Пользуясь оргазмом гитлеровцев от осколочно-фугасных подарков, бойцы (и я вместе с ними) рванули в здание, настреливая все, что дышит, тут из комнат расположенных с обратной стороны здания, рванули немцы. А мы их встретили пулеметно-автоматным огнем, фашисты-то в основном вооружены карабинами, и карабин для ближнего боя не очень подходит, не то, что ДП, ППД, ППШ и МП-40, которыми мы выбили из немцев идею расового превосходства вместе с жизнью. Зачищаем казарму, всё трое остатних немца сдались, остальные убиты, теперь можно узнать, что там в штабе. И набившись в ганомаг, рвем к штабу, там подозрительно тихо, аха понятно, тут тоже уже чисто, немецкий штаб застали во время обеда, часть перестреляли, а гауптман с двумя обер-лейтенантами попали в плен, вон сидят колятся. Круминьш колет их как матерый НКВД-шник, вот где абверовская школа пригодилась. Плотников уже занялся раскурочиванием складов, во дворе стоят один опель-блитц и три семитонника Бюссинг, в них, а еще в наши машины и броневики грузится добро. Обмундирование, консервы, патроны (немцы не успели их вывести) и винтовки Мосина из царских запасов, Акмурзин с бойцом из крепостных тащат ящик ППД, который нашли под ящиками с мосинками.
Немецких офицеров расстреливаем (они же наших командиров попавших в плен расстреливали), рядовых выживших (пять штук) оставляем жить, ну их нафиг, места в машинах нет. И колонна стартует, рвем к месту засады, там ждем минут десять, пока минометчики собирают свои дудорги и их растопырки, а танкисты выкатывают свои железяки, и потом рвем когти. Мавр сделал свое дело, мавр может лететь нахрен.
Через полтора-два часа как победители входим в лагерь, побили роту, сами потеряли девять человек убитыми, и восемнадцать раненными. Убитых похороним, раненных вылечим, тем более тяжелых только два, Босхамджи получил пулю в грудь, а один из бойцов крепостников в живот. Калиткин сказал, что Босхамджи вылечат, а вот Васильчикова (который ранен в живот) нет, жаль значит, потеряли не девять, а десять.
Теперь ждем Елисеевцев, но им намного труднее, во первых надо сломить оборону, а там рота охранников, во вторых надо еще пешим ходом привести освобожденных пленных, я молчу об очистке от предателей и засланцев. Я иду и докладываю о выполнении задания полковнику, Плотников, представляет подробный список трофеев (или растрофеев, все-таки мы захватили захваченное немцами добро). Выхожу от полковника, как мне на шею бросается рысь, ну или леопардиха, то есть Машенька моя.
- Маш, успокойся блин вокруг люди, что за сантименты блин, ты ж мой авторитет комиссара роняешь.
- Плевать, - говорит мне Машуня и тащит на склад, у нее там кабинетик оказывается есть.
И как настоящая женщина, благодарит своего охотника добытчика, Машуня благодарит меня неистово, аж до ужина. Экстремалка блин, за тонкой перегородкой, бойцы таскают и размещают трофеи этого дня, а я в это время благодарность получаю, правда, пришлось Машу перевести в режим беззвучки. Мы закончили дачу и получение благодарности, к тому времени, и бойцы закончили ныкание трофеев. Маша пошла, принимать дела у Глафирки. Глафирка сдав бумаги Маше, ушла, и тихо из закутка вынырнул я, ну все время ужина вперед на жрач.
После ужина, по традиции мы с Машей взяли опель и выехали в лес, Елисеев с со своими, видимо заночевали, где то в лесу. А мы с Машей решили перед сном "пробежаться" и "пробежавшись" несколько раз, практически под утро заснули. Аувфидерзейн 9 июля.
10 июля 1941 года где то в Белоруссии (точнее в 50-70 км от Брестской крепости)
Просыпаемся с Маней в обнимочку, соловей, где-то заливается, какую-то порнографию поет, пора вставать, война есть война. Хотел по привычке утреннюю "пробежку" сделать, но чего-то Манька не хочет, ну нет, так нет, придется побегать другими ногами.
И побежал я по утреннему белорусскому лесу, соловей все так же расписывет невидимой соловьихе, че он с ней сделает, если она сделает глупость и уступит. (Неожиданный взгляд на трель соловушки, но реальный, ну не о любви к родине ж он поет). Бегу и выбегаю на поляну, вдруг в конце поляны заметил, какое-то движение. Сразу плашмя валюсь на землю, и включаю режим сонара, или радара, короче включаю все органы чувств, что за фигня, может какая парочка, типа меня и Мани?
