Читать интересную книгу Ключ от двери - Алан Силлитоу

Уладив все эти дела, они побежали вниз по каменистой тропе купаться.

Брайн вбежал в море, словно хотел спастись от смерти земле в пустыне соленой воды, плеснувшей ему навстречу, и он упал в воду, сдался на ее милость, качаясь на волне, как бревно, пока не ощутил спиной шершавое прикосновение песчаного дна. Все это было так далеко от азбуки Морзе, дальше уж невозможно, и вода, теплая, молоко, сжимала его со всех сторон, настойчиво ста­дясь проникнуть внутрь тела. Он сильно шлепнул по ней ладонями, подняв столб брызг, раскрыл рот, опаленный солнцем, которое словно только и ждало его, чтобы обрушить ему на голову весь свои жар и запечь волосы в жесткий и плоский блин. Лежа с закрытыми глазами, он гадал, куда он обернулся сейчас лицом — к морю или к берегу. Если к берегу — Мими приедет его навестить.

А если к морю — она бросит его. Он смотрел на черные паруса груженой джонки, входящей в пролив в миле от побережья, но, прежде чем успел он что-нибудь понять, Бейкер поднырнул и схватил его за ноги. Брайн отбился кулаками, всплыл на поверхность и обхватил Бейкера за пояс, стараясь перевернуть его, а потом, упершись ему в грудь подбородком, стал давить и давить, пока тот не раз­жал рук. Брайн окунул Бейкера в воду, но он тут же всплыл, молотя кулаками податливую гладь моря.

В лагере было сейчас человек десять, не больше, пляж почти все время пустовал, и в столовой обслуживали быстро.

— Вот это роскошь, — сказал Брайн Нотмэну, когда тот бросил ему маленькую книжонку и сказал:

— Почитай-ка вот, пока мы здесь.

На другой день все, кто был в лагере, отправились на ту сторону острова купаться в горном озере. Брайн стоял в кузове грузовика между баклагой с водой и ящиком с бутербродами. Длинная желтая полоса пляжа, тянувшаяся вдоль всего северного берега, заканчивалась леси­стым выступом мыса у маяка Телебонг-Хед. Брайн искал глазами какое-нибудь укромное местечко, на случай если Мими приедет к нему, как обещала, но, увидев за дальней деревушкой чудесную бухточку, отгороженную с обеих сторон скалами и затененную росшими в глубине ее пальмами, вдруг совсем перестал верить, что она приедет.

Скала, заслонявшая все впереди, исчезла за поворотом дороги, и тогда перед ними внизу открылись рисовые поля, словно туго натянутая ярко-зеленая ткань, на которой тут и там были разбросаны коричневые заплатки деревень. Плоская равнина, уходя вдоль, к темной зелени мангровых болот, сливалась у моря с синей дымкой, подернувшей горизонт. И это принесло ему ощущение счастья, потому что, раз тут рисовые поля, значит, есть и люди, добываю­щие трудом кусок хлеба, но вскоре, когда грузовик пошел на спуск, видение это исчезло.

На полпути вниз грузовик свернул на боковую дорогу и встал у горного потока, который нырял здесь под де­ревянный мост и буйствовал среди скал по пути к рисовым полям. Брайн спрыгнул с грузовика и, пройдя немного вверх по реке, подошел к огражденному подковообразной скалой большому и чистому водоему, где в прохладной и спокойной воде кружили серебряные рыбки. Водораздел был вверху на высоте двух тысяч футов, и поток, проно­сясь через леса и ущелья, впадал в водоем у того самого места, где стоял Брайн. Так он стоял в одиночестве, пока другие не прибежали, с криками бросая с разбега свои обнаженные тела в воду и стремительно заполняя тихий водоем.

Джордж, унтер-офицер из Кота-Либиса, приехавший сюда на неделю, поселился вместе с ними. Он еще раньше служил в этих местах, и Брайн знал, что он стал унтер-офицером лишь потому, что прослужил в авиации три­дцать лет, а вовсе не потому, что выслуживался, подхалим­ствовал или орал на солдат. Он был скорее похож на безобидного, добродушного и незаметного кассира с захо­лустной железнодорожной станции, каких любят изобра­жать в английских фильмах типичными тружениками, чем на военного. Его ничто не беспокоило, и он был настолько безобиден, что не умел даже шутить, в армию он пошел, чтобы избежать мелких жизненных затруднений, а может, нарядился в военную форму просто так, без какой-либо особой цели. Свои обязанности, предусмотренные уставом, он, должно быть, исполнял хорошо, хотя в Кота-Либисе редко видели, чтобы он занимался служебными делами: по целым дням он просиживал у себя и читал детектив­ные романы Эдгара Уоллеса так сосредоточенно н увлечен­но, что Брайну приходил на память его дядюшка Доддо, который имел обыкновение вот так же взасос читать отчеты о скачках, и разница между ними была только в том, что у Джорджа при чтении глаза расширялись, а у дяди Доддо превращались в щелочки, да еще в том, что дядя Доддо отдавал этому занятию только часть своего времени, так как у него была и другая работа.

