— Да, да, — кивнула Роза Давыдовна, — сейчас хороши все средства, чтобы их спасти. Ведь пока, как мы знаем, дело не дошло до постельных связей.
— Ведь у него внуки! — простонала Ирина Алексеевна.
— У меня в школе могут узнать, — ужаснулась Зайчик.
В ответ на эти опасения Роза Давыдовна только пожала плечами. Ей все время приходилось собирать волю растерянных женщин, как рассыпавшиеся из коробка спички.
— Необходимо все тщательно продумать. Без истерик, — Роза строго посмотрела на Зою, — и без грубости, — кивок в сторону Евдокии Владимировны. — Только сосредоточенная твердость с нашей стороны, общий напор и натиск. Я предлагаю шоковую терапию. Собираемся на какой-нибудь праздник или день рождения и объявляем мужьям, что мы все знаем и требуем лечиться.
Дальнейшая стратегия также предполагала максимально душевную обстановку дома, парикмахерские и новые наряды. Словом, попытку если не вернуть прежнюю любовь, то призыв к разуму — смотри, что теряешь.
Для решительного объяснения был выбран праздник Великой Октябрьской революции, то есть седьмое ноября, который отмечали в квартире Кузьминых. Стол устроили, не в пример обычному, скромный, так как, по словам Розы Давыдовны, обильная еда притупляет трагизм и драматичность восприятия. Люсю с детьми отправили на демонстрацию трудящихся и армейский парад.
После смены горячих блюд, перед сладким, женщины ретировались на кухню, чтобы обсудить там последние детали, приободрить друг друга. Они переживали то состояние пика эмоций, которое бывает, когда очень страшно, но обязательно надо что-то сделать.
Сгруппировав волю и выстроившись боевым порядком, они наконец двинулись в комнату, но… она была пуста. Женщины обескураженно оглядывались, теряя боевой задор. Зазвонил телефон.
— Да? — схватила трубку Ирина Алексеевна. — Вам не хватило? Что? Да, нам весело. — Она положила трубку, села на диван и, глядя потерянно на стоящих подруг, сказала: — Им не хватило. Они сбегали за пивом и сидят у Льва Исааковича. Смотрят хоккей.
— Хоккей? — глупо переспросила Роза Давыдовна. — Лева? Пиво?
Она обессиленно рухнула в кресло.
— Раньше он хоккей терпеть не мог, — пробормотала Зайчик и присела к Люсиной маме.
— Ох, кобели, кобели, — застонала Евдокия Владимировна.
Ее ноги тоже не держали, она опустилась на стул.
Плакать начали не сговариваясь, дружно и горько. Евдокия Владимировна громко и навзрыд. Роза Давыдовна уставившись в одну точку и не вытирая бежавших по щекам ручейков. Ирина Алексеевна и Зайчик обнялись и рыдали друг у друга на плече.
Так их и застала Люся. Сначала ей пришла в голову мысль о всемирной катастрофе.
— Война? — ахнула Люся. — Война началась?
— Не-е-ет, — запинаясь, протянула Ирина Алексеевна, всем видом показывая, что несчастье более крупного масштаба.
— Мама, — испугалась Люся, — что-нибудь с папой?
— Да, и с дядей Сашей, и с Пал Палычем, и с Львом И-исаако-овичем, и с Сергеем.
— Боже! — Люся заломила руки. — Где они? Что с ними?
— Пиво жрут, — ответила Евдокия Владимировна. — Хоккей смотрят, сексуалисты чертовы.
— Кто? Я ничего не понимаю.
Ирина Алексеевна поднялась с дивана, подошла к Люсе и обняла ее.
— Доченька, ты не волнуйся. Мы сделаем все, чтобы защитить твоих детей. Они не узнают… не узнают, что их дедушка и эти дяденьки… гомосексуалисты.
— Кто?! — выпучила глаза Люся.
В то, что рассказывали женщины, поверить было невозможно. Но вид заплаканных жен был кошмарен и трагичен.
— Когда все это началось? — спросила Люся, просто чтобы спросить, заполнить паузу.
— С нашей покупки рояля, — сказала Роза Давыдовна. — Они тогда, в тот черный день, впервые собрались.
Люся вспомнила этот день.
— Не может быть! — воскликнула она. — Это совершенно ненаучно!
— У доктора мы уже были, — высморкалась Евдокия Владимировна.
— Такая трагедия, такая трагедия, — качала головой Зайчик.
Люся закрыла лицо руками, чтобы несчастные женщины не увидали ее борьбы со смехом. Она кусала подушечки пальцев, усмиряя приступ веселья. Ирина Алексеевна истолковала ее гримасы по-своему.
— Не плачь, милая. Я тебе обещаю — дети не пострадают. А с отцом разведусь, если он не захочет лечиться.
— Не надо, — простонала Люся. — Это я во всем виновата.
— Ты?! — воскликнули женщины.
Люся убрала ладони от сухого веселого лица и честно рассказала о приворотном зелье, о подпольной знахарке и о том, как мужчины нечаянно выпили заговоренный коньяк.
Возмущенные женщины застыли в немой сцене, только у Евдокии Владимировны начал нервно дергаться один глаз.
— Людмила, вы же интеллигентная женщина! — нарушила молчание Роза Давыдовна.
— А кто знал, что подействует? — защищалась Люся.
— Это тебе не глистов гнать! — повысила голос Евдокия Владимировна.
— Люся! — Зайчик молитвенно сложила руки. — Если есть приворотное зелье, значит, и отворотное должно быть?
— Не знаю, — сказала Люся, — в книге об этом ничего не было. Или я не дочитала? Глупость какая-то, я все равно не могу поверить, что папа и другие… нет, не верю. Но адрес бабки могу дать.
Точно установленная причина недуга разбила женскую дружбу. Против всех мужей они действовали сплоченно, но за своего личного каждая предпочитала сражаться отдельно.
Люся с мамой долго обсуждали, ехать ли к бабке, поить ли отца с Сергеем чем-нибудь тайно, но так и не пришли к выводу. Решили ждать эффекта со стороны его друзей. И эффект последовал — один за другим товарищи стали пропадать. Что с ними проделывали дома, как отваживали от порочной привязанности — неизвестно. Знаем только, что Пал Палыч две недели мучался тяжелым расстройством пищеварения, чуть не попал в больницу с подозрением на дизентерию. Дядя Саша вновь охладел к спорту, увлекся женщиной из горторга и одновременно родил сына на стороне и дочь от Зайчика. Лев Исаакович подготовил подборку стихов в журнале «Сельская новь», с помощью жены изменив, где нужно, мужской род на женский.
Люсин отец долго не мог понять, отчего распалась их теплая компания, поначалу порывался собирать друзей. Но, наткнувшись на их отговорки, махнул рукой и зажил по-старому.
У Сергея если и было порочное влечение, то избавился он от него самым естественным образом — вступив с Люсей в брачные отношения.
Я до сих пор считаю, что никакого заговора-приговора не было. Просто застоявшиеся в рутине семейной жизни мужчины, говоря языком детского сада, задружили. Но Ирина Алексеевна никогда со мной не соглашалась. Более того, она еще долго пугала сексопатологическим будущим молоденьких мамаш, заметив странности в поведении их малышей. Например, ей казалось подозрительным, когда мальчишки-первоклашки ходили в обнимку.