– Так погано, – пожаловался Лукан. – Ведь правда, не этично?
– Будьте добры, Майкл, что такого ваши клиенты узнали о майоре Коркоране, что могло нанести ущерб его репутации?
Голова Апостола вытянулась, как у цыпленка. Жилы на шее вздулись.
– Сэр, я не отвечаю за то, что мои клиенты могли узнать из других источников. Что же касается моего... – Он так и не смог подобрать нужного слова. – Я посоветовал, как их юридический консультант, сославшись на некоторые мнимые факты биографии майора, исключить его кандидатуру из списка надежных деловых партнеров.
– Какие именно факты?
– Я вынужден был сообщить им, что он ведет беспорядочный образ жизни, употребляет алкоголь в неразумных количествах. К моему стыду, я также сказал им, что он несдержан, но это вовсе не соответствует моим впечатлениям о майоре. Даже в сильном подпитии он образец выдержанности. – Апостол недовольно обернулся к Флинну. – Мне дали понять, что цель этого недостойного маневра – отодвинуть майора Коркорана, вынудив Роупера действовать на передней линии. Должен вас предупредить, что не разделяю оптимизма этих джентльменов по данному вопросу, а если бы даже разделял, не считаю подобные действия соответствующими идеалам легионеров Девы Марии. Если майор Коркоран будет признан ненадежным, мистер Роупер с легкостью найдет себе другого подписчика.
– Как вы полагаете, известно ли Роуперу о сомнениях ваших клиентов по поводу майора Коркорана?
– Сэр, я не являюсь духовником господина Роупера, как, впрочем, и моих клиентов. Они не сообщают мне о своих внутренних колебаниях, и я с уважением к этому отношусь.
Берр сунул руку в глубь пропитавшейся потом ветровки и извлек мятый конверт. Пока он вскрывал его, Флинн с заметным ирландским выговором принялся рассказывать о ее содержимом:
– Майкл, доктор привез с собой исчерпывающий список прегрешений майора Коркорана до того, как он был нанят мистером Роупером. Большинство этих проступков связано с обыкновенным распутством. Но есть и парочка примеров разгульного поведения в общественных местах, вождение автомобиля в нетрезвом состоянии, употребление наркотиков, бродяжничество по нескольку дней сряду, а также растрата армейских средств. Заботясь о своих клиентах, вы, обеспокоенный слухами о слабостях бедняги, взяли на себя труд сделать отдельный запрос в Англии, и вот вам ответ.
Апостол уже протестовал:
– Сэр, я состою в адвокатуре Флориды и Луизианы, я был президентом адвокатской ассоциации Дейд-Каунти. Майор Коркоран не существует в двух ипостасях. Я не стану порочить невиновного человека.
– Сядь, сука, на место, – сказал ему Стрельски. – И не пори чушь насчет ассоциации адвокатов.
– Он всегда все выдумывает, – в отчаянье повернулся Лукан к Берру. – Просто неслыханно. Всякий раз он говорит совершенно обратное тому, что есть на самом деле. Я не знаю, как отучить его от этой привычки.
Берр тихо взмолился:
– Если можно, Патрик, давайте же договоримся о времени.
...Они возвращались к «сессне». Флинн шел впереди, все еще не выпуская оружия из рук.
– Ты думаешь, сработало? – спросил Берр. – Ты на самом деле думаешь, он не догадывается?
– Мы для него слишком глупы, – ответил Стрельски. – Просто безмозглые фараоны.
– Настоящие ослы, – невозмутимо согласился Флинн.
11
Первый удар Джонатан принял словно во сне. Он услышал треск собственной челюсти. Из глаз посыпались искры. Он увидел искаженное лицо Лятюлипа, готовящегося нанести второй удар правой. «Как глупо, – промелькнуло в его мозгу, – пользоваться правой, как молотком для забивания гвоздей, и так открываться для ответного удара». Он услышал вопрос Лятюлипа, повисший в воздухе и только сейчас дошедший до его сознания:
– Salaud![36] Ты кто?
