Читать интересную книгу Первое имя - Иосиф Ликстанов

— Скорее бы эти чортовы известняки в землю ушли! Тогда развернемся.

— А уйдут, папа?

— Если разведке верить, так похоже на то… Ну, спи однако! — И отец плотно закрыл дверь.

— Папенька, родимый! — горячо проговорила обрадованная Наталья. — Если бы все так и было!..

Паню тоже обрадовали слова отца, а утром снова ожили сомнения, владевшие им последние дни. Он достал из почтового ящика свежий номер рудничной газеты-многотиражки и прочитал статью о том, как подвигается строительство железной дороги. А вот о траншее газета снова не сказала ни слова.

Собравшись в школу, Паня прихватил обеденные судки.

В последнее время мать была очень загружена в детском саду — там открылись дополнительные группы для детей тех женщин, которые пошли работать на строительство, — все хозяйство в доме Пестовых вела Наталья, но иногда получалось так, что она не успевала стряпать, и приходилось брать готовые обеды в ресторане «Отдых».

Сам шеф-повар Александр Гаврилович, высокий человек с огненно-красным лицом и белыми бровями, принял у Пани судки и осведомился:

— Спрашивал у папаши, что ему желательно?

— Нет, я и так знаю. Мы с батей тестяное любим, а борщ чтобы густой, с помидорами и сметаны побольше. А еще я люблю…

— Ты, фрикаделька, у меня на отдельном учете не состоишь, носом не вышел. Об отце говори! — с высоты своего величия осадил его шеф-повар.

Когда Паня был уже в дверях, Александр Гаврилович задержал его:

— Что там у Григория Васильевича на траншее?

— Вы у бати спросите, а фрикадельке а школу нужно, — отплатил ему Паня; все же он в двух словах рассказал уважаемому шеф-повару, что на известняках проходка траншеи задерживается.

Но неприятнее всего была встреча с Варей Трофимовой и второклассником Борькой. Варя провожала своего сына в школу, прикрыв его полой прозрачного зеленого плаща, и Борька крикнул из-под полы:

— А мой папка вчера сто двадцать пять дал, а твой батька тоже…

— Сто тридцать, а не «тоже»! — сердито ответил Паня. — Ты бы сам попробовал на известняках работать.

— Ой, Панечка, и когда вы, глупые, перестанете спорить? — пожаловалась Варя и многозначительно добавила: — Да, может, скоро ты, Панечка, первый перестанешь гордиться, к тому как будто идет, миленький…

— Ага, ага! — крикнул Борька и показал Пане язык сквозь прозрачный материнский плащ.

Что будет?

В свой класс Паня пришел невеселый.

Первое, что он услышал, был голосок Васи Маркова. Вася говорил, сидя за своей партой в небрежной позе человека, чувствующего, что слушатели дорожат каждым его словом, а слушателей было порядочно: Вадик, братья Самохины, Егорша и еще несколько ребят из других звеньев. За своей партой, спиной к рассказчику, сидел Федя Полукрюков над раскрытым учебником.

— Что там? — на ухо спросил у Вадика Паня.

— Плохо! — затряс головой Вадик. — Слушай сам…

Стрельнув в сторону Пани черными глазками-угольками, Вася продолжал, явно повторяя слова своего отца, плановика рудоуправления:

— Главное то, что машина на траншее выбилась из графика, каждый день траншея выдает меньше кубометров, чем нужно. Получился уже большой долг. — Вася назвал весьма внушительную цифру недоданных кубометров, и Вадик воскликнул «ух!» — Папа говорит, что этот долг «Четырнадцатый» уже не успеет покрыть.

— Почему не успеет покрыть? — вмешался Паня. — Кончатся известняки, выйдет «Четырнадцатый» на легкий грунт — и сразу свое нагонит.

— Не очень-то прыгай, Пестов! — ответил Вася. — Долг уже слишком большой, и еще вырастет, потому что до конца известняков далеко. Значит, траншея опоздает на десять дней или больше, а это позор. Домну Мирную кончат строить к празднику, а где ты возьмешь для нее руды, где?.. Папка говорит, что надо срочно бригаду «Четырнадцатого» укрепить.

Конечно, Федя не пропустил ни одного слова из этой беседы. Паня видел, что он беспокойно зашевелился и снова замер.

— Как это бригаду укрепить? — напрямик спросил Паня. — Говори, Марков, если начал!

Тут Вася спасовал, покосился на Федю и, ухмыльнувшись, махнул рукой.

— Будто ты не понимаешь!.. — сказал он.

— Я понимаю, что ты глупости выдумываешь! — напустился на него Паня. — Ишь, мудрец нашелся! Молчал бы, если ничего не знаешь.

— Ты ему рот не зажимай! — дружно выступили против Пани братья Самохины. — Сам, видно, ничего не смыслишь и других сбиваешь.

