конечно только дома Романовых, были во многих усадьбах. Ими подчеркивались пиетет и связи того или иного рода с династией. Были такие серии портретов в Райке у Глебовых, в Очкине Судиенко, в Архангельском Юсуповых, в Андреевском Воронцовых, в Остафьеве, [Ляличах] и во многих других русских усадьбах. Ретроспективные портреты царей Михаила, Алексея, Федора, в парадных одеяниях, удивительно похожие друг на друга “парсуны”, дополнялись копиями с наиболее известных, официально апробированных изображений Петра, Екатерины I, Петра II, Анны, Елисаветы, Петра III, Екатерины, Павла, Марии Федоровны, иногда со включением и нецарствовавших особ императорского дома. Подобно тому как Антропов в 1772 году исполнил такую заказную серию изображений, теперь рассеянную по разным музеям и собраниям, какому-то, может быть “своему”, мастеру было поручено скопировать аналогичную серию для кусковской усадьбы, серию, некогда развешанную по стенам специально для того отстроенного, теперь не существующего павильона.
Архивные документы проливают известный свет на методы изготовления портретов для другой галереи современников, где нашлись любопытные изображения царского денщика Татищева[91] работы Таннауэра и "первого русского солдата" Бухвостова.[92] По поручению графа контора просила у владельцев портрет того или иного лица, который и копировался силами своих живописцев в пределах заранее данных размеров. Портреты предназначались ведь для украшения стен, и поэтому единообразие формата являлось здесь обязательным. Впрочем, не всегда поступали подобным образом. Нередко живописный портрет исполнялся для кусковской галереи с гравюры — неумелый мастер применял грубую "отсебятину" в красках и даже переносил в живопись обрамления и надписи эстампа. Таким образом были исполнены находящиеся в Кускове портреты кн. А.Д. Меншикова, солдата Бухвостова и, возможно, даже самого фельдмаршала. Тип подобной галереи современников реже встречается в усадьбах, чем сюжеты царских портретов. Только в Ольгове, как уже указывалось выше, встречается подобное собрание, да подобное же, во много десятков холстов, было в салтыковской, позднее царской Славянке, под Петербургом, откуда большинство портретов попало после революции в Гатчинский дворец. Именами художников и мастерством живописи эта галерея не блещет — только одна работа, портрет царского денщика Татищева, принадлежит кисти художника начала XVIII века Таннауэра, верно, лично известного фельдмаршалу ‹и› представлен‹ого› в Кускове еще портретом Петра I.
Еще более ограниченный круг изображений дает фамильная портретная галерея, также сохранившаяся в Кускове в одной из боковых комнат, окнами выходящей в сад. Качество здесь развешанных холстов крайне неравноценно — да и трудно судить об основном, первоначальном облике этой все время обогащавшейся галереи теперь, когда по истечении более чем ста лет есть все основания предполагать о постоянных перемещениях именно этих портретов с места на место. Фельдмаршал и его жена, фельдмаршал на коне — эскиз к громадному портрету И.Аргунова в Фонтанном доме, дочь его — автор известных записок кнг. Н.Б. Долгорукая,[93] впоследствии схимомонахиня Нектария, брат фельдмаршала В.П. Шереметев в синем кафтане с табакеркой в руке, дети графа Петра Борисовича — рано умершая Анна и Николай Петровичи [нрзб.], граф Михаил Борисович, тучный князь Черкасский с женой, наконец, многочисленные "персоны" самих владельцев, главным образом Петра Борисовича и его ближайшей и отдаленной родни, в том числе дочери графини Разумовской с веером в руках, в платье, обсыпанном мелкими цветочками. Все это писалось уже разными художниками с натуры, по гравюрам, может быть, иногда даже по памяти. Конечно, несомненно здесь участие Ивана Аргунова, сына его Николая и целого штата подручных живописцев, как бы составлявших крепостную художественную школу Шереметевых. Фамильные портреты Кускова, Останкина, Фонтанного и Рождественского дома, Ульянки и Михайловского составили бы галереи в несколько сот холстов, среди которых можно найти имена: из иностранцев — Ротари, Франкарта, Фонтебассо, Делапьера, Рослина, из русских — Аргуновых, Боровиковского, Кипренского и многих других. Подобные фамильные портретные собрания встречались сравнительно часто; были они в Покровском-Стрешневе Глебовых, в Воронцовке и Андреевском Воронцовых, в Надеждине и Степановском Куракиных, в Вязёмах, Дубровицах и Зубриловке Голицыных, в Ольгове Апраксиных, в Ивановском Барятинских, в Белой Колпи Шаховских, в Яропольцах гончаровском и Чернышевском, в Борисоглебе Мусин-Пушкиных и еще во многих местах.
Наряду с этой фамильной галереей находилось в Кускове, по-видимому, еще одно, уже совершенно интимное собрание портретов, изображавшее домочадцев и людей, так или иначе близких к владельцу. Портрета в Кускове удостоился купец из шереметевских крепостных, миллионщик и благотворитель Сезёмов, возможно, даже кузнец Иван Ковалев, отец Параши, если верить традиции, видящей его в изображении старика со стаканом вина в руке. Однако среди этих "домашних" портретов выделяется очаровательная пастель, представляющая П.И. Жемчугову в театральном костюме героини из “Самнитских браков”, в голубой кирасе и головном уборе, украшенном перьями, с выпущенными на плечи прядями русых волос; портрет танцовщицы Татьяны Шлыковой кисти Н.Аргунова, портрет какого-то близкого и доверенного человека Кологривова с лицом цвета медного самовара, изображения двух живших в доме доверенных и приближенных калмычек, в быту русского вельможного барства заменявших арапов, столь принятых при европейских дворах. Сюда надо отнести также портреты побочных детей Петра Борисовича и Николая Петровича, прижитых ими с крепостными девушками, Решетевых и Меприных, которых можно узнать, например, в превосходном овальном изображении мальчика кисти Н.Аргунова, сохраняющемся в Новоиерусалимском музее. Этим холстам отведено в кусковском доме также особое помещение. Наконец, были в Кускове и портреты особого рода, портреты-документы: так, английский живописец Аткинсон запечатлел гр. Н.П. Шереметева в мантии и одеянии мальтийского кавалера — в параллель к подобному портрету Павла I работы Боровиковского, а Н.Аргунов изобразил уже после смерти в последний раз графиню Прасковью Ивановну беременной, в красном капоте с черными полосками. Этот портрет был нарочно заказан для того, чтобы создать документ, не оставляющий сомнений относительно рождения сына от умершей родами жены, официально признанной графом только по ее смерти.
Но портретировались не только люди; снимались ведуты и с любимых мест, с любимых усадеб. Собрание таких видов Кускова, исполненное Гр. Молчановым, по-видимому, учеником известного петербургского перспективиста Махаева, заполняет также стены одной из комнат кусковского дома. Эго драгоценнейший иконографический материал, позволяющий судить о том, как выглядела усадьба в старые времена. Давно не существующие павильоны, колоннады и галереи, каналы, пруды и водоемы, свидетельствующие о том, что регулярные сады некогда были задуманы здесь в голландском типе и лишь потом переделаны во французские, статуи, дорожки и рабатки, подстриженные деревья, прогуливающиеся кавалеры и дамы — все это кажется наполовину пейзажем, наполовину планово-топографической перспективной живописью. Впоследствии гравированные за границей и, конечно, несколько там подправленные, эти виды Кускова составили великолепный альбом по русскому садовому искусству середины XVIII века. Так же как в свое время Махаев, а впоследствии С.Щедрин,