Но постепенно я смелел и однажды провез к польским издателям верстку чужой статьи. С диверсантской находчивостью применившись к обстановке, я засунул оттиск в настенную библиотечку пропагандистских брошюр. В Бресте пограничники по-уставному споро нырнули под нижние полки, отжавшись, взлетели к верхним, тщательно осмотрели мой багаж, но коридор инструкцией охвачен, видимо, не был. Стена, да гнилая, всплыло в памяти что-то подпольное.
В мой второй визит в Польшу варшавские друзья повезли меня в Татры, и там, с видом на озеро Морске око, мы демонстративно перешли чешскую границу, никак, впрочем, не охранявшуюся. А через две недели объединенные войска Варшавского договора вторглись в Чехословакию всерьез, и на яхтенном кэмпинге в Гижицко молодые французы спрашивали меня: «Зачем вы это сделали?».
Назад я ехал со страхом, как бы уже в другую страну. В полупустом поезде молодой солдат, кружным путем возвращавшийся из Чехословакии, найдя наконец, с кем поделиться распиравшей его гордостью, рассказал мне, как, едва-едва опередив западных немцев, они защитили Прагу. Я возразил, что ФРГ — разоруженная оккупированная страна, но наткнулся на полную убежденность и продолжать дискуссию остерегся.
2
Получив визу для выезда к вымышленным родственникам в Израиль и з абира я в последний раз из прачечной свое белье, я стал торжественно прощаться с тамошними тетеньками. Но в безвозвратный отъезд они поверить отказывались, допуская максимум командировку на три года. «Да нет, все, уже не увидимся». — «Что вы! Ведь вы же советский человек».
Однако этот врожденный недостаток был уже мной успешно утрачен, и 24 августа 1979 года я покинул СССР, раз и навсегда положив конец как общей головной боли проживания на его территории, так и изматывавшим меня вполне конкретным мигреням. Не отсюда ли слово «эмиграция»?
Взаимоотношения еврея-отъезжанта с советской таможней — особая история, которую здесь опускаю. В моем случае ее пуантой стало явление специально вызванного пограничниками эксперта (провербиального искусствоведа в штатском), который не разрешил вывезти верстку статьи о Пушкине, печатавшейся в Швеции и содержавшей небольшие схемки. (Когда в 1988 году я впервые прилетел в Москву в ходе перестройки, опять был вызван специалист, на этот раз без скрипа пропустивший гору рукописных и печатных материалов.)
3
В Европе все пошло как по маслу, только один раз слегка подгадили французы (о них ниже). Уже в Вене израильский Сохнут легко разжал свои якобы принудительные объятия (напомнив лишь, что они остаются раскрытыми) и отпустил нас Таней на попечение австрийских друзей и Международного комитета спасения в лице его местного представителя — доктора Фауста. В тот же день из Парижа позвонил Мельчук, чтобы внушить главное: отныне никакое решение не является роковым, ибо может быть в любой момент переиграно.
Правда, передислокация в Амстердам, куда у меня было приглашение на работу от Тойна Ван Дейка (эти фамилии я не выдумываю) все откладывалась, ибо Тойн затерялся где-то в Австралии и нужного письма на гербовой бумаге не слал. Но вот он вернулся, и визу, какого-то самого последнего разбора (titre de passage), выдали. В амстердамском аэропорту мы встали было в длинную въездную очередь, но были вызволены из нее Ван Дейком, свободно пересекшим символическую, но обычно строго соблюдаемую таможенную границу и быстро переправившим через нее и нас.
— Благодаря тебе, — пояснил он, — я стал своим человеком в наших дипломатических и полицейских кругах. Да, извини за дурацкую задержку в Австралии. Я там познакомился с одной красоткой… Да ты не очень опоздал — семестр только начинается.
4
Семестр семестром, но преподавал я только по вторникам и средам, а остальное время предавался оргии вымечтанных поездок по Европе, и за пару месяцев побывал с лекциями аж в семи странах. Поэтому когда в один прекрасный четверг мы с Доротеей Франк (тогдашней женой Ван Дейка; брак, впрочем, был открытый — любовные партнеры по-джентльменски исключались только в Амстердаме) столкнулись в разделявшем наши кабинеты коридоре, она с нарочитой театральностью проинтонировала:
— Aa-lik? Still in the coun-try?!! («… Все еще в коро-лев-стве?»)
Голландия, действительно, невелика, докуда угодно рукой подать. Я испытал наконец тот европейский кайф повсеместной досягаемости, о котором раньше только читал — в «Ни дня без строчки», где Олеша восхищается уютной миниатюрностью наполеоновских переходов между завоевываемыми столицами. А недавно я прочел об ответе Лолы Монтес немецкому курфюрсту (кажется, самому Людвигу Баварскому), потребовавшему покинуть пределы его страны: «Ну, это дело недолгое!»
Приятно было включиться в давно разработанный топос.
5
В Германии, куда я поехал с несколькими лекциями, сильных момента было два.
Первый — когда, уже будучи там, я получил приглашение выступить еще в одном университете и задумал присоединить к нему лишнее свидание с легкой на подъем и повсюду въездной датчанкой Джуди. Услышав о причудливом усложнении маршрута, коллега, принимавший меня в Регенсбурге, вычислил, что при перемене билетов мне полагается мало кому ведомая скидка, пошел со мной на вокзал и выбил ее.
Второй — когда вечером накануне отъезда мне пришлось напомнить ему про гонорар.
— Wird alles organisiert. Wir sind in Deutschland. («Все будет организовано. Мы в Германии».)
— Когда же?
— А когда поезд?
— В 9:20 утра.
— В 9:00 мы приходим на кафедру. Секретарша печатает письмо, и в 9:03 я его подписываю. В 9:05 бухгалтерия выписывает чек. В 9:07 мы относим его в кассу, где тебе выдают деньги. В 9:10 мы садимся в машину, в 9:15 мы на вокзале, и в 9:18 ты садишься в вагон, а я иду на лекцию, — долгие прощания на перроне не в моем вкусе.
Так все и произошло, и я поехал в ганзейский город Любек, поближе к Дании — да и к Голландии.
6
Случай проверить утверждение Мельчука, что все всегда поправимо, представился однажды по дороге из Италии во Францию. На вокзальном табло в Милане было обозначено несколько поездов, и я выбрал ближайший. Лишь когда он вошел в длинный альпийский туннель, чтобы вынырнуть в Швейцарии, я осознал свою ошибку: ехать надо было через итало-французскую границу. Швейцарская виза у меня, правда, была, но одноразовая, полученная для предстоявшей через две недели поездки в Цюрих. Ее погашение означало бы новый раунд хлопот в швейцарском консульстве. Но что было делать? Поезд уже шел по Швейцарии, и пограничники ожидались с минуты на минуту.
В вагоне, кроме меня, была только одна пожилая женщина. Мы разговорились, я поделился с ней своими страхами. Она успокоила меня, сказав, что ездит тут часто, и пограничники ходят не всегда. После чего пустилась в воспоминания о временах Второй мировой войны, когда Швейцария была со всех сторон окружена фашистами, но в контрабандных, да и просто бытовых целях она спокойно проводила людей через границу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});