Читать интересную книгу Пока нормально - Гэри Шмидт

Я не придурок. Поэтому я промолчал.

* * *

Три раза в неделю до самого конца мая – вечером по вторникам и пятницам и после обеда по субботам – мистер Спайсер возил меня и Лил в Нью-Йорк и высаживал у театра «Роза». Там нас всегда встречал мистер Грегори с таким видом, как будто мы опоздали. По дороге туда Лил снова и снова повторяла реплики Хелен Бернс. Повторит до конца – и опять все сначала.

– «Мисс Скетчерд очень вспыльчивая – смотри, не раздражай ее». Как ты думаешь, она Ске́тчерд или Скетчёрд? – говорила она.

– Ске́тчерд, – отвечал я.

Она пробовала.

Потом еще раз.

И еще.

– Скетчёрд, – говорила она.

Так оно и шло, пока мы не приезжали в Нью-Йорк. Вот наша работа над ролями в цифрах:

Сколько раз я повторял реплики Лил вместе с ней – примерно шесть тысяч.

Сколько раз мне приходилось ее поправлять – примерно шестьдесят тысяч.

Сколько раз мы съездили в Нью-Йорк до того, как я выучил всю ее роль наизусть, – шесть.

Сколько раз она попросила меня прочитать мою роль – нуль. (Наверное, она просто не хотела, чтобы я вопил, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, когда она сидит рядом со мной в машине.)

* * *

А вопить я научился здорово. Думаете, я вру? Я ведь тоже репетировал. Если вы хотите сыграть такую роль правильно, вам мало просто вопить. Это каждый может. А чтобы вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет, надо репетировать.

В первый раз я репетировал у нас в туалете, и Лукас, который сидел внизу, попытался въехать на коляске прямо на второй этаж, потому что был уверен, что на меня напал Страшный и Беспощадный Убийца. Когда я его услышал, он одолел уже три ступеньки.

После этого он сказал, что мне придется репетировать на улице.

Тогда я вышел на поле по дороге к дому миссис Уиндермир и проверил, чтобы вокруг никого не было.

Вот как надо репетировать, если вы должны научиться вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет.

Вы встаете посреди поля.

Оглядываетесь по сторонам, чтобы проверить, не может ли кто-нибудь вас услышать.

Делаете пару глубоких вдохов, чтобы набрать полную грудь воздуха.

Вытягиваете шею, как Большой Эскимосский Кроншнеп.

Представляете себе, что вы сидите на седьмом матче Мировой серии[13], и его конец уже близко, и Джо Пепитон пробегает третью базу, а мяч уже летит к кетчеру, который поднял перчатку и готов его поймать, и Джо Пепитон может не успеть, и тогда матч кончится и «Янкиз» проиграют.

И вы испускаете ужасный вопль, потому что именно так завопил бы в этот момент весь стадион «Янки».

Вот как надо репетировать, если вы хотите научиться вопить, как сумасшедшая, которую прятали на чердаке много-много лет. И вы должны повторять это, пока из Мэрисвилла не улетят все птицы.

И у меня это выходило здорово. Думаете, я вру? Если бы вы меня услышали, то тоже подумали бы, что кого-то убивают. Это было так жутко, что вы могли бы подумать, что вопит кто-то, кого уже убили. Или даже подумали бы, что кто-то, кого уже убили, вернулся и убивает того, кто его убил, а он вопит. Вот как здорово у меня выходило.

Когда актеры, которые играли в «Джейн Эйр», услышали мой вопль из-за кулис в самый первый раз, они все стали оглядываться и искать, кто это сделал, а потом захлопали.

Неплохо, да?

Лил сказала, что у меня выходит очень естественно. Так, будто я даже ни капельки не притворяюсь. А как поживает самостоятельная по Трансконтинентальной железной дороге?

Мистер Грегори сказал, что лучше бы мне малость сбавить обороты – ведь не хотим же мы, чтобы зрители в двух первых рядах упали в обморок.

Миссис Уиндермир тоже сказала, что лучше бы мне малость сбавить обороты – ведь не хотим же мы, чтобы зрители в двух первых рядах обмочили себе штаны.

А в общем, мне стали нравиться репетиции, хотя из-за них я больше не мог ходить по субботам в Мэрисвилльскую бесплатную публичную библиотеку и рисовать там с мистером Пауэллом Большого Эскимосского Кроншнепа. Но я обожал смотреть, как Лил выходит на сцену. Обожал слушать, как она произносит свои реплики – которые, если вы помните, я уже знал наизусть. (Между прочим, правильно оказалось Ске́тчерд, и я ничего не сказал даже после того, как мистер Грегори поправил ее в третий раз.) А еще я обожал, когда Лил поглядывала в зал, чтобы проверить, смотрю ли я на нее, – и я всегда смотрел.