И затихарившись ползу вперед, как в 95 на границе таджикско-афганской по-пластунски передвигались, действительно, люди, причем немцы, целых шесть штук, что делать? Из оружия у меня только кулаки и ноги, а их шесть и тоже не хило тихарясь двигаются вперед, в лагерь к нам, что ли, разведка? Что же делать, едрит атлетико мадрит?
Ползу за ними, они передвигаются, тоже тихо, даже травинки не двигаются, тоже мне привидения, а почему их так мало?
Тут поверх голов немчиков, проносится очередь, стучит МГ, ого часовой-то наш не спит.
- Хенде хох, штейт ауф, дойчише швайны, встать суки, руки за голову оружие на землю, следующая очередь пойдет ниже, - грозно кричит часовой (по голосу Акмурзин вроде).
- Стой не стреляй, мы не немцы, мы свои, мы советские.
- Какого фикуса, наши, наши все тут, или за линией фронта, считаю до трех, и если по одному, с поднятыми руками и без оружия не подойдете, МГ из вас фаршированных уток сделает по-пекински. - и вдобавок фразу на ядреннейшем мате, прям термоядерная фраза, даже полковник отдыхает, нет, это не Акмурзин.
Одетые в немцев неизвестные о чем-то шушукаются, потом снимают автоматы немецкие и оставляя остальную снарягу, поднимают руки.
- Эй, пулеметчик, мы сдаемся.
- Подходите по одному, чуть ручки спустит кто, я крещение устрою очередью всем.
Ряженые не опуская руки, медленно идут вперед, подползаю и беру в руки первый же автомат, теперь встав, иду за ними.
Опять очередь поверх голов:
- Вам че не понятно, по одному и без оружия, че за, сука там с автоматом плетется?
- Это не сука, а комиссар дивизии конвоирует задержанных.
- Ой простите товарищ Каримов, не углядел сразу.
- Граждане, задержанные, руки за головы, сесть жопой на землю, не бойтесь не долго, до геморроя не дойдет, - командую я.
Они что-то ворчат, но передергивание затвора МП-шки, их отрезвляет, и они послушно задрав ручонки, садятся на попчонки (чего-то рифма рукивверховская), ну уж какая получилась.
Стоим, держим на прицеле неизвестных, тут крик из кустов, которые сзади нашего часового:
- Телинин, в чем дело?
- Товарищ сержант тут мы с товарищем комиссаром каких-то ряженых непонятков добыли, целых шесть штук.
- Здравия желаю товарищ комиссар.
- Сержант, осторожно обыскать каждого, потом связать ручки за спину.
За сержантом стоят еще около взвода, бойцов, и тоже держат на прицеле неизвестных, сержант передает МП в руки ближайшему бойцу, и доставая (хозяйственный сержантик) шпагат, командует бойцам:
- Обыскать, от сапогов до пилоток, что бы ни одного шва не пропустили. И что бы даже зубочисток не осталось, - говорю я и думаю, а тогда зубочистки были или потом появились? Хотя вроде когда Гаспара Колиньи убивали в Варфоломеевскую ночь, у него в зубах она была.
Скоро привели всех шестерых пойматиков в расположение, а Елисеев шляется где-то, далеко, и их колоть их пока некому, потому загнали неизвестных в землянку. Их главный, белобрысый улыбчивый тип ростом с меня (где-то 180см), но признаю поширше, дубок такой, просит позвать им нашего командира.
- Слушай, Некто, может тебе товарища Сталина позвать, или на Лаврентию Павловича согласишься?
- Товарищ комиссар, мне нужно срочно поговорить с командиром подразделения.
- У тебя Некто, нет документов, ты в форме противника, но говоришь по-русски, как мне тебя допустить к полковнику?
- Ну не имею права я говорить, комиссар, пойми я наш, но нельзя говорить мне.
- О как, даже комиссару дивизии?
- Товарищ комиссар поймите, не могу и все.
- Вольному воля, а спасенному реабилитационный центр.
- Что, не понял, товарищ комиссар, что за центр?
- Лево-троцкистский центр!!! Неважно, сержант, вот этому свяжите еще и ноги, и проверьте ручки, и затем его за мной в штаб ведите.
Сержант добросовестно стреножил блондюка, и обменяв МП, на мосинку начал конвоировать того.
Сзади семени ножками блондюк, его подгоняет мосинкой сержант, так и дошли до штаба, там полковник сидит, и грозный как Грозный (опять тавтология).
- Товарищ полковник, с утра задержали шесть подозрительных, в немецкой форме, все говорят на нашем, и этот очень просился к вам.
- Ну присаживайся неизвестный, комиссар садись тоже.
- Я бы попросил, поговорить с вами товарищ полковник, без комиссара.
- А ты кто такой, чтобы меня просить выгнать отсюда комиссара? Я тебя в первый раз вижу, а с комиссаром прошел ад. Сержант, передай старшине, пусть нам завтрак на троих пришлют сюда, тут поговорить надо.