Читать интересную книгу Горячий след - Олег Верещагин

Олег резко обернулся. И тут же бросил ружьё стволами на ладонь.

Не меньше двух десятков всадников приближались через ковыль. Откуда они взялись — было непонятно, как из горячего воздуха сформировались. Всадники были похожи на классических монголов — плосколицые, в мохнатой одежде, хвостатых шапках, на невысоких косматых лошадях… Только у монголов не могло быть винтовок — упертых прикладами в бедро, поднятых тонкими стволами в небо.

Увидев, что Олег обернулся, всадники, как ни странно, остановились. Они рассматривали обоих мальчишек с сёдел узкими, ничего не выражающими глазами.

Лошади пофыркивали.

Ветер шуршал ковылём.

Генка тяжело дышал за спиной.

— Ген, — не оборачиваясь, сказал Олег, стараясь как можно незаметнее шевелить губами, — отступай назад. Не оборачивайся. Пройдёшь пятьдесят шагов и остановишься. Окликни меня, целься в них и жди меня.

— Я… — голос Генки дрожал. Олег прервал его:

— Только не бойся и не беги. Лес рядом. Дойдём. В лесу не погонятся. Понял?

— Понял…

— Иди, — Олег уловил слева движение, угрожающе дёрнул стволами. Крикнул — английские слова сами пришли на ум: — Стэй хир, ор айм шут![17] — должен же хоть один из них понимать английский, если в этом мире пишут на нём…

Похожая на полумесяц линия всадников замерла снова. Олег отчётливо понимал — если кто-то из них решится действовать, то он, возможно, даже один раз выстрелить не успеет. Оставалось надеяться лишь на то, что каждый побоится рисковать первым.

Он думал и считал. Десять… пятнадцать… двадцать пять… сорок пять… Пятьдесят. Олег напрягся. Всадники молчали. Стволы смотрели в небо, как будто подпирали его. Или протыкали.

Генка молчал.

«Семьдесят… восемьдесят пять… сто…» — машинально считал Олег. Потом обернулся — быстро, на миг всего, посмотреть, что делает Жуков. И так и застыл с повёрнутой к лесу головой, даже не думаю о том, что на него могут напасть. А всадники и не думали нападать.

Они засмеялись.

Сперва один, потом другой, третий… а скоро хохотал — громко, с подвизгом — весь отряд.

Но Олегу было всё равно. Он смотрел и смотрел на пустую степь, на кусты, всё ещё раскачивающиеся на опушке леса. А потом сказал — с безграничным изумлением, не со злостью даже — в жаркую ковыльную пустоту:

— Сбежал, паскуда.

* * *

— Что-то они долго, — Кирилл сплюнул в огонь. Артур молча протянул ему галету с толстым слоем паштета. — Спасибо… А ты правда кадет авиационки?

— Угу, — Артур вгрызся в свою порцию.

— Здорово, — задумчиво сказал Кирилл, не поясняя — что именно. — А я вообще бальными танцами увлекаюсь.

— Чем?! — Артур поперхнулся. Кирилл засмеялся:

— Бальными танцами. Один раз даже мы заняли — в смысле, моя пара заняла — второе место по области…

— Вообще-то нас тоже классические танцы учат танцевать, — вспомнил Артур. — Вальс там… Только мне это не нравилось никогда.

— Ну и зря, — Кирилл увлёчённо наклонился к огню, сцепил перед ним руки. — Здорово. Особенно с девчонками.

— А что, есть варианты? — уточнил Артур.

— Это у вас есть, — заметил Кирилл, — вам же не сразу партнёрш приводят. Сперва со стульями там, друг с другом…

— Кино насмотрелся? — сердито посмотрел Артур. — Не танцуем мы со стульями.

— А друг с другом? — засмеялся Кирилл, подкладывая в огонь ветку.

Артур не успел ответить, хотя явно собирался.

Кусты затрещали так, как будто через них ломился кабан, не меньше. Мальчишки вскочили на ноги, хватаясь за ружья. Но вместо кабана к костру вывалился Генка — растерзанный, как будто вырвался из когтей льва, тяжело дышащий, мокрый от пота, с блуждающими глазами. Лицо — расцарапано тут и там. Ружьё он тащил за стволы. Вид его был настолько ошеломляющ, что Артур невольно заорал:

— Чё случилось?!

Генка замотал головой, забулькал и заикал. Потом согнулся пополам, уперся руками в колени, уронил ружьё и затрясся. Мальчишки смотрели на Жукова в полном обалдении. Кирилл спросил недоумённо:

— А где Олег?

Не разгибаясь, Генка судорожно замахал рукой и забормотал:

— Там… много… верхом… с ружьями… он там… я побежал…

Несколько секунд мальчишки молчали, переваривая сказанное. Потом Артур даже не сказал, а кашлянул:

— Бро… ты его бросил?!

Генка начал отплёвываться зеленоватыми сгустками. Артур шагнул к нему и ударил в ухо — не по-боксёрски-рассчитанно, а с размаху, от души, по-деревенски. Генка завалился на бок, сжался и даже не попытался встать.

