Читать интересную книгу ГИТЛЕР, Inc. - Гвидо Препарата

Телеграфные провода раскалялись от сообщений о продаже немецкого оружия России и о германских офицерах, служивших в российской армии... Форин Офис обратил внимание на нарушение 170-й и 179-й статей Версальского договора*,

* Статья 170 запрещала Германии производство, импорт и экспорт «военных материалов», а статья 179 запрещала создание в Германии зарубежных военных миссии и обмен военными представителями и делегациями.

но ничего не произошло. Британское внешнеполитическое ведомство никак не отреагировало на поступавшую информацию. В ответе на парламентский запрос по поводу русско-германских переговоров Керзон уклонился от ответа, заявив, что правительство Его Величества не получало официальной информации о таких переговорах (127).

Значит, если Германия должна была вооружиться, то она с необходимостью должна была сделать это в «приличной» манере, а именно прикрыв этот процесс пактом изгоев, то есть заключив договор с Советами, которые, в свою очередь, с самого начала выступали в двух ложных ролях — врагов капиталистического Запада и друзей Германии. Что же касается Франции, то Британия не позволяла ей играть какие-либо роли, кроме роли вечной колючки в боку Германии.

С генералом Сектом (он ушёл в отставку в 1926 году) и без него, так же как и без Ратенау, так называемые Abmachungen «специальные операции» рейхсвера в России — продолжались до марта 1935 года, когда Гитлер объявил недействительным Версальский договор (128).

Действительно, единственным стабильным учреждением Веймарской республики было ведомое Гесслером министерство обороны, связующее звено между правительством и армией. В своём министерском седле Гесслер пережил 13 правительственных кабинетов — с 1920-го по 1928 год. Такая устойчивость говорит о стабильном положении рейхсвера как «государства в государстве», положении, обеспеченном специальным бюджетом, неподконтрольном рейхстагу. Этот бюджет был распылён по тысячам секретных фондов, проследить движение средств в которых было не под силу даже самым искушённым парламентариям.

С 1920 года Германская республика постоянно имела два кабинета: правительство, состоявшее из рейхсканцлера и его министров, и правительство генералов. Когда возникали конфликты и противоречия, выигрывала всегда армия. Всё это называлось «германской демократией» (129).

Чистилище 1923 года: гиперинфляция

Коллапс германской валюты зимой 1923 года — самая впечатляющая экономическая катастрофа двадцатого века. Великая германская инфляция знаменовала конец первого периода существования Веймарской республики — период хаоса. Значение инфляции огромно, ибо именно она выдвинула нацистов на первые строки в международных политических новостях. Этот эпизод в экономической истории Германии наглядно иллюстрирует тот факт, что финансовые потрясения могут порождать курс политического развития. Нет никакого основания утверждать, что творцы Версальского договора имели целью спровоцировать нацистский переворот, организовав невиданный финансовый оползень. Но остаётся обвинение в том, что британцы сознательно и преднамеренно воздержались на переговорах в Версале от секвестрации сертификатов военного займа у богатых подписчиков, в руках которых находилась основная масса облигаций. Теперь же, когда победители Первой мировой войны обязали Германию к выплате огромных сумм в иностранной валюте, сумм, чей мыльный пузырь вдвое превышал доходы страны, как-то трудно было поверить, что державы-победительницы не отдавали себе отчёт в том, что у такого решения будет очень сильная отдача. Следовательно, особенно если мы учтём глубочайшую компетенцию британских "правителей в финансовых вопросах, мы можем уверенно допустить, что Лондон прекрасно представлял себе, какое экономическое потрясение ожидало Германию в самом ближайшем будущем. Чего Британия, скорее всего, ожидала получить,— это «очищения» германских счётов: поскольку такая безудержная инфляция неизбежно приводила к аннулированию всякого государственного долга, союзники, вероятно, своей политикой рассчитывали превратить Германию в tabula rasa для массивных иностранных финансовых вливаний, каковые действительно были организованы в Лондоне на американские деньги в 1924 году (см. главу 4). В дополнение к этим немедленным и решающим результатам и последствиям можно было также ожидать, что уничтожение государственной валюты приведёт к великой дестабилизации нации, и в пароксизме растворения немецкой валюты (ноябрь 1923 года) нацистское движение наконец прорывается на авансцену. Нацисты попытались, правда неудачно, устроить скорый переворот в Мюнхене, в котором даже участвовали бывшие капповцы. Но самое главное, что происшедшее экономическое потрясение представило широкой публике «одарённого», «сумасбродного», «бесноватого» барабанщика движения — тридцатичетырехлетнего фюрера (вождя) Адольфа Гитлера.

