Читать интересную книгу 1612. «Вставайте, люди Русские!» - Ирина Измайлова

— Но Василиса твоя могла бы тогда своих казаков привести в ополчение! — не сдавался Хельмут. — Обозы брать — дело нужное, но можно было, в конце концов, на это и другой отряд выделить. Если ты нужен ей, если она любит тебя…

— А если нет?

В голосе Шейна прозвучал было гнев, он отвернулся. Однако Шнелля этим было не смутить:

— Ты не можешь быть таким дураком, Михайло! Сейчас ты просто врешь. От обиды ли, от чего ли еще, не знаю, но врешь. Она проскакала, Бог знает сколько верст, по морозу, по степи, по лесам, одна, — и все, чтобы только услыхать: ты живой! И это от чего — не от любви? Я бы на твоем месте расспросил Пожарского получше.

— О чем?

— Да об их разговоре. Мало ли, что он мог сказать ей? Или не сказать.

Воевода попытался нахмуриться и сделать вид, что ему и в самом деле не хочется продолжать разговор, однако сил на это у него не нашлось. Он вдруг улыбнулся:

— Вряд ли теперь Дмитрий Михайлович вспомнит, про что они тогда говорили и как. Мало ли у него дел, разговоров? Мало ли к нему людей приезжает? Да и трудно будет гадать, каковые слова заставили Ваську уехать. Ее вообще разгадать трудно. Всегда было. Она… знаешь, Хельмут — она, как вот эти облака — то такая, то этакая. То летит незнамо, куда, то солнцем озарится, то грозой грянет. Ведь мы с нею вместе росли, почитай, лет двенадцать бок о бок прожили. Дядька мой, воспитатель то есть, казак Прохор всему нас вместе обучал: и верхом ездить, и из лука стрелять, и зверя в лесу сторожить. Грамоте тоже вместе учились. Знали друг друга, ну вот, как два пальца на одной длани друг друга знают. А все одно, я каждый день ждал: придумает она что-нибудь чудное, или нет? Нравилось мне это, а иной раз смешно делалось… Бывало, думал: ну что ж это за девка такая — все у ней затеи да придумки всякие! А любил ее все сильнее и сильнее. Только мы поначалу неровней были: роду она куда более знатного, Бутурлины и богаче были. Я ж тебе говаривал: все, что имел — почет, звания свои, — все сам добывал. Так что мальчишкой только мечтал: вот, мол, добьюсь, чтоб отдали за меня Василису. А что потом было, ты знаешь.

— Знаю. — Хельмут видел: его друг старается говорить весело и беспечно, однако сам оставался серьезен. — Не жалеешь теперь?

— О чем это?

— Что отказался от нее?

— Я о сделанном стараюсь никогда не жалеть, дружище. Пустое дело.

— Пустое. Так стараешься или не жалеешь?

Улыбка Михаила погасла, он отвернулся.

— Жалею. Но я ведь не понимал, как сильно ее люблю. Понял, когда смерть пришла. Там, в Коломенской башне. И послал Прошку найти Василису и сказать ей. Если он до нее добрался, то сказал. Может, она на то и гневается до сих пор: что я так ее любил, а другому отдал.

Хельмут вновь перевернулся на спину, раскинул руки. Облако-лягушка уползло прочь, но следом за ним появилось и заслонило солнце другое — похожее на распустившую парус ладью. Оно было большое, тяжелое и плыло, казалось, медленнее других. Рядом с его великолепной белизною небо казалось еще более синим. «Как глаза Алёнины! — прокралась в сознание Шнелля непрошеная мысль. — Но они у нее и серые бывают — когда тучи и пасмурно, и совсем-совсем светлые, вот, как у Миши. Как ты там, Алёнушка? Ждать обещала… Ждешь ли?»

— Послушай! — вновь заговорил он, — А откуда у Василисы этот ее белый волк? Ляхи о нем столько сказок рассказывают, так его боятся!

— Морозко-то? — Шейн рассмеялся. — Да уж, его испугаться можно. Он не волк. Вернее, не совсем волк. У дядьки Прохора лет пятнадцать назад была собачища, просто дивная. Ему ее какой-то степняк подарил, которому Прошка когда-то, давным-давно, вроде бы жизнь спас. А тут этот степняк в Москву приехал, отыскал Прохора, саблю ему вручил и щенка. Ну и щенок был! Месяца полтора от роду, а ростом чуть не со взрослую псину. А выросла собачка, так и вовсе стала, как хороший теленок. Почти что белая, поджарая, сильная. Знающие люди сказывали, что в далеких степях такие собаки стада сторожат, так не то, что от волков — от медведя али от тигра оборонить могут. Прошка назвал свою красавицу Белянкой, и служила она ему долго, покуда ее пьяный казак случайно не подстрелил: решил сдуру, что дикий зверь. Ну вот, она, Белянка эта, кобеля себе никак выбрать не могла, да и то сказать — какой кобель ее, такую, покрыл бы? А когда однажды Прохор поехал охотиться, то заприметил, что собачка его ночами убегать стала. И понял: приглянулся ей, по всему видать, лесной волчище. Ну, а потом она родила трех щенков. Волчат, скорее. Два серые были, а один — почти как снег. Его-то Прохор Василиске и подарил. Других двух друзьям-казакам роздал. А Морозко так при Ваське и вырос.