— Не все ли равно, какую жизнь ты ведешь, если только тебе удается жить с некоторыми удобствами,— заметил однажды Джордж, стягивая носки перед тем, как идти на пляж. — Платят мне прилично, дают жратву, одежду и койку. Взамен я делаю кое-какую работенку, Впрочем, не очень себя утруждаю, — подмигнул он. — а меня лишают свободы. Справедливей этого и не приду­маешь, друг.

Он так спокойно стал набивать трубку, что Брайн готов был съездить ему по зубам. Да он просто глуп — дохлая скотина, старый, безмозглый дурак. Такие рож­даются рабами.

— Нет уж, такая жизнь не по мне, — сказал Брайн.

— Ну что ж, — отозвался Джордж, нисколько не за­детый, хотя Брайн на его месте счел бы это величайшим оскорблением, — а только я ее сам избрал, понял?

«Некоторые и тюрьму бы избрали, лишь бы им давали там чашку чаю», — подумал Брайн. Джордж был среднего роста, лысый, пузатый, кривоногий и в купальных труси­ках напоминал белого муравья ростом с человека. Он взял полотенце и вышел из комнаты, оставив Брайна наедине с его книжкой. «Боже, — подумал Брайн, — ведь он здесь уже тридцать лет, а мне сейчас всего двадцать. Надеюсь, я не стану таким трупом через тридцать лет. Интересно, Лен Нотмэн тоже так кончит? Нет, не думаю, потому что ему в будущем году демобилизовываться, и он говорит, что смотается отсюда ко всем чертям, поедет к себе в Ка­наду, найдет там работу где-нибудь на севере и снова будет свободным человеком». «Я за эти восемь лет научился ценить свободу. — сказал ему Нотмэн. — А тот, кто этому рано или поздно не научится, не достоин ходить по земле, потому что такие в конце концов становятся врагами и гонителями тех, кто знает, что такое свобода».

В пять часов он отдыхал на пляже. Сероватое море незримо излучало прохладу. Бейкер вышел из воды, с бешенством отмахиваясь от слепней, облепивших ему ноги, словно ягоды смородины; подкараулив Бейкера у берега, они теперь жадно впились в его тело.

— Совсем как летучие пиявки, — сказал Нотмэн. — Тебя когда-нибудь кусали пиявки?

Он наплавался досыта и теперь полулежал, прислонясь спиной к скале и надвинув на затылок тропическую панаму, хотя солнце уже скрылось за островом.

— Нет, — сказал Брайн, закуривая сигарету.

Они покурили молча. На севере виднелся Гунонг-Барат—черная хищная громада, вдававшаяся в море на двадцать с лишним миль. Брайну хотелось взобраться повыше сквозь сырую чащу лесов (черт с ними, со всеми пиявками, змеями, тиграми или слонами), попробовать силы на крутых непокорных уступах. Это нелегко, но, попав в когти жестокой необходимости, он будет шагать вперед, упорно и терпеливо продвигаясь все выше и выше. Потом это видение стало тускнеть в его мозгу и уступило место бесконечным размышлениям о том, какие просторы откроются его взгляду с высоты четырех тысяч футов.

— Я уже давно подумываю, как бы взобраться вон на ту гору, — сказал он.

— Ну и что же тебе мешает? — лениво спросил Нотмэн.

Да ничего. Впрочем, дело это нелегкое. Тут у нас в казарме один малый прилетел недавно из Бирмы, над этой горой пролетал, так вот, он утверждает, что она до самого верха покрыта непролазными джунглями.

Ну что ж, зато будет о чем вспомнить, — сказал Нотмэн. — Не можешь же ты уехать из Малайи, так и не увидев, какие они, эти джунгли!

— А какие они, джунгли? — спросил Брайн. Тот улыбнулся.

— Пожалуй, похожи на женщину — глубокие, темные и непостижимые. И опасные, если не поберечься.

— Мне бы они, наверно, не показались такими,— сказал Брайн.

Он уже рассказал Нотмэну, что женат, и ему не хо­телось так резко менять тему разговора.

— А мне вот показались. Я прожил восемь лет в одиночестве — хочу сказать, только с одной женщиной. А потом — давай бог ноги.

— Но мы ведь говорили о Гунонг-Барате. И почему эта гора должна быть обязательно на что-нибудь похожа?

— Да потому, что так оно и есть. Иначе в ней просто не было бы никакого смысла. А все на свете должно иметь свой смысл и что-нибудь да значить.

— Ну ладно, — сказал Брайн. — Сдаюсь. Так что же значит Гунонг-Барат?

— Ты хочешь спросить, что означает взобраться на него? Я читал как-то, что на гору может лезть только тот, у кого нет никаких честолюбивых планов, но кто все-таки хочет что-нибудь получить от жизни. Конечно, ты — дело другое, ты просто идеалист, в том смысле, что предаешь­ся мирским соблазнам, не пачкая рук.