— А вам только бы марковские сказочки слушать… Ну и пожалуйста, если охота время терять! — бросил Паня и отправился к своей парте, так как почувствовал, что ребята встречают каждое его слово недоверчиво.

— Пань, есть дело, — окликнул его Федя.

Они вышли в коридор и стали рядом у окна, глядя на серый, ненастный день, расплывавшийся по стеклам каплями нескончаемого дождя.

Вполне естественно, что Паня ждал разговора о траншее, и удивился, когда Федя спросил:

— Собираешь, Панёк, предложения, как лучше оформить коллекцию для Дворца культуры?

— Ну, собираю… Только пока стоящих предложений нет. А что?

Лицо у Феди было спокойное, но будто усталое. Впрочем, это можно было объяснить тем, что на него падал свет ненастного дня.

— Знаешь, ты поговорил бы с Геной, — посоветовал Федя. Он все время книги по минералогии и по электротехнике читает. Я его спросил — может быть, он что-нибудь придумает, а он сказал: «Если придумаю, так для себя, а в краеведческом кружке я не состою!» Плохое рассуждение, правда? Давай сегодня вместе к Гене подойдем.

— Ты всегда больше других хочешь! — взъерошился Паня. — Не буду перед Фелистеевым хвостиком вилять: «Помоги коллекцию оформить!» Сами придумаем, что надо.

— Это тоже глупое рассуждение. Гена тебя и по-английски подтянул бы. У тебя произношение такое, что весь класс хохочет.

— «Произношение, произношение»! Будет и у меня хорошее произношение. Я уже так язык наломал, что три дня типун сидит… Вообще, чего ты волнуешься? У нас теперь в звене мир, мы с Генкой не ссоримся, поражений тоже нет, и Вадька двойку исправил… — И, сам, того не желая, Паня добавил: — А ты думаешь о всяких пустяках, будто тебе ни до чего дела нет!

Конечно, Федя понял намек. Обеими руками он взялся за мраморный подоконник и напружился, будто собрался вывернуть его из гнезд.

— Ты… о траншее говоришь? — спросил он, не глядя на Паню. — Думаешь, я не знаю, что на траншее прорыв? Нет, я знаю. Раньше Степан радовался, что его в пестовскую бригаду взяли, а теперь… молчит и молчит. Он на крепких породах никогда не работал, а тут известняки такие… Только Пестов сейчас работает хорошо, а Калугин и Степан отстают… Больше всего Степан отстает… Ты слышал, что Марков сейчас сказал? Слышал?.. Нужно бригаду «Четырнадцатого» укрепить! Значит, вместо Степана другого машиниста поставить, да? — Голос Феди упал, он всем телом оттолкнулся от подоконника, повернулся и пошел по коридору.

— Постой!

Паня нагнал его, схватил за руку, заглянул в его лицо и увидел сжатые, побелевшие губы, увидел глаза, полные тоски, стыда…

— Пусти! — сказал Федя, пытаясь освободиться.

Но тут Паня оказался сильнее первого силача в классе.

— Что ты придумал, Федька! — воскликнул он. — Марков всякую дурь проповедует, а ты ему веришь… Я сам вчера слышал, что батька сказал: он сказал, что Степан хорошо растет, батя им доволен. Скоро известняки кончатся, и тогда «Четырнадцатый» так развернется, что держи — не удержишь. Моя мама сегодня к вам в гости придет и то же самое Галине Алексеевне от батьки передаст.

Неожиданно Федя обхватил его обеими руками и так сжал, так стиснул, что Паниной душе совсем не осталось места в теле.

— Пусти… — прохрипел он. — Медведь такой…

— Правду мне говоришь? — допытывался Федя, выпустив Паню и жадно вглядываясь в его глаза. — Не врешь?

— Хочешь, под салют честное пионерское дам! — стукнул себя кулаком в грудь Паня.

— А если… если Степана снимут с траншеи за то, что не справился…

— Говорю тебе — не снимут его!

— …если снимут, так мы… мы все из Железногорска уедем, от позора…

— Никуда вы не уедете! Ты мне можешь, конечно, не верить, а моему батьке ты веришь… скажи, веришь? Мой батька никогда словечка зря не скажет.

Паня говорил, говорил слова, которые подсказывала ему жалость, и видел, что Федя поддается ему, что на смену недоверию приходит надежда. Казалось, ненастье кончилось и первые нерешительные лучи солнца уже слегка осветили лицо с выпуклым лбом, с мягким широким подбородком. Да, Паня добился своего — обнадежил, успокоил товарища, а сам… Невеселые мысли преследовали его весь день.

— Пань, что же будет? — спросил на перемене Вадик. — Папа за строительство отвечает персонально, значит лично, а если траншея опоздает? — В голосе Вадика прозвучал страх. — Ну зачем твой батька взял Степана в бригаду, зачем?.. Если бы Степан работал хоть как Калугин…