Читать интересную книгу Синдром отсутствующего ёжика - Наталия Терентьева

Дети играли, а мы прогуливались неподалеку. Андрей Алексеич все же рассказал мне о себе. Правда, очень просто и без всякого хвастовства. О том, как учился в МАИ, потом решил стать юристом, чтобы защищать страждущих, как его поняла мама и поддерживала материально и душевно в его поисках себя. Он учился заочно, стал адвокатом, несколько раз выигрывал дела, у него появилась клиентура, и после двух-трех дел, когда он в процессе работы уже осознал, что взялся защищать крайне неприятных и явно виновных личностей, у него пропала всякая охота заниматься адвокатурой. Мама опять его поняла, а девушка, с которой он жил два года, – нет. А как, действительно, можно понять взрослого мужчину, получившего два высших образования, и все мечущегося в поисках себя и новых увлечений?

– И я стал следователем. Сидел-сидел в кабинете, надоело. Теперь вот бегаю, ловлю, слежу… Правда, все равно приходится писать кучу ненужных бумаг…

– Собираетесь уйти? – вежливо улыбнулась я.

Почему-то мне показалось, что за легким тоном Андрея Алексеича на самом деле кроется серьезная проблема. Как же так – взрослый человек живет категориями «надоело». Хотя… Внешне он ни капли не походил на страждущего и мятущегося. Может быть, это его способ существования в мире – поиск себя? Разве это плохо и больно или опасно для окружающих? Тем более что у него никого нет, кроме мамы, не старой и не беспомощной. Возможно, такая жизнь увлекательна, гораздо более увлекательна, чем изо дня в день следовать раз и навсегда выбранной профессии, не всегда самой интересной.

Я взглянула на молчащего Андрея Алексеича и увидела: молчит он оттого, что зубами пытается развязать узелок на шнурке куртки. Развязав, он легко ответил:

– Уйти-то? Не знаю пока. Посмотрю. Скорей всего, опять следователем сяду. В ГУВД, к примеру. Меня уже звали… – Он сказал это так равнодушно, что я поверила. – Или пойду в музыкальное училище, на заочное отделение. Возьмут меня, как считаете? – посмотрел он на меня.

– Если глазами вот так же сделаете, как мне сейчас, обязательно возьмут, – кивнула я.

– Вот так? – спросил он, сделал ко мне шаг и взял за руки, за голые запястья между обшлагами куртки и короткими перчатками.

Я тоже сделала полшага к нему и, наверно, прикоснулась грудью, потому что почувствовала где-то совсем близко ровное и сильное биение другого сердца. Не знаю, как это произошло, но через мгновение лицо его стало совсем близко. Такая нежная кожа, с едва заметными светлыми точечками от бритья… Красивые губы, нижняя округлая и чуть изогнутая верхняя, а вот и клык, слегка наезжающий на ровный передний зуб, он так близко сейчас, что видна крохотная зазубринка внизу… Тонкие морщинки под глазами, не видные издалека… И запах мяты с корицей…

Андрей Алексеич вдруг отступил от меня и отпустил руки.

– Извините, – сказал он. – Извините… Что-то это я… Да. Весна просто. Много кислорода и озона, и…

«И бездомных сперматозоидов, которых срочно нужно куда-то пристроить», – подумала я, но вслух ничего не сказала. Не думаю, что у меня получилась улыбка, но я очень, изо всех сил, постаралась улыбнуться. Я повернулась и крикнула мальчикам, даже не видя, кто из них что делает в этот момент:

– Гриша! Владик! Осторожнее! Слезайте!

И тут же увидела, что они оба спокойно сидят на низком широком пне и бросают палки. Наверно, кто дальше бросит. Я быстро пошла к ним, чувствуя, что не в силах удержать слезы. Ничего нет хуже, когда мужчина вдруг извиняется за то, что, наверно, не очень разглядев тебя сначала, хотел поцеловать. А когда разглядел, то понял, что уже не хочет…

– Пожалуйста, извините! – настойчиво догонял меня Андрей Алексеич. – Сам не знаю, что на меня нашло.

Я накинула капюшон, чтобы он не мог видеть моих слез, и сказала:

– Все отлично.

Мальчики очень кстати залезли на пень с ногами и, встав на нем во весь рост, стали сталкивать друг друга, а мне пришлось их разнимать. Как раз успели подсохнуть слезы, и я смогла повернуться к Кротову, который стоял рядом, но не вмешивался.

– Может, поедем по домам?

– Ну да… Наверно… – неуверенно ответил он. – Мне прочитать кое-что надо еще… Я вот что, кстати, хотел попросить вас, вернее, спросить…

– Да? – Я повернулась к нему и посмотрела на губы, к которым минуту назад хотела прикоснуться своими губами. Так хотела, как никогда и ничего в жизни не хотела.