* * *

В мае Лукаса приняли на три тупые работы.

Вы можете себе представить, что мы при этом чувствовали.

И наверное, можете представить, что мы чувствовали, когда его уволили со всех трех этих тупых работ.

Первый раз его уволили с заправочной станции «Галф», и он был в этом совсем не виноват. Началось все нормально, но потом три дня подряд лил тупой дождь. Когда люди подъезжали, чтобы заправиться своим тупым бензином, Лукас в кресле поскорее выкатывался из гаража. Он должен был подкатиться к машине, чтобы спросить, сколько надо бензина, потом к колонке, чтобы его накачать, потом опять к машине, чтобы взять деньги, а потом к гаражу, чтобы взять там сдачу и Подарочный Хрустальный Бокал, потому что у компании была акция. К этому времени он уже успевал как следует промокнуть. Так что когда начальник Лукаса ехал домой и увидел одного из своих старых клиентов на заправке «Саноко», он остановился и спросил, почему он не приехал к ним, как обычно, и этот урод сказал ему, что не мог смотреть, как парень без ног все время выкатывается под дождь, только чтобы налить бензин, вот он и решил заправиться на «Саноко». На следующее утро Лукаса уволили. «Мы не можем позволить себе терять наших самых надежных клиентов», – сказал его тупой бывший начальник.

Второй раз его уволили из супермаркета «Эй энд пи», когда Лукасу пришлось взяться за край витрины, чтобы положить повыше какие-то яблоки, и тупая витрина сломалась у него под рукой. Можете себе представить, что стало со всеми яблоками. Начальник уволил его прямо на месте, среди этих яблок, которые рассыпались вокруг. Даже жалованья ему не отдал, потому что кто будет расплачиваться за эти тупые испорченные яблоки?

Третий раз его уволили из Катскилльского банка, где он проработал кассиром в субботнее утро два с половиной часа, пока туда не пришла миссис Ретке и не попросила его депонировать три чека и обналичить четвертый, и он обналичил не тот, какой надо, – так она сказала. Она жаловалась так громко, что подошел администратор, и Лукас сказал, что он обналичил тот, какой она сказала ему обналичить, но он уже исправляет ситуацию, а миссис Ретке сказала, что она не потерпит, чтобы о ней лгали личности вроде него, и она слышала, что наши солдаты творят во Вьетнаме, и он, наверное, так накачан лекарствами, что не может понять простых указаний, и как банк может такому доверять, и не дело банка заботиться о таких неудачниках, – а если банк думает по-другому, то она не собирается держать в нем свои деньги.

Лукас даже не стал ждать. Он сразу выкатился из банка. Раньше они договорились, что Кристофер встретит его после работы и поможет спуститься по лесенке перед входом, но Лукас решил, что справится сам.

А внизу он не разрешил никому помочь ему залезть обратно в кресло. Кристоферу он сказал, что это заняло полчаса. На самом деле, наверное, дольше.

По-моему, нельзя сказать, что в тот раз его уволили. Он как бы сам уволился. Вроде того.

Вечером, когда я вернулся из Нью-Йорка, Лукас сидел в гостиной и смотрел вестерн с Джоном Уэйном, где Джон Уэйн скакал на лошадях, и перелезал через заборы, и ходил так, как он обычно ходит. Кроме телевизора, в комнате не было ничего включенного. На первой рекламе я спросил Лукаса, как дела.

Отлично, сказал он.

Я спросил у него, как работа.

Он мне сказал.

Мы так и не стали включать свет, чтобы я не видел, как он плачет.

Если бы здесь была миссис Ретке, я бы ей врезал.

* * *

Премьеру нашего спектакля в нью-йоркском театре «Роза» назначили на последнюю пятницу мая.

Уже в начале той недели Лил так нервничала, как будто собиралась лететь на Луну. Живот у нее болел почти каждый день. Она пропустила два занятия по Алгебре Повышенной Сложности, хотя раньше никогда не пропускала даже одного. Она забыла прочитать первое действие «Нашего городка»[14], хотя тут жалеть особенно не о чем. Думаете, я вру? И ни разу не спросила, как подвигается дело с Трансконтинентальной железной дорогой в США, – а если бы спросила, я ответил бы, что мы наверняка получим Приз за Лучшую самостоятельную года, чему она вряд ли поверила бы, поскольку, как вы помните, над этой самостоятельной работал только один из нас.

На уроках она в основном держалась за живот и грызла карандаши.

Она пооткусывала с них все ластики и съела их.

Потом стала грызть дальше.

Вокруг ее парты все было в желтых стружках.