— И не только поднимем, — заключил тост предводитель, — но и опустим в наши страждущие глотки эти пьянящие глотки солнца!
И он со смаком мелкими глотками выпил коньяк. Собутыльники же его, в основном, жадно заглотили содержимое стопок и какое-то время сидели, непонимающе выпучив глаза и хватая ртами воздух. Демосу отпускались напитки пониженной крепости, дабы опустить процент содержания алкоголя в крови народа. Девчонка выпила коньяк, не спеша. Похоже, он ей не очень пришелся по вкусу. Но тут юные винолюбы перевели дух и набросились на закуски.
Атаман, откинувшись на спинку «трона», с усмешкой смотрел на Мальчика.
— Не желаете ли принять участие в трапезе, ваше преосвященство?
Мальчик отрицательно помотал головой, сжимая кулаки.
— А в первое пришествие Христос, свидетельствуют евангелия, не брезговал ни хлебами, ни винами…
— Во-первых, я не голоден, — поморщился Мальчик, будто услышал фальшивую ноту. — А во-вторых, Христос тут ни при чем…
— Как же, как же ни при чем?! — нарочито экзальтированно воскликнул предводитель, между делом не забывая закусывать. — А как же иконка у нас в углу?! И бабка, и мать-дура молятся на тебя, надежды и обиды свои тебе несут, молитвы обращают, а ты, вот те на: ни при чем… Как вам это нравится? — обратился он к своей веселой компании.
Мальчик вдруг обнаружил, что пацаны как-то уж чрезмерно серьезно вглядываются в него. От этих взглядов ему стало неуютно.
— Ну как, усекли, на кого вы сегодня посмели поднять свои грешные лапы? — грозно спросил атаман. — И чья десница покарала вас за это?..
Пацаны растерянно переводили взгляды с атамана на Мальчика и обратно.
— О чем ты?! — спросил Мальчик. — Я ничего не понимаю!..
— Принесите ему иконы! — приказал предводитель и ткнул пальцем в одного из пацанов. — Ты.
Тот мгновенно соскользнул со стула и исчез в темноте.
— Разлейте по второй! — раздался очередной приказ. Разлили.
Тут из темноты выскочил пацан со стопкой фотографий.
— Расставь на столе, чтоб ему видно было, — распорядился атаман. Перед заинтригованным Мальчиком расставили десять фотографий, и ему сначала показалось, что перед ним страницы их семейного альбома. Первая — он во младенчестве, последняя — прошлогодняя, когда ему исполнилось девять лет. Но почти сразу он понял, что эти фотографии никогда не были в семейном альбоме. Атаман этих юных мерзавцев прав — перед ним типичные иконы: над головой обязательный нимб, на заднем плане — сине-черное небо со стилизованными звездами, а на его фоне — улетающий ввысь белый шпиль Гостиницы с крестом на острие, которого у реальной Гостиницы никто еще не видал… Но чья-то фантазия разглядела на этом шпиле крест.
«Не хватало изобразить на нем еще и распятого Христа!» — мысленно усмехнулся Мальчик. И вдруг ему стало не по себе. Кроме нелепости всей этой наивно-религиозной символики, он вдруг уловил в череде икон-фотографий зловещий намек-ожидание: «Расти, расти, мальчик… Рано или поздно ты будешь распят…»
— Ну как, впечатляет? — усмехнувшись, поинтересовался атаман-философ.
Мальчик молча кивнул и непроизвольно выдохнул:
— Фу, чушь какая!..
— Но-но-но!.. Поосторожней, Иисусик!.. — сузил глаза атаман. — Тот, кто называет надежды миллионов несчастных чушью, рискует быть растерзанным этими миллионами!..
— Или распятым, — добавил Мальчик. Атаман внимательно посмотрел на него, как бы переваривая услышанное, и повторил, соглашаясь:
— Или распятым… Но это не один хрен: в первом убийстве — беспросветность отчаяния, во втором — свет надежды… Однако, предлагаю второй тост: — За прозрение Мессии!..
Они выпили. Мальчик почувствовал, что теперь пацаны смотрят на него иначе. С серьезностью и любопытством, с ожиданием и опаской… И с помутнением во взоре, но это, скорей всего, от коньяка.
А предводитель их вальяжно откинулся на троне, зажал между ног кошачье распятие и, ухмыляясь, поглаживал кота по голове, пальцем почесывая ему за ушком. Кот безумными глазами воззрился на Мальчика… Где и когда он видел этот взгляд?!..
— Видишь, как зырят? — мотнул головой атаман в сторону своих собутыльников. — А недавно с кулаками набросились…
— Но причем тут я? — с искренним удивлением спросил Мальчик.
— Ах, какие мы наивные! — всплеснул руками атаман. — Знать мы ничего не знаем и ведать не ведаем!.. Ну, конечно же, не от мира сего…
— Да о чем ты, в конце-то концов?! — вскричал Мальчик.
— Надо же, — покачал головой атаман, — похоже, действительно, ни фига не фурычит… Ты что, не сечешь, что на тебя весь Город молится?! Говорят, что не только наш Город, но и весь мир…
— Первый раз слышу!
— М-да… — покивал атаман. — И про собственное «непорочное зачатие» ты, разумеется, не слышал…
— Не слышал.
— Ну, в это еще можно поверить. Мамаши свято хранят секрет нашего зачатия. Не исключено, что он им и самим в полной мере не известен… Как наша Мария Магдалина, — повел он головой в сторону Девчонки, — подзалетит рано или поздно, а откуда ей знать, от кого, когда сеятелям несть числа…
Девчонка зло сверкнула глазами в его сторону, но промолчала.
— Не наше дело лезть в их секреты, — отмахнулся атаман. — Но вот что интересно, Иисусик: почему в той же ситуации мою мать называют шлюхой, хоть она и божится, что год никого не имела, когда папаня срок мотал, а твою — величают богоматерью, хотя, как пить дать, она перетрахалась со всем муниципальным советом?!..
— Не смей про мою мать гадости говорить, гад! Раздавлю!.. — сжался, как пружина, Мальчик.
— Пожалей котика, Супербой! — поднес нож к кошачьему горлу атаман. Было видно, что угрозу он принял всерьез. — Про мою мать, значит, можно?..
— И про твою нельзя!
— Ну, спасибо… Только откуда же тогда мы с тобой взялись, надежда ты наша?.. Неужто веришь в непорочное?..
— Не знаю. Спрошу у мамы…
— Так она тебе и скажет! Не такая она у тебя дура… Вона как залет свой обыграла — богоматерью стала, а потому и бессменным мэром. Тебя никогда не удивляло, что мамаша твоя уже больше десяти лет — мэр? Третий срок мотает, хотя по конституции — и два только в порядке чрезвычайной ситуации… А что нам конституция? Очередной плебисцит — и коленопреклоненный избиратель голосует за божью мать, надеясь, что со временем сыночек ее расплатится… О тебе речь, мессия!.. Сечешь?..
— Но ведь ни в школе, ни дома… Никто, никогда…
— А элики тебя не признают — слишком грамотные… Да и власти хочется… А при живом боге какая власть?.. Ты — бог Демоса. Это они, — ткнул он пальцем в сторону пацанов, — и их предки ставят на тебя и на твою мамашу, потому что больше не на кого ставить. Любили предыдущего мэра, что-то он пытался для народа сделать, так его укокошили… Да так, что кроме кучки пепла ничего и не осталось.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});