Вот как изменялся курс бумажной марки по отношению к американскому доллару, согласно официальной статистике Рейхсбанка и данным Берлинской биржи, с 1918-го по 1923 год (табл. 3.1) (130)

За этот период времени состояние германской валюты претерпело четыре фазы изменений (131). В 1919 году, на фоне снятия блокады, когда импорт товаров первой необходимости намного превосходил экспорт, правительство, опираясь на девальвацию валюты, стимулировало международную торговлю. Благоприятную роль сыграли также инвестиции иностранных банков, и с июля по ноябрь 1920 года марка короткое время пребывала в «добром здравии»: безработица сократилась практически до нуля, а внутренняя и внешняя торговля оживилась (вторая фаза). Затем, с мая по ноябрь 1921 года (третья фаза), когда лондонская схема выплаты репараций больно ударила по веймарским запасам иностранной валюты, выявился искусственный характёр подъёма экономики 1920 года. Люди стали избавляться от марок: иными словами, обыватели начали сбывать с рук марку либо продавая её на обменных биржах, либо вкладывая в покупку долговременных ценностей (Sachwerte). С конца 1921 года и особенно после убийства Ратенау (июнь 1922 года) и до конца 1923 года Германия находилась в тисках гиперинфляции — в режиме постоянного и неуклонного обесценивания денег, причём ежемесячный рост цен превышал 50 процентов (132).

Отчаявшись дождаться отказа Америки от «вето» на списание межсоюзнических долгов, Франция, в приступе ярости намного превзошедшей всякие ожидания британцев, решилась на импровизацию: 9 января 1923 года она обвинила Германию в нарушении обязательств. Два дня спустя 17 000 французских и бельгийских солдат в сопровождении группы горных инженеров вступили в Рур — угольный бассейн и индустриальное сердце Западной Германии, — для того чтобы взять под контроль добычу и отгрузку угля, что, согласно букве Версальского договора, входило в компетенцию Франции и Бельгии. Намекая на непримиримость некоторых конгрессменов со Среднего Запада, стоявших за американским вето на прощение долгов, один британский журналист едко заметил: «Разгадку тайны Рура следует искать в долине Миссисипи» (133).

Публично Британия осудила вторжение, но не шевельнула и пальцем, чтобы ему воспрепятствовать. Оккупированная область не превышала 60 миль в длину и 30 — в ширину, но на этой территории проживали 10 процентов населения Германии и производилось 80 процентов немецкого угля, чугуна и стали; в этом районе была самая густая железнодорожная сеть в мире (134).

Политика «исполнения» умерла вместе с Ратенау; кабинет Вирта пал в ноябре 1922 года, и ему на смену пришло первое однородное «капиталистическое правительство» (135), возглавляемое директором крупной судовой компании Вильгельмом Куно. Когда французы вторглись в Рур, Куно провозгласил новый курс Веймарской республики, названный им «пассивным сопротивлением»: прозвучал призыв не подчиняться незаконным требованиям союзников. Французы применяли силу, провоцировали и принуждали. Для помощи бастующим шахтёрам правительство начало выпуск специальных денег. В 1923 году одно яйцо стоило уже 8 миллионов марок, а людей стали хоронить не в деревянных гробах, а в картонных мешках (136). Безработица утроилась, свирепствовал разгул проституции, плохое питание в трущобах приводило к врождённым уродствам; согласно скрупулёзной государственной статистике дети рабочего класса находились в жалком и плачевном состоянии. Националисты возгорались. Впервые с 1919 года народ сплотился вокруг республики, несмотря на то что Гитлер и его нацисты призывали бойкотировать всеобщую забастовку. «Наш главный враг сейчас — Веймар, — кипятился Гитлер, — а не Франция!» Как бы то ни было, бесчисленные акты саботажа, осуществляемого разрозненными группками отчаявшихся патриотов — 400 из них были казнены, 300 человек самими немцами, — едва ли нанесли ущерб французским реквизициям: сами рурские промышленники, боясь потерять контроль над рынком, гарантировали поставки угля. На рассвете рабочие поднимались и шли в шахты добывать уголь; добычу сваливали в огромные курганы, которые в сумерках увозили во Францию.