— Нет. Сейчас могут сразу начать фискальные действия…
— Кто же продвинул новую директиву, не ты ли?
— Ну, извини, — с легким злорадством ответил Сатян.
Я не разбираюсь в тонкостях работы исполнителей, но видел, как лихо оперируют «черные шлемы». Одновременный налет на силовые подстанции, все города и селения отрубаются от связи и энергии, глушатся коммуникаторы на всех частотах, на транспортных развязках высаживаются регулировщики. И, самое главное, опечатываются все склады, хранилища, емкости и помещения, где может храниться мало-мальски ценное. То есть все, что имеет стены и крышу. Потом начинается подсчет десятины, и не успевают жители придти в себя и вернуться по домам, как обнаруживают, что остались практически ни с чем. Хорошо, если жилье не разберут по кирпичику.
Был такой случай на Лайбахе, там в стройматериалах в качестве наполнителя использовали никелистый колчедан. Вывезли все подчистую, потом еще вернулись, чтобы проверить, не забыли ли случайно какую-нибудь конуру.
Случись такое на Параисо, даже всемогущему Речному Старцу долго придется разгребать дерьмо и объяснять, что к чему, кого можно брать за вымя, а к кому и близко нельзя подходить. Пока он будет теребить своих влиятельных ставленников, у него планету из-под ног выгребут.
— Есть, правда, разъяснение к директиве, — задумчиво сказал Сатян. — Если пославшему вызов разведчику местная власть оказывает содействие, тогда действия начинаются по согласованию с означенной властью, но не позднее чем через шесть часов. Для этого разведчик должен предъявить полномочия эмиссару до начала действий. То есть фактически сразу же по прибытии транспорта.
— Что же, это упрощает дело, — Старец внимательно посмотрел на меня. Если Мик встретит их и сообщит, что я готов завалить их конфискатом по самое не могу, то мы выиграем время. Много не надо, двух-трех часов хватит, их отзовут. Ну, вперед, юноша, порадуйте своих братьев по фиску!
— Я… я… — голос мой противно задрожал.
— Извини, — поднял ладонь Старец, — я совсем забыл, что пару дней у тебя будет мертвая вязка. Не бойся, Хора полетит с тобой, она будет рядом, ты уж постарайся ради нее.
Все это было немного странно и даже глупо, но я не мог справиться с собой. Хотелось лишь одного — чтобы она всегда была рядом и я мог вечно прикасаться к ней, обнимать ее, ласкать… При этом я трезво понимал, что все эти пляски на лужайке могли быть лишь приправой к любовному напитку, разбудившему во мне похотливого зверя. Минутами на меня накатывал жгучий стыд, тем не менее смешанный с гордостью, когда я вспоминал, что вытворял с Хорой в траве, на валунах, в беседке на обратном пути, на ступеньках крыльца…
Где это во мне таилось, в каких безднах? Я знал ответ, но лицемерил сам перед собой. Даже сейчас, когда танец Хоры все еще свеж в памяти, маленький человечек, который сидит в глубине моей души на корточках, с тонким стрежнем в руке и глиняной табличкой на коленях, может подсчитать с точностью до сотки дебета стоимость визуальной работы Барнаби на открытии ежегодного Отчета Канцелярии, выступление голдмахера Дро на конкурсе ювелиров или коллекции редких афродизиаков из наследства первых переселенцев. И вот этот человечек подозревает, что его хотят очень тонко обмануть, причем так искусно ему набивают баки, что и этот обман имеет свою цену как произведение высокого искусства.
13.
Мы добрались до портала задолго до прибытия транспорта. Я предложил Хоре забраться в один из номеров рестхауза и немного покувыркаться на свежих простынях. Она покачала головой. Заметив, что я насупился, Хора поцеловала меня, сказав, что сил просто нет, совсем ее измочалил, такой крепкий мужичок оказался. Мне приятно было это слышать.
Прогуливаясь, мы обошли пустые залы контроля и досмотра. Я встретил охранника в смешной фуражке. Он узнал меня, рассказал старый анекдот про бронзового мытаря, я вежливо хохотнул. Потом он сказал, что окно откроется через полчаса, но раньше чем через час вряд ли начнется перемещение.
На самой площадке было жарко, тени от закатного солнца хоть и лежали на стальных плитах, но за день они так раскалились, что ходить по ним было нелегко. Мы немного походили вдоль периметра.
Я спросил Хору о других девушках, которых видел у Старца. Она нехотя сказала, что это ее сестры, и даже больше, чем сестры. Ограждения у площадки портала на Параисо не было, скалы начинались сразу за штырями сигнальных огней. В нескольких местах к ним лепились контейнеры с упаковочным хламом. Я рассказал Хоре, как в детстве мы с Тенеком пробирались узкими щелями к порталу, а злые ветры, бившие сквозь щели, пытались сбросить нас вниз, на камни. Ущелье, что за скалами, перехватывало воздушные потоки, скручивало их и выдавливало сквозь дыры и расщелины.
— Вон там, наверху, — вспомнил я, — мы прятались от прожектора, а из щели воздух бил вверх с такой силой, что можно было, наверное, на нем сидеть.
— Как же вы спустились вниз? — удивилась Хора.
— Ну, здесь не так уж и круто… За этим выступом камни осыпались так, что составили нечто вроде ступенек. Можно подняться метров на двадцать, оттуда видна все площадка.
— Сейчас посмо-о-о-трим, — засмеялась Хора, не успел я сказать даже слова, как она, легко перепрыгивая с камня на камень, исчезла ча выступом. — Ну, что же ты, — голос ее раздался уже сверху.
Я пошел за ней, потом вернулся к контейнерам, где уже присмотрел более или менее чистый кусок нетканки, прошитой крепкими шнурами. Такую материю используют для ограждений во время ремонтных или строительных работ. Доводилось видеть большие дома-памятники на реставрации, закутанные нетканкой. Подобранный кусок еще не успели разрезать для утилизации. Хорошая толстая материя, на ней гораздо удобнее, чем на жестких камнях и даже на траве! Я аккуратно скатал ее в трубу, обвязал шнуром и полез на утес.
Вскоре мы сидели высоко над площадкой портала, свесив ноги со скал, любовались в общем-то неприглядным пейзажем. Хора спросила, есть ли у меня дом, на что я долго и с шуточками рассказывал, в каких роскошных особняках довелось жить.
— Нет, не это, — настаивала она. — Свой дом, свой очаг, своя семья. Почему ты убежал из дома? Может, пора вернуться, пока чужие своды не обрушились на твою голову?
— Ты — мой дом, — ответил я и осторожно потянул ее за плечи назад.
Она не сопротивлялась, но только мы легли на белое полотнище, как взвыли сирены оповещения. Я выругался и вскочил. Транспорт прибывает минут через десять. Кому-то невтерпеж запустить лапы в наше добро! Хора тоже поднялась, мы приготовились спускаться, но гут в воздухе резко запахло озоном, стержни совмещения, редкими часовыми окружающие портал, заискрились, и в радужном мареве возник транспорт с исполнителями. Загудел поворотный круг, транспорт, большая металлическая коробка высотой с четырехэтажный дом, встал на свободную площадку.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});