— Ты сумасшедший, — прошептала я.
Он склонился, поцеловал обе мои груди, а потом поднял нож.
Глава 19
После второго раза кровь не остановилась. Я то пробуждалась, то вновь теряла сознание, время от времени чувствуя боль, жар и онемение; видела Телдару, который сидел там же, где и раньше, в неуклюжей позе, и смотрел на меня. Осознавала что-то еще. Я была вялой, чего раньше не случалось. Я едва могла двигаться даже после того, как Телдару ушел, хотя оцепенение почти прошло. Я лежала, полуспала и слишком устала, чтобы думать, в чем дело.
Я полностью очнулась, когда он начал меня трясти. Возможно, это было днем позже, когда он пришел с едой. «Нола!», кричал он и тряс меня, а затем перекатил на бок и резко, испуганно вскрикнул.
Началась суета. Телдару и кто-то еще с прохладными, тонкими руками и светлой косой, свисавшей у моего лица. Они клали тряпки — на лоб и под грудью, где он меня порезал. Компрессы были такими горячими, что я кричала. Повязки так туго оборачивались вокруг ребер, что я задыхалась. Мою голову приподнимали, и я глотала теплые, горькие лекарства, которые на вкус были как грязь и холодили мою лихорадочную кожу и язык. Я закрывала глаза и видела испачканные ноги Бардрема, пальцы Игранзи, протиравшие зеркало, и медленное падение головы Ченн.
А потом однажды я проснулась, и все было нормально.
— Итак, — Телдару сидел рядом. Я видела его скрещенные ноги и руки, сложенные на коленях. Мне было гораздо лучше, и я могла бы повернуться, чтобы посмотреть ему в лицо, но не сделала этого. — У меня был крайне неприятный разговор с королем. Он как-то прослышал обо всей этой суете и пришел узнать, что случилось, пытался войти сюда, чтобы на тебя посмотреть. Я убедил его, что ты, наконец, спокойно отдыхаешь, и лучше оставить тебя в покое. — Пауза. В животе у меня громко заурчало, будто эта часть тела понятия не имела, как я расстроена. — Также я ему сказал, что ты разбила тарелку, которую я по глупости тебе оставил. Что ты порезала себя и едва не умерла от потери крови.
— Жаль, что не умерла. — Я, наконец, повернулась и посмотрела на него. Лицо Телдару было почти таким же спокойным, как во время прорицаний. — Тебе надо быть осторожнее с посудой, — сказала я, и он улыбнулся.
— Радуйся, что в этот последний раз мне не понадобится нож.
— В последний раз?
— Судя по всему, — продолжил он, словно не слышал моих слов, — у тебя начались месячные.
Я посмотрела на себя. Я лежала под простыней почти голая, если не считать ткани, оборачивавшей мои ребра и бедра.
— Да, — сказал он, — я о тебе позаботился. Сделал все так, чтобы тебе было уютно и хорошо.
Я отвернулась и прижала колени к груди.
— Знаю, Нола, что ты ослабла и устала. Но мы должны закончить. Мы так близки. — Я услышала стук золотого зеркала о камни. — Посмотри на меня, дорогая. Мне нужны твои глаза.
Долгие секунды я лежала неподвижно. Представляла, как он прикасается и поворачивает меня, как вновь пылает под простыней обнаженная кожа.
— Нола.
Я перекатилась на бок.
— Молодец. — Он положил ладонь мне на голову и провел пальцем по волосам. — Но сначала история. Всего одна. — Он сел на стул. Блеснуло зеркало. Только сейчас я заметила, что на его ободке есть узоры: листья, ветви и крошечные толстые птицы.
— Мне все еще восемнадцать. Я в Белакао. Это тебя радует? Я в пещере — в гроте. Представь место между землей и морем. Глубокое, дикое и опасное.
