и детей своих! И, главное, говоришь с ними, доводы приводишь разные, примеры. Они все, как одна, с тобой соглашаются, головой кивают, понимают все, а после все одно продолжают жить со своими козлами и мрут от бытового насилия, что мухи. Кстати, такое и в обратную сторону случается. Я про слабохарактерных мужичков, попавших под каблук сильных и властных абьюзерш. Такие мужчинки уже к тридцати годам лысиной обзаводятся, а к сорока — двумя инфарктами и или как минимум одним инсультом. Правда, таких примеров меньше, поскольку мужики реже жалуются, больше помалкивают да терпят. Хотя от такого терпения, как по мне, случаются трагедии пострашнее шекспировских. Дойдет такой тихоня до ручки, а потом попадает в криминальные сводки как «битцевский маньяк», «балашихинский душитель» или «тульский расчленитель».
— Охотно верю вам, Радмила, но я все же пас. Жить с дамой сердца не по любви совесть не позволяет, да и комплексы у меня, знаете ли — я сам себя красавцем не считаю и рядом с такой женщиной, как наша Зинаида, буду чувствовать себя неуютно.
— Любовь… — презрительно фыркнула Радмила. Чувствовалось, что ей много что есть об этом эфемерном чувстве сказать. — Так ты, Гришенька, только намекни, с кем тебе любо миловаться, а я мигом организую!
— Я уж как-нибудь сам, спасибо.
— Ну, как знаешь. Главное, что обещала я жизнь твою выправить, я и выправила.
— Ага, а прежде испоганили!
— Об том я уже прощения у тебя просила. И еще раз попрошу, коли хочешь. Вспылила я, признаю. Главное, что ты, соколик, должен сейчас понять, так это то, что выпал тебе в жизни билетик счастливый. Тебе всего-то для счастия нужно взять, да и вернуть мне моё. Вот ты сам посуди, тебе вообще бабская силища зачем? Да тебя в нашем мире засмеют! Ты и пользоваться-то этой силою не сможешь толком! Там знаешь, сколько на собственной кровушке замешивать зелий надобно? Тьма-тьмущая рецептов таких!
— А чего ж я, по-вашему, крови своей боюсь? Я и донором в универе был раз десять, и так кровь из вены и пальца сдавал, да и у других сколько раз брал…
— Вот же дурень! — выдохнула Радмила. — Я про другую кровь толкую, про бабскую! Про ту, что раз в месяц любую здоровую бабенку посещает!
— То есть вы из менструальной жидкости зелья варите?
— Агась.
— А потом пить людям их даете?
— А то!
— Фу (непечатно) мерзость, какая!
— Так и я про что, соколик! — обрадовалась Радмила. — Я же тебе битый час о том и твержу — не по душе тебе такое ремесло будет! Не твое это. Бабское. Верни силушку мне, и я еще не такие чудеса явлю в твою жизнь!
Я молчал. На самом деле доводы Радмилы казались разумными, только я все в толк не мог взять, откуда во мне тревога с каждой секундой нарастает. Все мое естество бурлило и заставляло против старухи этой идти. Хотелось мне послать сейчас эту старую каргу на три веселых буквы и трубку бросить. Но поступил я иначе.
— А вы мне, часом, не хотите рассказать, как именно передача этой силы происходит?
— Расскажу, милок! Все просто там! Ты только сейчас мне старыми богами поклянись, что передашь все доброй волей, и я тебе тут же все расскажу!
— Ага, нашла дурака! — усмехнулся я. — Я сейчас вам понаобещаю, а по факту выйдет, что мне грохнуть кого-нибудь для этого придется или козла в жертву принести на кладбище в полнолуние. Я на такие жертвы не готов, знаете ли.
— А на что же ты готов ради жизни спокойной?
В прежде радушном голосе Радмилы зазвучали стальные нотки. Я, кстати, такого вообще не переношу. Как только чувствую, что меня кто через колено гнуть начинает, угрозами сыплет, гадости или проблемы сулит — тут же с катушек слетаю. Зверею прямо на глазах и делаю все в точности до наоборот от того, что от меня требуют.
— Ой, вот только не надо мне угрожать, дамочка! Знаю я ваши штучки! Я сейчас домой приду, поставлю себе капельницу с глюкозкой и всю вашу химию, или чем вы там меня травили в последние несколько часов, из себя выведу. У меня и «Полисорб» дома имеется. Уж как-нибудь всю вашу ворожбу да изведу. А еще я сейчас телефончик отключу и с вами разговаривать не буду. Знаем мы эти цыганские фокусы! Нет у вас власти надо мной! И нет такого чуда, которое бы меня передумать заставило. Я взрослый мужик, я рацио во главу угла всегда ставлю! Так что идите вы, Радмила Батьковна, в задницу!
С этими словами я планировал гневно ткнуть в экран пальцем и оборвать связь, но по какой-то странной причине у меня ничего не вышло. Рука с телефоном так и осталась висеть возле уха, хотя я изо всех сил пытался ее оттуда убрать.
— Ну, смотри, соколик, — сухо отреагировала на мою гневную тираду Радмила, — как бы тебе после этих слов не пришлось за ум браться да самому за мной бегать!
В трубке послышались гудки, а рука моя наконец освободилась. Вот как они это делают, блин⁈ Неужели нейролингвистическое программирование настолько буквально волю людей ломает? Сейчас я уже не сомневался, что это именно оно. Я ничего в больнице не ел сегодня, точно ничего не пил и никаких препаратов не принимал. Стало быть, химическим путем на меня они повлиять не могли никак. Остается лишь оно — нейролингвистическое программирование, секретная методика вербовки спецслужб, доступная только избранным силовикам и цыганкам на вокзале. Ну, ничего, это тоже не беда. Единственный выход — не общаться ни с кем подозрительным да не принимать звонки с незнакомых номеров. Делов-то!
За неприятным разговором с ведьмой Радмилой я не заметил, как добрался до дома. Интересно, Верка сегодня собиралась куда или дома торчит? Несмотря на свою мнимую инвалидность, моя сестра вела довольно активный образ жизни. Правда, мы с ней уговор имели — она всегда меня предупреждала, куда и с кем идет и когда будет дома. А я всегда знал, надо ли за ней куда-нибудь заехать после работы.
Да, в последние сутки мне, мягко говоря, не до Верки было, но, думаю, если бы она мне написала или позвонила, я бы это заметил. А так как от нее никаких сигналов не поступало, то стало быть, дома