С реки долетел громкий плеск и фырканье коня.

Молодые люди, привстав, выглянули из лодки и увидали, как с берегового откоса спускается к реке всадник. Он не стал удерживать коня у кромки берега, тот вошел в воду по брюхо, тотчас опустил в речные струи свои бархатистые губы и принялся пить.

— Смотри-ка! — удивился Шейн. — Князь Дмитрий Михайлович пожаловал. В кое то веки, видно, решил так вот взять и по над рекой покататься. Времени-то у него и вовсе не бывает, чтоб себя чем потешить. Только не зря ли в одиночку?

— Впервые его так близко вижу! — воскликнул Хельмут. — И впервые вижу без шлема.

Действительно: зимою, приехав и записавшись в ополчение, Шнелль был сразу представлен Козьме Минину, а самого воеводу Пожарского видел обычно лишь на войсковых собраниях, когда тот проезжал мимо ополченцев, либо обращался к ним с речью. И каждый раз лицо князя казалось ему неуловимо знакомым, будто когда-то он уже встречал его. Но это могло быть ошибкой. Да и рассмотреть черты лица каждый раз мешал массивный кованый шлем с выступом, прикрывающим нос и переносицу.

Теперь Пожарский оказался в двух десятках шагов, без воинских доспехов: на нем красовалась лишь алая до колен рубаха, штаны из тонкого сукна да мягкие кожаные сапоги. Князь не надел и шапки, наслаждаясь редкими минутами свободы от всех своих дел, от доспехов, которые приходилось носить постоянно — ведь воинское обучение проходило каждый день. Он тоже прощался с Ярославлем, с Волгой, с долгими днями нелегких сборов в боевой поход.

Хельмут всмотрелся в красивое, задумчивое лицо князя и тихо-тихо присвистнул. Так тихо, что Михаил этого не услышал.

— А ведь точно, князь-то Дмитрий тебя и не видал! — с некоторой досадой воскликнул Шейн.

В самом деле — когда они вернулись из Москвы, он один докладывал Пожарскому об их походе в Кремль, и тот лишь велел на словах передать свою благодарность новому наемнику: князь не очень любил иноземцев, к тому же, известие о смерти Гермогена заставило оставить в стороне все прочее.

«Ну и пес же я неблагодарный! — в сердцах подумал Михаил. — Ведь мог бы и тогда привести Хельмута с собою, да и после мог с князем познакомить. Ведь сколько раз у него бывал, сколько раз он меня подзывал к себе, а все не выходило — то друга рядом не оказывалось, то сам Пожарский сильно спешил. Нет, это не оправдания: просто я за добро добром платить не умею…»

— А давай-ка сейчас я ему тебя и представлю! — вскинулся воевода. — Может, он решит, что в боевом походе тебе приличнее будет не сотню, а полк возглавлять. Да и вообще — давно пора ему увидать героя, который со мною в Кремле был и у самого Владыки православное крещение принял.

Хельмут оценил смущение и горячность своего друга и от души расхохотался:

— Да-да, сейчас как раз — самое время знакомиться с князем. Наша одежда осталась в бане, значит у нас — замечательный выбор: либо, покуда князь не посмотрел в эту сторону, бежать, сверкая ягодицами, в предбанник и одеваться, либо выказать ему наше почтение вот так вот, как есть. Можно еще в невод завернуться — Пожарский ведь человек храбрый и не рухнет с коня, увидав парочку никсов, или, как у вас их называют, водяных.

— Тьфу ты, а ведь и правда! — Шейн невольно подхватил смех друга, представив себе этакое зрелище. — Ладно, бегать не будем, а попробуем все же пойти и одеться. Дело-то обычное — раз тут баня, то и голым мужикам самое место, а князь ведь не красна девица.

К счастью, они не успели никуда уйти. Едва начав выбираться из лодки, друзья вновь услыхали конское ржание и увидели, как по тому же береговому откосу вскачь летят трое казаков. В самом их появлении не было ничего необычного. Не удивляло и то, что они так погоняли коней: эти люди могли спешить к князю с каким-то срочным сообщением. Но опытный взор обоих бывалых бойцов разом отметил сильно запыленную одежду всадников. Может, конечно, издалека приехали. Но если это новые ополченцы, то чего ж они не в город скачут, а прямо сюда? Значит, кто-то успел им сказать, что главный воевода здесь? Тогда отчего не сопроводили? Кто-кто, а осторожный Козьма Захарович нипочем не послал бы к Пожарскому незнакомых людей без полдюжины стрельцов, да еще когда князь без доспехов и охраны. И никто из ополченских командиров не послал бы…