* * *
Нелуджа стояла на высоком черном камне, поднимавшемся из воды. Все остальные, включая Телдару, стояли или сидели на низких камнях и скальных выступах. Телдару смотрел на воду — море, заползавшее в залитый солнцем грот.
Луч света упал на Нелуджу. Наверху были отверстия, вокруг которых виднелись лица. Белакаонцы внутри и снаружи застыли в ожидании.
— Ты должен придти на церемонию выбора, — обратился к Телдару отец девушек. — Это священное время, и это испарра, то, с чем ты знаком. Другие не могут видеть. — Телдару посмотрел на поднятые брови своего короля, на опечаленного Халдрина, и уверенно кивнул моабе, стараясь не улыбаться.
Теперь, когда он был здесь, и море подступало («самый высокий прилив года», сказал моабе), белакаонцы молчали, глядя на Нелуджу и ее птицу, он чувствовал в животе страх. Земия была серьезна и молчалива, заняв место между отцом и братом, и это тоже беспокоило Телдару. Она не объяснила ему, что такое церемония выбора, повторив лишь слова отца. Нелуджа добавила:
— Это время, когда сила крови больше всего. Единственное время, потому что сила голодна, и в остальные дни ею следует управлять.
— Что именно это значит? — спросил он. Они обе молча смотрели на него. Смотрела даже птица, словно знала, но не говорила. Ему захотелось свернуть ей шею.
Некоторые островитяне в гроте выглядели испуганными. Кто-то таращился на него во все глаза, и он с вызовом смотрел на них. «Я сарсенаец, — думал он. — Чем бы ни была эта сила крови, она меня не запугает». Но вода поднималась. Сейчас она была у самых его ног. Она свистела и шипела, касаясь скал, и он попытался отойти, но сзади были люди, и ему пришлось остаться на месте.
Вслед за всеми он сосредоточился на Нелудже. Она выкрикнула длинное, резкое слово и повернулась к птице. Положила руку на ее блестящую синюю голову и закрыла глаза.
Ничего не происходило. Ничего, кроме подъема воды и хриплого, резкого дыхания за его спиной. А потом птица Уджа издала пронзительный крик и распахнула крылья.
Она взлетела. Вверх, к крыше грота, где на нее смотрели из безопасных мест, и вниз, по изящной спирали. Свет солнца и воды превратил ее в падающую искру. Она сверкала даже в тенях. Она кружила, и некоторые тянули шею, чтобы посмотреть, а другие, наоборот, приседали. Телдару смотрел на Уджу и на Земию, которая теперь чуть улыбалась и светилась своим собственным светом, одетая в желтые и синие одежды.
Уджа пролетела мимо него, так близко, что он мог бы протянуть руку и коснуться ее крыла. Она посмотрела на него — от глубокого ровного янтаря ее глаз по коже пробежали мурашки. Затем она улетела дальше и воспарила над группой людей на скале справа. Четверо из них отшатнулись; пятая, девочка не старше десяти лет, подняла руки и закрыла глаза, ожидая и словно принимая то, что будет. Уджа приземлилась на камень; ее крылья поднимались и опускались все медленнее, и, наконец, она их сложила. Девочка что-то прошептала, и люди позади нее отошли дальше, к пористой стене скалы.
Уджа прошла мимо девочки. Три грациозных шага, и она оказалась у стены рядом с людьми. Их глаза расширились. Кто-то за спиной Телдару всхлипнул. Птица наклонила голову и зацепила клювом платье женщины. Женщина — не старая и не молодая, — на едином дыхании произнесла три слова, и Уджа плавно провела клювом по ее руке. Женщина и птица подошли к скале, где стояла Нелуджа. Она что-то тихо сказала женщине и подняла руки к солнцу. Ее голос зазвенел, отразившись от скал. Другие негромко заговорили друг с другом; их голоса накатывали, словно волны, и Телдару обнял себя, будто это могло придать ему больше устойчивости. Вода была у самых его ног.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});