Затем увидел тару из-под пустых бутылок, которую он помог сегодня слугам-украинцам вынести во двор. Из задней двери зала, где продолжалась дискотека, доносилась пошленькая мелодия. Над головой мсье Лятюлипа, как однобокий нимб, висел месяц. Джонатан вспомнил, что мсье Андрэ просил его выйти на минутку, и подумал, что следует нанести ответный удар или хотя бы блокировать изготовившуюся ударить его руку. Но что-то остановило его – джентльменство или безразличие? – и второй удар обрушился на то же самое место, что и первый. Мгновенно ему вспомнился случай в приюте, когда он налетел в темноте на пожарный гидрант. Но, может быть, потому что на этот раз гидрант был ненастоящий или же голова его одеревенела, боли он не ощутил. Только губа лопнула и тепловатая струйка крови сползла вниз к подбородку.
– Где твой паспорт? Швейцарский! Отвечай! Кто ты? Ты обманул меня! Надругался над дочерью! Свел с ума жену, а ведь ел за моим столом! Кто же ты? Почему ты все время лжешь?
В тот самый момент, когда Лятюлип отвел руку, Джонатан подсек его ногой и уложил на спину, стараясь по возможности, смягчить удар, потому что под ними была не мягкая трава Ланиона, а добротный канадский асфальт. Лятюлип, однако, был неудержим. Он быстро вскочил на ноги и, уцепив Джонатана за рукав, потащил в полутемную аллею за зданием отеля, служившую неформальным писсуаром для мужской половины города. Принадлежавший хозяину «чироки» был припаркован у дальнего конца аллеи. Пока они ковыляли к машине, Джонатан услышал работающий двигатель.
– Залезай! – приказал Лятюлип. Открыв дверцу, он попытался запихнуть Джонатана в машину, но ему явно не хватило сноровки. Джонатан сам взобрался внутрь, осознавая, что в этот момент спокойно может повалить Лятюлипа ногой, даже убить его одним точным ударом в голову, так как широкий славянский лоб мсье Андрэ находился как раз на том уровне, чтобы Джонатан мог без труда размозжить ему висок. При тусклом внутреннем освещении Джонатан увидел на заднем сиденье свою сумку. – Немедленно застегни ремень! – закричал Лятюлип, как будто автомобильный ремень мог гарантировать покорность его пленника.
Джонатан тем не менее повиновался. Лятюлип нажал на педаль газа, и огни Эсперанса остались позади. Они ехали в черноте канадской ночи уже двадцать минут, когда Лятюлип вытащил из кармана пачку сигарет и протянул Джонатану. Тот достал одну и прикурил от щитовой зажигалки. Потом зажег сигарету для Лятюлипа. За ветровым стеклом покачивалось огромное, усыпанное звездами небо.
– Ну? – произнес Лятюлип, стараясь сохранить агрессивный тон.
– Я англичанин, – признался Джонатан. – Сцепился с одним типом. Он ограбил меня. Мне пришлось смыться. Приехал сюда, а мог бы в любое другое место.
Их обогнала машина. Это не был нежно-голубой «понтиак».
– Ты что, убил его?
– Говорят.
– Как?
«Выстрелил ему в лицо, – подумал он. – Из пневматической винтовки. Предал. И собаку зарезал. От глотки до хвоста».
– Говорят, у него оказалась сломанной шея, – ответил он уклончиво, стараясь избежать необходимости в очередной раз что-то придумывать.
– Почему ты ее не пощадил? – трагически вопросил мсье Андрэ. – Томас хороший человек. С ним ей, слава Богу, было бы...
– Где она?
Вместо ответа Лятюлип нервно сглотнул. Они ехали на север. В зеркале заднего вида появились огни. За ними следовала машина. Он убедился, что она следовала за ними.
– Ее мать пошла в полицию, – сказал Лятюлип.
– Когда? – Нужно было бы, наверно, спросить: «Почему?» Задняя машина уже почти нагнала их. «Поотстань», – подумал он.
– Она навела справки в швейцарском посольстве. Там о тебе никогда не слышали. Ты снова бы сделал так?
– Сделал что?
– Ну, с этим типом, что тебя обобрал.
– Он полез на меня с ножом.
– Они вызывали меня, – продолжал Лятюлип оскорбленно. – В полицию. Хотели узнать, что ты за фрукт. Спрашивали, не торгуешь ли наркотиками, не звонишь ли по междугородке, с кем встречаешься. Они думают, ты – Аль Капоне. Здесь редко что-нибудь случается. Они получили фотографию из Оттавы. Слегка напоминает тебя. Я уговорил их подождать до утра, когда гости уснут.