«Я иду на свидание с Кецалькоатлем, сыном Ксолотля; помни обещание Теотля и охраняй священный луч, чтобы быть готовым явиться на первый зов».
На это касик Сиболы ответил: «Клянусь».
Лицо императора озарилось тихой улыбкой; он пытался что-то сказать, но конвульсия овладела им, и он закрыл глаза, упал на руки своего друга касика и умер.
Мистли Гуайтимотцин оплакал своего друга и родственника и расстался с ним лишь тогда, когда последние обряды похорон были исполнены над усопшим. Тогда он удалился в свой дворец, где заперся один, отказываясь принимать даже самых близких своих друзей.
Весьма понятно, что и конкистадор очень желал заручится содействием столь могущественного и столь влиятельного лица. Хитрый и умный испанец отлично понимал, что если ему удастся привлечь на свою сторону касика Сиболы, то множество родовитых аристократов, находящихся в зависимости от него, поспешат последовать его примеру, частью из-за выгод, частью по родству с касиком. Таким путем Кортес надеялся, что завоевание Мексики совершилось бы незаметно, без кровопролития, мирным путем — и владычество Испании утвердилось бы прочно и навсегда над этой страной.
В силу всех этих соображений, Эрнандо Кортес всячески ухаживал за князем, даже не стеснялся лично посещать касика в его дворце; несколько раз подолгу беседовал с ним, делая ему самые блестящие и заманчивые предложения и даже предложил ему руку одной из своих ближайших родственниц, зная, что князь вдов и не имеет детей.
Мистли Гуайтимотцин долго заставил просить себя: это родство и близость с завоевателями казались ему чудовищным преступлением. Но однажды он как будто стал колебаться и в конце разговора, длившегося около трех часов, объявил Кортесу, что ему необходимо побывать в Сиболе, что он намерен совершить это путешествие в самом непродолжительном времени, и что он пробудет в отсутствии около двух месяцев, а по возвращении в Мексику даст решительный и, как он надеется, желательный для Кортеса ответ.
Кортес не стал более настаивать и простился с касиком самым дружественным образом, а вечером того же дня прислал в подарок князю десять великолепнейших коней в драгоценном уборе и письмо, в котором писал, что, зная его пристрастие к лошадям и его удивительное умение управляться с ними, посылает ему этих коней, чтобы они могли служить ему в предстоящем путешествии и помогли ему поскорее вернуться в Мексику.
По тому времени это был поистине царский подарок, так как тогда лошади были еще очень редки в Мексике и ценились чуть ли не дороже золота. Мистли Гуайтимотцин был очень тронут этой любезностью конкистадора и благосклонно принял его подарок.
Четыре дня спустя он покинул Мехико и в сопровождении четверых своих ближайших родственников и двух слуг отправился в путь. Все семеро мексиканцев ехали верхом на дорогих конях.
Мистли Гуайтимотцин вез на хранение на асиенду на воладеро ковчежец, врученный ему императором в его последний час. Оставив лошадей на попеченье слуг в развалинах Амакстлана, князь со своими родственниками проник на самую асиенду и в одном из тайных подземелий поместил священный ковчежец, поручив двоим из своих родственников постоянно поддерживать священный огонь. Затем он лег в той самой зале, в которой Ксолотль провел первую ночь в этом дворце. Что произошло в эту ночь — осталось неизвестно для всех, но только знают, что касик заперся один в зале, и что в продолжении многих часов ни малейший шорох или шум не нарушили таинственную тишину ночи. На другое же утро, когда князь вышел из залы, родственники его, бывшие с ним, заметили, что в нем произошла разительная перемена: черты его лица приняли особенное выражение, совершенно несвойственное ему дотоле. Но так как князь ничего не сказал им, то и они не посмели обращаться к нему с вопросами.
В тот же день касик поехал обратно в Мехико, куда и прибыл вместе со своими двумя родственниками и двумя слугами, пробыв в отсутствии всего месяц и двадцать восемь дней.
Кортеса в это время не было в Мехико, он находился в окрестностях Тескоко.
Месяц спустя Мистли Гуайтимотцин принял христианство; сам Эрнандо Кортес был восприемником его при крещении, происходившем в бывшем храме солнца, обращенным по приказанию конкистадора в собор. Вместе с касиком крестились и двести тридцать восемь человек его родственников, принадлежавших к высшей аристократии страны. К прежнему мексиканскому имени князя были добавлены имена Эрнандо Кортеса и титул князя Сиболы.
В тот же день, при громадном стечении народа — как испанцев, так и мексиканцев — вновь обращенный вступил в брак с доньей Марией Хосефой де Сандоваль-и-Кортес, девушкой восемнадцати лет, отличавшейся редкой красотой.
А вечером того же дня князь дал присягу верности Испании в присутствии дона Эрнандо Кортеса дель Балле, вице-короля Новой Испании; при этом князю были вручены грамоты на вечное владение графствами Сибола и Монтесума.
Итак, испанская политика еще раз восторжествовала. Вся мексиканская знать и аристократия окончательно слилась с победителями. Теперь всякое восстание туземцев было заведомо обречено на неудачу: аристократия страны сама сковала себя цепями рабства.
В то время страна Сибола простиралась до крайних пределов Орегона. Впоследствии все эти земли получили название Сеньоры, в честь пресвятой Гваделупской Богоматери, святой покровительницы Мексики. Из «Сеньоры», вследствие искажения в народном произношении, произошло название Сонора, которое почему-то и осталось за этой страной.
Графство Монтесума-Кортес было образовано на территории, столь же мало известной испанцам, как и территория Сибола, а именно — в Аризоне, которую новому графу было поручено присоединить к испанской короне, что тот и исполнил.
Испанцы тогда не имели ни малейшего представления о том, чем были на самом деле эти земли с чрезвычайно многочисленным населением, о которых ходили самые баснословные слухи. Они даже не подозревали, что эти два графства в общей сложности втрое и даже вчетверо больше, чем вся Испания и Франция, вместе взятые.
Из этого следовало, что новый граф де Кортес был самым могущественным князем во всей Новой Испании, не исключая даже и самого вице-короля, с которым он с успехом мог бы вести войну, если бы захотел. Но не таковы были намерения графа Сиболы. Спустя несколько дней после принятия присяги в верности Испании и своего бракосочетания с доньей Марией Хосефой, князь простился с вице-королем и вместе с молодой супругой, а также некоторыми из своих родственников покинул Мехико, чтобы поселиться на своих землях.
Поселив временно донью Марию Хосефу, к которой он питал самые нежные супружеские чувства, во дворце на воладеро, он призвал к себе всех мексиканцев, которые не захотели примириться со своим поражением, и упорно не соглашались покориться испанцам, и уверил их в своем милостивом покровительстве, роздал им земли и предложил поселиться вблизи от него.