Читать интересную книгу Железные Волки. Небо славян - Александр Кудрявцев

Он поцокал языком, покачал головой и споро вывалил содержимое мешка на голову застывшего от варфоломеевской наглости юнца.

– Стой! – заорал Ратмир и замолчал, почувствовав липкий комок на зубах.

– В рот попало? – сочувственно уточнил монах и развязал второй мешок. – Любопытный круговорот у нас получается…

– Я тебя убью! – взвизгнул от злости Ратмир, тщетно напрягая связанные руки.

– А вот это вряд ли, – заметил Варфоломей.

– Я убью тебя!

– Ты? Меня? Посмотри на себя. Ты унылое говно, – сказал монах. – Унылое говно не может никого убить, поскольку все, что оно умеет, – это упиваться своим унынием.

На голову воющего от ярости Ратмира с плеском и чавканьем опорожнился еще один мешок.

– А-а-а!.. – ревел Ратмир. Уровень вязкой, вконец размокшей от начавшегося дождя зловонной жижи стараниями Варфоломея уже поднялся ему до подбородка.

– Хочешь, расскажу одну небольшую притчу? – предложил проповедник, утирая взмокший от натуги лоб и загудел, не дожидаясь ответа: – Однажды пришли в великий город Рим два насмешника. Они издевались над местным конунгом, который ввел налоги на отхожие места и прославился фразой «деньги не пахнут». А римский конунг пошутил в ответ: он посадил их в выгребную яму. Один из его пленников был повыше, другой пониже. Первому дерьмо доходило до шеи, а второму до губ. И, пока первый пытался выбраться, второй кричал: «Не гони волну!»

Варфоломей гулко захохотал:

– Кем из них ты будешь, Ратмир? Кто ты?

Юноша молчал, испепеляя проповедника взглядом исподлобья.

– Я скажу тебе, если ты забыл. Ты – соль земли. Если же соль потеряет силу, то чем сделаешь ее соленою? Господь любит тебя. Попроси силу от любви Его. Только любовь может помочь нам выбраться из дерьма, друг мой.

– Господи, если ты есть, дай мне сил, чтобы заткнуть этому кретину пасть! – заорал Ратмир.

Он сжал зубы, напряг мышцы и рванулся вперед изо всех сил, оттолкнувшись вдруг ожившими ногами от дна. С шумным плеском выскочил из ямы и подбежал к умолкнувшему монаху, сжимая кулаки. Какое-то время они молча смотрели друг другу в глаза.

– Ну и запашок от тебя, – сказал Варфоломей.

Ратмир оскалился, поднял кулаки, застыл, дрожа от гнева… и расхохотался, разжимая пальцы. Его смех подхватил утробный бас монаха, и смеялись они долго и до слез.

* * *

На следующий день монах крестил Ратмира в водах узкой, словно лезвие, лесной реки. После чего надел на шею железный крестик, выкованный специально для этого случая из кусочка бывшей Кровавой Троллихи.

– Пусть он хранит тебя так же, как хранит меня она, – сказал Торстейн, надевая крестик юноше на шею, – а Господь даст тебе новые силы.

Тот улыбнулся:

– Странный он случай выбрал, чтобы явить мне свои возможности.

Варфоломей нахмурился:

– Раньше я уже слышал о подобном случае в северных землях. Один слепец хотел отомстить убийце своей родни – и когда он встретил своего врага на тинге[56], вдруг обрел зрение. Но после того как прозревший вонзил меч в грудь убийце, – он снова ослеп.[57] – Монах развел руками: – Я не понимаю… Он учит любви, но при этом дает силы тем, кто хочет мести.

– Может быть, потому, что наши боги слишком похожи на нас самих? – предположил Ратмир. – Ты же сам говорил, что Бог – это закон. И месть – это закон. В чем же противоречие?

Варфоломей замотал облысевшей головой:

– Нет, друг мой! Иисус принес нам новое время, когда у людей появилось нечто выше закона!

Ратмир хмыкнул:

– И что же это?

– Милосердие, – сказал Варфоломей. – Эпоха войн, когда у каждого свой закон и порядок, – когда-нибудь закончится. Эра милосердия идет на смену… прекрасная, волшебная и пугливая, словно сказочный альв…

– Время бабочек? – спросил Ратмир.

Монах было вскинулся, всмотрелся в лицо юноши, но тот не смеялся.

– Да, – ответил монах, и осеннее небо в его глазах потеплело.

* * *

Ратмир остался у проповедника на зиму. Он уговорил Торстена наконец сложить вместе бревенчатый дом, помогал в нехитрой кузнице, отдавая долг и перенимая мастерство. Секира только головой покачивал – у наковальни юноша проявлял недюжинные талант и хватку. Но, когда в лесу начал таять снег и распустились первые белые звезды подснежников, Ратмир засобирался в дорогу.

– Если хочешь, ты можешь остаться, – сказал, откладывая молот, Торстейн, когда юноша зашел попрощаться.

