Можете вставать, — наконец разрешил следователь.
Светлицкий недовольно поднялся, отряхивая и без того чистые брюки. Мало того, что его враг чувствительно ткнул ему по ребрам, так ему еще пришлось какое-то время прилюдно валяться, что называется, у него в ногах.
— Все? — пробурчал писатель.
— Да, — не отрывая глаз от строк протокола, пробормотал Горохов. — Большое вам спасибо, Всеволод Харитонович. Если что, мы вас вызовем.
— Зачем? — не понял тот.
— А-а! — поднял голову Горохов, внимательно заглядывая в глаза Светлицкому. — Привычка, знаете ли, так говорить. Не будем мы вас вызвать, наверное. Спасибо еще раз, вы свободны. Всего хорошего.
— До свидания, — кивнул писатель и, более не задерживаясь, с гордостью удалился, разве что кинув напоследок на Ковригина, которого снова уже заковали в наручники, снисходительно-торжествующий взгляд победителя.
Когда дверь за писателем закрылась и зашумел старый лифт, Горохов велел всем освободить квартиру потерпевшей и выйти в парадную, оставив только меня, Алексея и Федю. Статиска упорхнула, игриво взглянув напоследок на меня, мол, все я сделала правильно? Я в ответ лишь еле заметно кивнул.
— Ну что скажете, товарищи? — окинул он нас довольным взглядом.
— Светлицкий так косился на этот ковер, — кивнул я на пол. — Будто он знал, что его на момент убийства в квартире не было.
— Да, — закивал шеф. — Я тоже это заметил.
Никита Егорович тоже безукоризненно сыграл свою роль — мало кто подумал бы, что он видит что-либо, кроме непосредственного хода эксперимента и собственных закорючек в блокноте — но на самом деле он подмечал всё. Теперь Горохов наклонился и сдернул с пола ковер, отшвырнув его к стене. Под ним на паркете вырисовывался контур человеческого тела, обведенный мелом. Очертания положения трупа Завьяловой.
— И заметьте, коллеги, — задумчиво пробормотал шеф. — Светлицкий-то упал ровно туда, где нарисован контур. Хотя он его не видел через ковер.
— И по замерам совпадает, — подтвердил Катков. — Аккурат как Завьялова упал. Значит, он знал, как лежала убитая.
— Совершенно верно, — Горохов снова энергично потирал ладони, казалось, он готов в них хлопать, но сдерживается. — Андрей Григорьевич оказался прав. Вся эта постановка с проверкой показаний доказывает, что Светлицкий ориентируется в квартире и знает, как упала Завьялова, какое положение приняла после смертельного ранения. Ковригин же, по сути, ничего не предпринял, чтобы направить его после удара. Просто ткнул посильнее. А тот сам, что называется, на автомате, завалился в нужном направлении. Проникся тем, что нужно все сделать так, как было в действительности. Я ему там нашептал инструктаж, вот он невольно и стал действовать, как Завьялова. Только ведь мы ему не объясняли, куда и как падать, он сам сориентировался. Причем правильно…
— Получается, что он убил балерину? — Федя озадаченно тер макушку. — И всех остальных тогда тоже он? Охренеть!
— Это еще не точно, но скорее всего — да, — кивнул Горохов. — А Ковригина придется еще подержать в СИЗО, для виду. Его показания сейчас выглядят успешно подтвержденными этим экспериментом, и пусть так оно и будет, — начальник покачал головой, удивляясь: — Спасибо ему, конечно, что согласился в оперативных целях оговорить себя. Пока мы не соберем доказательств побольше, пусть числится подозреваемым. Все-таки пока маловато улик против Светлицкого. Подумаешь, упал на место трупа — скажет, что случайно. Совпадение… Но мы-то знаем, что таких совпадений не бывает.
— Какие наши дальнейшие действии? — воодушевление шефа передалось и Феде, и лишь я не разделял общей радости. Светлицкий — матерый хищник, и прижать его будет не так-то просто.
— Так, товарищи! — крутанулся на каблуках следователь. — Слушай мою команду. Устанавливаем за Светлицким круглосуточное наблюдение. Без привлечения местных. Бдить в оба. Чтобы муха… Ни-ни… И машину надо нам другую достать. Наша милицейская «Волга» примелькалась уже, да и Сашок, наш водитель — вопросы всё же вызывает. Лучше держать его подальше от дела, тем более, когда Литератор уже почти у нас на крючке. И кстати… Пришел ответ на запрос с АТС. Продавец комиссионного магазина в промежуток времени после посещения его вами и перед пожаром сделал один-единственный звонок по служебному телефону. Звонил одному влиятельному человеку в этом городе.
— Тузу? — предположил Федя
— Если Борис Борисович Монашкин — и есть Туз, то да. Ему…
— Ого! Самому председателю горисполкома? — присвистнул Погодин.
— Неудивительно, — кивнул я. — Я же видел их троих на складе ночью. Все они шайка-лейка. Знать бы еще, кто третий с ними был. Вот он-то, наверное, и есть Туз…
— Андрей Григорьевич, это не мог быть Светлицкий? — вдруг предположил Горохов. — Тем третьим?
— Я как-то об этом не думал, — хмыкнув, стал я прокручивать в голове события той ночи, припоминая в подробностях очертания таинственного фигуранта. — Но вообще, если чисто теоретически, то по фигуре похож. Но сами знаете — шляпа до самых глаз, и держался он всегда бочком и не на свету. Поэтому, жаль, лица так и не разглядел.
— То есть, такая возможность не исключается? — Горохов удовлетворенно наглаживал подбородок. — А что если Светлицкого попросили из органов не за то, что он слишком близко подобрался к коррупционерам, — продолжал развивать версию следователь. — А за то, что он и есть самый главный коррупционер? Как вам такой поворот?
— Интересный, — закивал Федя. — Если Светлицкий еще и Тузом окажется, то он вдвойне опасен. Зачем мы его вообще отпустили? Эх! Брать его надо и колоть!
Федя со сверкающим взором стукнул кулаком о кулак, будто показывая, как будет допрашивать писателя.
— Не торопись, Федор, — улыбнулся Горохов. — Главное, не спугнуть… А там за все его притянем. И за убийства, и за дела теневые. Наш человек не зря на фабрике директором поставлен. На него сейчас надежда. Кстати, Андрей Григорьевич, как там Георгий Вадимович, он же Гоша Индия? Действует уже?
— Механизм запущен, — кивнул я. — Все по плану…
Глава 17
г. Литейск. Кабинет директора швейной фабрики.
— Товарищи, — Гоша Индия обвел новых подчиненных укоризненным взглядом. — Проведенная ревизия выявила на фабрике целый список, а короче говоря — кучу нарушений.
Присутствующие, что мостились за длинным столом для совещаний, опустили глаза. Сидели, нахохлившись, как воробушки на морозе.
— Вот скажите мне, товарищ