От опушки донеслись сразу несколько выстрелов…

* * *

— Ты живой?

Спрашивали по-английски. Это было, пожалуй, единственное, что Олег сообразил внятно. Для всего остального слишком болел затылок.

— Мх, — сказал Олег. И понял, что голый лежит на чем-то колком и упругом.

Вокруг был полусумрак. Какой-то оранжевый, пронизанный тут и там пыльными лучиками света. За пределами этого полусумрака слышались звуки — гортанно-визгливая речь людей, ржание коней, блеянье овец… Что-то мешало на шее. Олег поднял руку.

Пальцы наткнулись на металл.

Он был в ошейнике, цепь от которого уходила куда-то в этот сумрак.

— Не дёргайся, — сказал тот же голос — голос мальчишки. — Не вырваться, я пробовал.

Олег повернул голову.

Возле него стоял на коленях парнишка лет 14–15. Голый и тоже на цепи с ошейником. Попривыкнув к полутьме, Олег различил, что его сосед буквально сплошь покрыт синяками и кровоподтёками. И ещё различил короткую стрижку, широко поставленные глаза, крепкий подбородок и усмешку.

— Где я? — спросил Олег по-английски.

* * *

Пятнадцатилетний Хирст Доррен был корнетом гусар эрла Амори — 5-й полк лёгкой кавалерии Королевства Норслиф. День назад во время рекогносцировки патруль, который он вёл, попал в засаду кочевников, нанятых Торбайским Халифатом после его поражения в Приморской компании, чтобы беспокоить южные границы королевства. О самом Олеге Хирст не особенно расспрашивал. Тот лишь рассказал, что попал в плен в степи, его товарищ погиб (при мысли о том, что произошло в реальности, Олег стиснул зубы так, что покрошилась эмаль), и Хирст сказал только:

— А, ты егерь… То-то я слышу — у тебя такой акцент… Нам говорили, что ваш полк сюда перебрасывают. Только это без пользы. В лес они не пойдут, а в степи пехотинцу делать нечего.

Возраст Олега его не насторожил. А говорил Хирст и правда почти на классическом английском, только иногда вставлял какие-то непонятные слова.

Тогда, в степи, Олег успел выстрелить из обоих стволов. А дальше что-то туго перехлестнуло горло — и была темнота, из которой он вынырнул лишь тут, в войлочной юрте, на цепи, прикованной к глубоко вбитому в землю металлическому столбу. Хотелось пить, но Хирст сказал, что воды нет и не будет.

— Нас захватил Юргил, — морщась, пояснил Хирст. — Каган Юргил, у нас по нему давно плачет верёвка. Жирная тварь почти без мозгов, но с огромным самомнением. Торбайцы осыпают его золотом, он разоряет наши границы. Всё просто.

— Зачем мы ему? — Олег старался подавить то и дело охватывавшую его дрожь.

— Ему нужны… рабы? — он с усилием выговорил это слово.

Хирст дёрнул губами:

— Ему нужно потешить своё самолюбие. Рабов у него — всё его племя. А мы — развлечение и игрушка.

Олег прикрыл глаза.

Да, это был код 4. Это Олег понял, едва Хирст упомянул Торбайский Халифат. Но понял как-то отстранённо, потому что теперь думал о том, что же будет с ним.

Именно с ним.

— Ты держись, Эльги, — тихо сказал Хирст. — В конце концов, мы все знаем, на что идём. Никто не встаёт под знамя насильно…

Да, мы знаем, на что идём подумал Олег. Знаем, но мне страшно.

Мне хочется пить. И мне очень страшно.

Неужели это — всё?!

* * *

Трудней всего переносят плен, рабство, заключение те, кто никогда не находился под угрозой потерять свободу. Олег не питал особых иллюзий насчёт сверхценности своей жизни. В конце концов, он родился и вырос в России — а дети этой страны во все века — как бы она не называлась! — гибли в больших и малых войнах с изумлявшей врагов и друзей отвагой, временами напоминавшей фанатичное безразличие.

Но быть убитым — это одно. А другое — когда тебе выкручивают руки! Когда тебя кормят какой-то гнилью! Когда держат голым в вонючем сарае!

От этого начинали заклинивать мозги. Он и взялся-то за это дело именно потому, что ему была непереносима мысль, что мальчишки и девчонки одного с ним народа — где-то в рабстве.

И вот сейчас он сам оказался на их месте…

Тому, кто живёт среди опасностей и бед, они начинают казаться частью жизни. Он может смириться — или мужественно бороться за своё достоинство — но в любом случае окружающее его не потрясает. А если случается перемена к лучшему, такой человек воспринимает перемену как временный праздник и всегда готов к возвращению прежних неприятностей. Но Олег-то был лишён подобного иммунитета! Он никогда не интересовался такими научными вещами, как статистика поведения в плену (он и не слышал о существовании такой науки!), иначе узнал бы, что в ситуации, похожей на его, ломались очень многие профессиональные военные. Сильному, уверенному в себе человеку вообще трудно осознать себя зависящим от чьей-то злой воли.