Читать интересную книгу Ящер страсти из бухты грусти - Кристофер Мур

“Не желаете ли подкрепиться? Вам придется немного подождать. Костлявая сейчас примет вас.”

Время от времени одна из рюмашек оставалась нетронутой, а табурет – незанятым, и Мэвис часок выжидала, а потом передвигала сосуд следующему дневному завсегдатаю и вызывала на поиски прогульщика Тео. Чаще всего все заканчивалось тем, что по городку скользила карета скорой помощи – тихонько, будто стервятник на труповозке, – и Мэвис узнавала скорбную новость, когда Тео приоткрывал дверь в бар, качал головой и шел дальше по своим делам.

– Эй, выше носы, – говорила в таких случаях Мэвис. – Вы ж дармовую выпивку за него получили? А табурет недолго пустовать будет.

Ибо дневные завсегдатаи и были всегда, и будут всегда. Следующее пополнение обычно подтягивалось к девяти – мужики помоложе, которые мылись и брились раз в три дня, а все время проводили вокруг бильярдного стола, поглощая дешевое разливное пиво и не сводя лазерных прицелов своих взоров с зеленого сукна, точно рассчитывая поймать в них блики собственной жизни. Когда-то у них были жены и работа – а теперь остались мечты о фантастическких ударах и хитрых стратегиях. Когда же мечты и взгляды тускнели, они перемещались на табуреты у стойки, к дневным завсегдатаям.

По иронии судьбы, дух отчаянья, витавший над дневными завсегдатаями, бодрил Мэвис тем возбуждением, какое она в последний раз испытала, когда шарахнула фараона своей Луисвилльской Дубиной. Стоило ей вытащить из запасника бутылку “Старых Теннисок” и разлить по рюмашкам, выстроившимся вдоль стойки, как ее позвоночник пробивало молнией электрического отвращения, и она поскорее ковыляла к другому углу стойки и тормозила там, переводя дыхание, пока ее стерео-кардиостимуляторы не приходили к согласию и не возвращали пульс к нормальной частоте ниже красной отметки. Точно ставишь смерти сливку на нос, точно вешаешь кобре на голову табличку “Пни меня”, и тебе это сходит с рук.

Гейб и Вэл следили за ритуалом со своего наблюдательного поста у китайского бильярда. Вэл держалась настороже – дожидалась мига, когда можно будет подойти к стойке и спросить, не звонил ли Тео. Гейб же, как обычно, был социально неуклюж.

Мэвис вернулась на исходную позицию у кофейника, предположительно избежав лап смерти, и окликнула парочку:

– А вы двое выпить чего хотите или просто на витрину глазеете?

Гейб подвел Вэл к стойке.

– Два кофе, пожалуйста.

Он быстро взглянул на Вэл, рассчитывая на одобрение, но та не сводила глаз с Сомика, сидевшего напротив Мэвис в конце стойки. Чуть дальше устроился еще кто-то – невероятно костлявый субъект с такой бледной кожей, что та казалась полупрозрачной в дыму от сигареты Мэвис.

– Здравствуйте, э-э... мистер Сом, – сказала Вэл.

Сомик, буравивший взглядом рюмашку с бурбоном, поднял голову и натянул улыбку на лицо, в котором сквозила виноватая скорбь.

– Моя фамилия Джефферсон, – ответил он. – А зовут меня Сомиком.

– Извините.

Мэвис взяла на заметку новую парочку. Гейба она узнала, он частенько заходил с Теофилусом Кроу, а вот женщина – лицо для нее новое. Она поставила кружки перед Гейбом и Вэл.

– Мэвис Сэнд, – представилась она, но руки не протянула. Уже много лет она не здоровалась ни с кем за руку, поскольку от рукопожатий у нее разыгрывался артрит. Теперь же, с новыми титановыми суставами и тягами, она просто боялась расплющить нежные фаланги пальцев своей клиентуры.

– Прошу прощения, – отозвался Гейб. – Мэвис, это доктор Вэлери Риордан. У нее здесь в городе психиатрическая практика.

Мэвис отступила на шаг, и Вэл заметила, как фокусируется аппарат в ее глазу: когда на него попал свет от бильярдного стола, глаз вспыхнул красным огоньком.

– Польщена, – промолвила Мэвис. – Вы знакомы с Говардом Филлипсом? – И она кивнула в сторону долговязого дистрофика, сидевшего в углу.

– Это Г.Ф., – подсказал Гейб. – Из кафе “Г. Ф.”.

Говарду Филлипсу могло быть и сорок, и шестьдесят, и семьдесят: судя по живости его лица, он вообще мог бы умереть молодым. На нем был черный костюм девятнадцатого века, вплоть до башмаков с пряжками, и он сосал из стакана крепкий портер “Гиннесс”, хотя, похоже, вот уже много месяцев не потреблял вообще никаких калорий.

Вэл вымолвила:

– Мы только что из вашего ресторана. Очень славное местечко.

Не меняясь в лице, Говард произнес:

– Как психиатра вас беспокоит, что Юнг симпатизировал нацистам? – Говорил он с невыразительным британским аристократическим акцентом, и Вэл смутно показалось, что на нее плюнули.

– Просто солнечный зайчик – наш Говард, – вмешалась Мэвис. – Похож на смерть, правда?