Ратмир покачал головой:

– Твой бог вернул мне ноги не для этого. Проповеди получаются у тебя и без моей помощи. Пришло время отыскать тех, кого я люблю, – усмехнулся он. – И тех, кого ненавижу.

– Господь простил своих убийц.

– А что бы он сделал с убийцами своих родных?

– В Книге об этом не сказано, – со вздохом признал монах. – Но желание мести способно ожесточить самое доброе сердце. Ты рассказывал мне свою историю. Люди с твоей земли не любят брать чужое, но за свое стоят до последнего. Я слышал, что туда, где живет твой народ, в Ладогу, пришла война между родами. И может быть, именно тот, кем ты стал, способен…

– Может быть, – оборвал его Ратмир, – но сначала я должен узнать, что стало с теми, кто меня вырастил. Если они выжили, то нуждаются в защите. Ты любишь весь мир, как ближних своих, а для меня ближние – это и есть весь мир. Ты говорил, что нужно платить добром за зло. А чем тогда платить за добро?

– Добро, – повторил монах, посмотрев в серое небо, – что ты без кулаков?

Ратмир промолчал.

– Мечта, – тихо сказал Варфоломей.

* * *

Ратмир собирался в путь недолго: в который раз почистил и подточил черное лезвие Мстителя, поменял рубаху, поскреб щеки и подстриг усы и бороду.

– Нищему собраться – только подпоясаться, – заметил проповедник и протянул ему кошель с серебром: – Вот, возьми.

– А ты?

– А я не пропаду, – улыбнулся Варфоломей. – Взгляни на птиц небесных: они ни сеют, ни жнут, и Отец Небесный питает их…[58]

Ратмир улыбнулся в ответ, поправил кожаные ножны на поясе:

– Благодарю тебя за все.

Торд крепко сжал его руку:

– Как знать, может, наши судьбы еще пересекутся. С Богом.

Ратмир развернулся и быстро зашагал прочь, со стыдом ощутив, как глаза наливаются непозволительной влагой. Зеленые ветви сомкнулись за его спиной, примятая трава расправила стебли, мягкий мох погасил шорох шагов. За несколько ударов сердца лес стер намеки на его присутствие. По листьям забарабанили крупные капли.

«Так бывает часто, – подумал монах. – Вместо ушедшего от тебя дорогого человека приходит дождь. Пора привыкнуть. К этому просто нужно привыкнуть. И опять – чувство, что не успел сказать что-то очень важное. Только вот что?»

Глава 8

Тишина внутри грома

Много лет тому назад Торстейн был простым фермером в Норвегии. Он пас коров на своих небольших угодьях и прославился под именем Коровьего Знахаря: ведь никто другой не мог так разбираться в хворях скота. А ночами запирался в небольшой кузнице и ковал гвозди, подковы и прочую мелочь для деревенского быта.

По воинской части его род прославил меч старшего брата, Греттира Сильного, – вот кто не знал усталости ни в битвах, ни на пирах. Высокий, могучий, широкоплечий и голубоглазый, он сводил с ума всех местных дев, да и некоторые замужние косились на него благосклонно. Правда, к младшему брату Греттир заезжал нечасто, заметно тяготясь родством с тихим Коровьим Знахарем, который, по слухам, со своими телятами говорил чаще, чем с людьми.

Но Коровий Знахарь не обижался. Он гордился славой Греттира Сильного, как своей, и любил его, как может человек любить своего единственного близкого родича – мать и отец давным-давно умерли от черной болезни, а остальная родня жила так далеко, что он ни разу их и не видел.

Случилось так, что однажды Греттир на пиру задел словом знатного человека и сильного воина Хрута Золотоношу. Они схлестнулись прямо у пиршественного стола, выдернув воткнутые под столешницы ножи, и били друг друга, кружась между столов под восторженный рев викингов, затем схватили оставленные у входа мечи, а потом хрипящий Золотоноша рухнул окровавленным лицом в братину с брагой, судорожно зажимая смертельную рану на шее остатками обрубленных пальцев.

Горячее питье ворона смешалось с мутным людским пойлом, пролилось на пол, быстро впиталось в опилки на полу корчмы. Зрители поединка, подарив победителю рык одобрения, вернулись к беседам и выпивке. Тело убрали, испачканную братину, не ополоснув, снова наполнил брагой Греттир и одним махом осушил пьяный настой на крови врага.

«Как сказал однажды Храунгвид, скажу и я! – объявил он, поднимая меч. – Я сеял смерть и разрушение тридцать три года, зимой и летом сражался я в шестидесяти битвах, выиграв большинство, и меч мой никогда не тупился!»

Затем Греттир торжественно перечислил имена самых известных клинков севера. Он назвал Тирфинг, меч сына Одина, меч легендарного воина Ательстана, которым тот перерубил жернов, зовущийся Квернбит, или Гроза Жерновов. Упомянул меч короля Магнуса с перекрестьем из моржового клыка и золотой рукоятью по имени Легбит, или Гроза Ног. Назвал меч Ангрвадил великого Торнстена Викинсона, что блистал, как молния, когда его обнажали из ножен, и рубил человека надвое от плеч до ног.