– У меня есть племянник…

– А племяннику нужна справка? – улыбнулась я. – Правильно? Для школы или для садика. А справка стоит денег. Или надо бегать по врачам два месяца. И вы просите, чтобы я вам ее выписала. Все так? Конечно, я ее выпишу. И денег не возьму. Просто по дружбе. Я всегда так делаю. Хотя детишкам нужно проходить диспансеризацию, даже формальную. Мало ли что может обнаружиться. Киста, кривая перегородка носа, близорукость, сколиоз…

Андрей Алексеич смотрел на меня очень внимательно.

– Да нет, спасибо. Диспансеризацию он уже прошел.

– А что тогда? Талончик к хирургу? Пожалуйста.

– Вы все-таки обиделись на меня. Я ведь извинился. Просто что-то на меня нашло.

Он или идиот, или притворяется. Сколько же можно пинать меня?

– Милый капитан Андрей Алексеич, что вы от меня хотите? Только скажите. Что с вашим племянником? Какая помощь ему нужна?

– Я вообще-то хотел сказать, что мой племянник очень мало общается с детьми. В сад не ходит, а приходит на площадку и не может ни с кем играть. Вот и все. Смотрел на мальчиков и подумал…

Я была почти уверена, что сказать-то он хотел что-то совсем другое. Что права была я – у милого милиционера, обладателя ясных серых глаз и неотразимой улыбки, была какая-то конкретная, очень практическая цель, почему он поехал со мной в лес. Видимо, просьба должна была быть не очень простой, поэтому он даже решил поначалу пойти своим обычным путем – через загадочные взгляды, прикосновения и приятный интимный флёр, а потом передумал, наверно, испугался, увидев меня вблизи.

Я сняла с волос совсем съехавшую на бок мягкую резинку, сунула ее в карман и встряхнула головой.

– Необыкновенный цвет волос у вас. Хочется потрогать… – сказал милиционер Кротов.

Я остановилась и обернулась, чтобы посмотреть на этого наглого кобелька, все-таки подумавшего и решившего получить справочку. Или что он там хотел получить от меня?

Андрей Алексеич от моего взгляда даже отпрянул.

– Нет, нет, что вы! Я не буду трогать… грязными руками… такое богатство…

Он еще пытался шутить. Как же просто таким все достается в жизни! И есть еще хорошая мама, за все малыша своего прощающая… А он… Могу себе представить! Придет в магазин – ему самой свежей колбаски отрежут и улыбаться будут изо всех сил, зайдет в парикмахерскую – с него денег меньше возьмут, лишь бы опять пришел, приятный, с запахом корицы и весеннего ветра… Могу себе представить, когда он приходит к врачу… Ведь когда-то и его осматривает врач – женщина, естественно. Держит рукой за голое плечо, прослушивая легкие и сердце, ненароком прижмется боком, стучит по колену, надо – не надо проводя по нему рукой, по его крупному, ровному колену, щупает живот…

О, нет, это уж слишком для меня сегодня! Я с собой не справляюсь. Захлестнуло, затопило, унесло… Если бы он сейчас подошел снова, я бы точно так же замерла и ждала только одного – когда его губы коснутся моих. И больше ничего бы не видела, не слышала и не хотела. Я не знаю, что это. Со мной никогда такого не было. Мне было почти плохо от переворачивающего меня желания. Как будто что-то стукнуло меня по голове у подъезда час назад, когда мир вдруг качнулся и остановился на отметке: «Погибла»…

Я бы могла быстренько выписать ему все справки и талончики, которые ему нужны, после этого, вздохнув глубоко, наконец-то поцеловать его, и еще поцеловать, и еще… А потом прижаться носом к его шее, ощутив его запах – неожиданный и как будто давно мне знакомый – и постоять так немножко… А затем взять за руку и пойти по весеннему лесу, пойти далеко-далеко, в бесконечную прекрасную даль, где смеются дети, поют щеглы, пахнет мятой и ландышем и летают почти невидимые ангелы с переливающимися на ярком солнце прозрачными крыльями. Осенит тебя ангел своим эфирным крылом – и ты выбран быть счастливым…

– Тетя Саша! – Гриша подошел, наверно, уже давно и все ждал, когда же я обращу на него внимание.

Рядом со мной все очень быстро наглеют. Гриша пока только осмелел, но не настолько, чтобы дергать за руку или громко кричать. Сегодня утром я попросила обоих мальчиков называть меня тетей Сашей, потому что невозможно ребенку двести раз за день произносить мое длинное имя. А называть просто Сашей – тоже неправильно, из педагогических соображений, да и все-таки мы люди русские, без отчества исторически привыкли называть друзей, близких родственников или прислугу.

– Да, малыш?

Гриша удивленно посмотрел вокруг себя, а потом на меня.

– Я не малыш. Это Владик – малыш.