– Я же говорил. – Он улыбнулся. – А ты даже не испугалась. Это что-то новенькое.
– Хочешь, чтобы все тебя боялись? Со мной на это не рассчитывай. Так что катись к чертям!
– Не хочется. А что касается страха… Да, люди меня боятся. Так получается. И я этим пользуюсь. – Джон откинулся на спинку кресла. – А теперь, пожалуйста, успокойся. Дай посмотреть на тебя. Раньше не получилось, нужно было маскироваться, так что я старался даже головы не поднимать.
Ева метнула в него сердитый взгляд.
– Мог насмотреться, пока вез сюда. Путь неблизкий. Сколько? Наверное, сотни миль?
– В самолете ты все время была без сознания, а то главное, что мне запомнилось в тебе, не лежит на поверхности. Хочу посмотреть, сохранился ли прежний дух. Дай мне хотя бы минутку.
Ева глубоко вдохнула и попыталась обуздать рвущийся наружу гнев. Ей тоже нужна пауза – прийти в себя, справиться с эмоциями, прежде всего шоком и злостью. Она отреагировала на случившееся так, словно перед ней был прежний Джон Галло, тот, которого она знала в шестнадцать лет. Но теперь-то он уже зрелый мужчина, и у нее есть все основания относиться к нему с осторожностью и быть начеку. Вот только страху она не поддастся – черта с два!
«Хотя, – подумала Ева, глядя на Галло, – внушать страх ему удается неплохо». Он рассматривал ее внимательно, пристально, с пугающим спокойствием, словно изучал неодушевленный объект. Тот, прежний, Джон Галло таким никогда не был. Выглядел он все так же потрясающе: смуглая, оливкового оттенка кожа, темные пронзительные глаза, ямочка на подбородке. Морщинки в уголках глаз говорили о том, что он проводил немало времени на солнце. В темных волосах над виском появилась седая прядка. Губы остались прежними, лишь легкий изгиб придавал лицу несколько бесшабашное выражение. Да, конечно, он стал старше, черты обозначились резче, обострив заметную и прежде жесткость. Мускулатура на подтянутом, сохранившем гибкость, похудевшем теле проступала рельефнее.
Их взгляды встретились.
– Как видишь, я уже не та. Нечего и сравнивать. Начинаем заново, Джон.
– Наоборот. Все, что я видел в тебе тогда, осталось. Хотя кое-что и добавилось. – Он слегка склонил голову. – Ты обладала потрясающим потенциалом, которого я тогда не рассмотрел. Я бесился из-за того, что стояло между нами, и не замечал ничего остального.
– Потенциал? Оставь эту снисходительность, Джон.
Он улыбнулся.
– Ни о какой снисходительности и речи быть не может. Я всегда робел в твоем присутствии.
– Не говори ерунды. Почему?
– Потому что ты всегда знала, чего хочешь, и держалась выбранного курса. Мне это давалось с трудом. – Он поднялся и прошел к письменному столу, на котором стоял серебряный кофейник. – Кофе? Я подумал, что, когда ты очнешься, порция кофеина будет весьма кстати.
– Откуда мне знать, что ты не добавил в него какой-то гадости?
Джон улыбнулся:
– Зачем? Мне это не нужно. Сюда я привез тебя только потому, что здесь нам не смогут помешать. Вот и пришлось капнуть на ручку. Теперь мы далеко от посторонних, а с теми неприятностями, что могут исходить от тебя, я готов мириться. – Он разлил кофе по двум чашкам. – Вкус не изменился? По-прежнему пьешь черный?
Помнит? Странно.
Ева кивнула:
– Да.
– Я теперь тоже. Крепкий кофе да бокал-другой вина – других стимуляторов себе не позволяю.
– Мне нет никакого дела до твоих пристрастий. Зачем ты привез меня сюда?
– По-моему, я объяснил это достаточно ясно.
– Прояснить отношения? Нам с тобой прояснять нечего. Есть только один вопрос: ты ли убил мою дочь.
– Возможно, ты все для себя решила, но не я. – Джон подал ей чашку и вернулся в кресло. – Конечно, ты всегда была более рассудительной. Здравомыслящей. А мне нужно что-то вещественное. Без этого не обойтись, когда ковыляешь по краю.
– По краю чего?
– Заполню пробел. – Он поднес чашку к губам. – За свою жизнь я не раз срывался в пропасть. Точнее, в разные пропасти. Выбраться из некоторых получалось с большим трудом.
– Я должна пожалеть тебя?
– Нет, у тебя ведь были свои падения. – Джон устало вытянул ноги. – Кто бы мог подумать? Мы так старались избежать ловушек, но все-таки в них угодили. В страшные западни.
– В моей ничего страшного не было, – возразила Ева. – Бонни стала светочем в моей жизни и всегда им будет.
– Хочешь сказать, что не почувствовала себя в западне, когда узнала про беременность?
– Нет, не почувствовала. Я злилась, ругала себя за глупость, но понимала, что должна найти какое-то решение. А потом вопросы о ловушках и тому подобном отпали сами по себе. – Она подняла голову и посмотрела ему в глаза. – Бонни дала мне любовь. Заставила меня разобраться в себе и в окружающем. Тебе не понять, каким чудесным даром она была.
– И ты никогда ни о чем не сожалела? Даже несмотря на всю боль, что претерпела из-за нее?
– Сожалела? Господи, она жила! Она освещала мой мир.
Джон опустил глаза.
– А потом ее у тебя забрали.
– Ты забрал, Джон?
Он посмотрел на нее:
– Нет.
Ева вдруг поймала себя на том, что верит ему. Невероятно! Она не должна ему верить.
– Ты знаешь, кто это сделал?
– Может быть.
– Не говори так. – Ее голос дрогнул. – Ты должен что-то знать. И должен сказать мне.
– Я подумаю. – Он выпрямился. – Хотя, может быть, будет лучше просто отослать тебя к твоему детективу. Ты сказала ему обо мне?
– Конечно.
– Но не все, – угадал Джон.
– Ты имеешь в виду детали? Нет, ему это было бы неинтересно.
– А по-моему, очень даже интересно.
– Откуда ты знаешь про Джо?
– Я знаю о тебе все. – Он допил кофе. – В обязанности Нейта Кина входил, помимо прочего, сбор информации о тебе. Я знаю о твоем любовнике, твоей работе, твоей приемной дочери, Джейн Макгуайр. – Его губы тронула легкая улыбка. – Она хорошая художница. Одна ее работа висит в холле, и ты увидишь ее, когда будешь проходить мимо.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы скрыть очередное потрясение. Джейн не имела к Галло никакого отношения и, казалось бы, не могла его интересовать.
– Зачем ты ходил в галерею и купил ее картину?
– Может быть, из любопытства? Я очень любознательный. Свойство натуры, наверно. В тюрьме оно развилось в некую форму интереса к искусству. Джейн очень красивая. Похожа на тебя. Странно, если учесть, что вы не родственники.
– Случайное совпадение. Но ты ведь не разговаривал с ней? Не расспрашивал?
Джон покачал головой:
– Нет. Постоял в сторонке, понаблюдал, послушал. – Он помолчал. – Точно так, как и с тобой.