Говард прочистил горло:

– Мэвис может смеяться над смертью, поскольку все ее смертные части уже заменены механическими.

Мэвис заговорщицки склонилась к Гейбу и Вэл, точно хотела поведать им секрет, хотя голос при этом повысила – чтобы Говарду было слышно:

– Он у нас уже десять лет так чудит – и практически не просыхает.

– Я надеялся привить себе вкус к настойке опия, в традиции Байрона и Шелли, – ответил тот. – Но доставать это вещество, мягко говоря, – непросто.

– Да, тот месяц, когда ты пил “найквил” со льдом, тебе тоже не сильно-то помог. Он, бывало, сидя падал с табурета или спал, вот так же выпрямившись, часа по четыре, а потом просыпался и допивал. Но должна сказать тебе, Говард, – ты ни разу не кашлянул. – И снова Мэвис перегнулась к ним через стойку. – Иногда он притворяется, что у него чахотка.

– Я уверен, что нашего доброго доктора не интересуют подробности моего злоупотребления наркотическими веществами, Мэвис.

– На самом деле, – встрял Гейб, – мы просто ждем звонка от Тео.

– А мне кажется, я бы предпочла кофе “кровавую Мэри”, – сказала Вэл.

– Ни за какими монстрами гоняться вы меня не уговорите, даже не пробуйте, – сказал Сомик. – На меня тут блюза напрыгнуло, и мне сейчас некогда – мне выпивать нужно.

– Не жуй сопли, Сомик, – сказала Мэвис, смешивая Вэл коктейль. – Подумаешь – монстры. У нас вон с Говардом один свой имеется, а, Говард?

– Прогулка в пресловутом парке, – ответил Говард.

Сомик, Вэл и Гейб просто таращились на Говарда и ждали продолжения.

Мэвис сказала:

– И в запой ты, конечно, ударился сразу после нее, так?

– Без остановки, – подтвердил Говард.

Тео

Пока Тео пытался удержаться на безопасном расстоянии от “кадиллака” шерифа, который свернул на ранчо, ему пришло в голову, что его так и не научили висеть у кого-нибудь на хвосте. Он никогда ни за кем никогда не шпионил. Ладно, допустим, в середине семидесятых он полгода катался по стране за “Грейтфул Дэд”, но там все было просто: держись каравана крашенных вручную маек и не волнуйся, что тебя прикончат, если узнают, что ты за ними следишь (конечно, если не считать Алтамонта [21]). Кроме этого, Тео осознал, что у него нет ни малейшего представления, зачем он вообще едет за Бёртоном. Правда, гонять за шерифом выглядит агрессивнее, чем подыхать от беспокойства, свернувшись калачиком на диване.

Черный “кэдди” въехал в ворота для скота, которые вели на прилегавший к океану участок ранчо. Тео притормозил под прикрытием шеренги эвкалиптов, не выпуская из виду шерифа. Травянистая терраса, спускавшаяся к пляжу, была слишком открытой, чтобы незаметно последовать за Бёртоном. Пришлось пережидать, пока “кадиллак” не скроется за вершиной следующего холма примерно в полумиле от дороги, прежде чем ехать дальше. Тео видел, как “кэдди” переваливается по рытвинам, взбираясь наверх: грязь летела из-под передних колес. Он вдруг пожалел, что не поехал на красном вседорожнике. “Мерседесу” с задним приводом, наверное, туда не взобраться вообще.

Когда “кэдди” перевалил через гребень, Тео вырулил из-за деревьев и на полной скорости рванул через ворота на поле. Высокая трава хлестала по днищу изделия германских автопромышленников, колеи и ухабы сотрясали Тео, а Живодера швыряли по всему салону, как плюшевого мишку. По инерции они влетели на первый склон. Оказавшись почти на гребне, Тео сбавил газ, и “мерс” практически остановился. Тео вдавил педаль, и задние колеса вгрызлись в грязь. Застрял.

Тео оставил Живодера и ключи в машине, а сам побежал наверх. Вид открывался больше чем на милю вокруг: на востоке – какие-то скалы у линии деревьев, на западе – океан, а прямо к северу – прибрежная терраса. Она изгибалась вдоль береговой линии и терялась из виду. К югу же... так, с юга он сам пришел. На юге ничего нет – только его хижина, а за ней – подпольная лаборатория в ангаре. Не видно отсюда только черного “кадиллака”.

Он проверил батарею сотового телефона и оба пистолета – заряжены – и пешком направился к скалистому обрыву. Только там и мог прятаться “кадиллак”. Значит, там должен быть и Бёртон.

Через двадцать минут он стоял у подножия скал, обильно потея и стараясь перевести дух. Ну, по крайней мере, дыхалка восстановится, раз он больше траву не курит. Он нагнулся, уперев руки в колени, и стал шарить взглядом по скалам – не шевельнется ли что-нибудь. Это вам не мягкие осадочные породы, оставленные за миллионы лет отступающим океаном. Эти отвесные зазубренные уроды походили на серые клыки – точно десны земной коры обнажили их, когда какой-нибудь вулкан в очередной раз неистово рыгнул, и вся почва ахнула вниз. Лишайники и чайки обгадили все скалы, а кусты и чахлые кипарисы, покрытые древесным креозотом, тут и там пытались зацепиться корнями за расщелины.