – возразил собеседник, молча и напряженно слушавший знаменитого крымского улема. – Мне известно, что русские пытаются начать новые переговоры. Их обе армии, и у границ наших, и на Дунае, пополняются рекрутами. После полугодового затишья Россия готовится к боевым действиям.
– Я знаю об этом от турецкого посланника. Но ведаешь ли главную и самую важную для нас новость? Россия снимет претензии на «гарантии» нашего суверенитета, на мореходство своих военных судов и на передачу Керчи и Еникале, если султан отдаст им крепостишки Очаков и Кинбурн…
– Нет, я этого еще не знаю! – не сдержавшись, радостно воскликнул Девлет-Гирей. – Русские согласны отступиться от Крыма?
– Если мы поднимем против кафиров[38] восстание, они станут сговорчивей. Мы терпим на нашей земле и русские войска, и части султана. Пора, мой дорогой, разжечь пожар! Во славу рода Гиреев и Крымского ханства!