- Разумеется, нет, мой милый! Он как новорожденный младенец, всегда таким был. Он воображает, что я большая, разумная, взрослая, этакий мохнатый старый друг, вроде Нэны из "Питера Пэна" [в повести-сказке Дж.Барри "Питер Пэн" сенбернар по кличке Нэна служит нянькой в небогатой семье].
Феликс рассмеялся.
- Так что его ждет сюрприз? (Je ne veux pas que tout finisse entre nous.) [Я не хочу, чтобы все между нами кончилось из-за недоразумения (франц.)]
- Это если выйдет по-моему? Не уверена. Он может ничего и не узнать. Иногда мне кажется, что в этом была бы самая прелесть. Я хочу проглотить его так, чтобы он и не заметил.
- Что-нибудь он, вероятно, все же почувствует! Бренди хочешь, Милдред? Или куэнтро? (Mon beau Felix, je ne veux pas mourir a force d'etre raisonnable). [Мой красавец Феликс, я не хочу умереть от избытка благоразумия (франц.)]
- Да, спасибо, немножко куэнтро. Завтрак был просто прелестный. Ах, Феликс, милый, как бы мне хотелось, чтобы ты был посмелее! Я могу вдохнуть в человека смелость, когда это может мне повредить, а когда мне это нужно - не могу. Я даже собственную смелость не могу проявить. Связана по рукам и по ногам.
- Я тоже, - сказал Феликс. - Закурить можно? (Je vous aime de tout mon etre, je desire vous epouser, etre avec vous pour toujours.) [Я вас люблю всем своим существом, я хочу выйти за вас замуж, быть с вами всегда (франц.)]
- Конечно, кури. Зачем ты вечно меня об этом спрашиваешь? А тебе нет нужды чувствовать себя связанным. Ты можешь поговорить с Энн без обиняков.
- Давай кончим об этом, хорошо? - сказал Феликс и тут же добавил: - Ты знаешь, по-моему, Миранда меня не любит. В прошлый раз мне опять это показалось. (Felix, Felix, souhaitez vous vraiment me revoir?) [Феликс, Феликс, вы правда хотите снова со мной увидеться? (франц.)]
- Перестань выдумывать препятствия, - сказала Милдред. - Миранда не любит никого, кроме самой себя и, может быть, своего папаши. Она бы тебя стерпела. Честное слово, и так все достаточно трудно, так нечего еще приплетать сюда Миранду. Нет, послушай моего совета. Если ты ждешь, чтобы Рэндл ушел официально, то рискуешь прождать до скончания века.
- Не знаю, - отозвался Феликс, оживляясь. - Не знаю.
- Могу тебе назвать одну причину, почему Рэндл никогда не уйдет, то есть не уйдет официально.
- Об этом я уже думал.
- Вот именно. В кармане пусто. Он просто не может смыться.
Феликс угрюмо помолчал.
- Ну, и что дальше?
Милдред задумалась.
- Может быть, предложить ему денег взаймы?
Феликс расхохотался.
- А ты знаешь, я думаю, он бы их принял!
- Конечно, принял бы. Во всяком случае, это можно бы сделать анонимно. Нет, серьезно, Феликс, как ты думаешь? Наверно, он бы запросил немало.
- Милдред, есть же все-таки предел!
- Разве? Говорят, на войне и в любви все средства хороши. А ты к тому же военный.
- Да. И на войне, слава богу, не все средства хороши, а когда будет так, я подам в отставку. И в любви то же самое.
- Война в наше время так страшна, что о хороших средствах говорить не приходится. А с любовью и всегда так было. Энн, вероятно, ждет не дождется, чтобы ты взял ее штурмом.
- Не думаю, - отрезал Феликс.
- Ну а он не уйдет. У него нет денег. Он не уйдет, не может уйти. Вот так-то.
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
18
- Они друг в друге души не чают, - сказал Рэндл.
Был поздний вечер. В квартире Хью на Бромтон-сквер шторы были задернуты. Днем Лондон задыхался от жары, а теперь над ним дрожала душная лиловая тьма, густая и неподвижная.
Хью и Рэндл вместе обедали, и пообедали на славу. А вернувшись из ресторана, пили бренди. К удивлению Хью, вечер прошел приятно. Когда Рэндл позвонил ему и предложил повидаться, он было заподозрил какой-то подвох. Но за обедом они говорили на всякие нейтральные темы и так сумели найти прежний товарищеский тон, что Хью уже готов был поверить, что Рэндл только для этого и пришел к нему. Лишь теперь, совсем поздно, прозвучали имена обеих женщин. Хью взглянул на часы.
В последнее время Хью только тем и был занят, что думал об Эмме, и, хотя многие из его мыслей были тягостны, в целом занятие это было радостью, а его собственная увлеченность - чудом. Он, конечно, по-прежнему бродил в потемках. Он не только не знал, что думает Эмма, но не знал в точности, чего сам хочет, в точности - не знал. Но он твердо знал, в какую сторону идти, и шел в эту сторону один, спотыкаясь, под знаменем, на котором были начертаны слова "Свобода" и "Голод".
Ибо Хью оказался более или менее в положении человека, который, будучи выпущен из тюрьмы, после первого бурного взрыва радости обнаружил, что хоть он и свободен, но свободен только умереть с голоду. Самое чувство освобождения не переставало его удивлять - ведь пока Фанни была жива, он вовсе не считал себя узником. Но теперь открытость мира ошеломила, ослепила его, он чувствовал слабость от избытка свежего воздуха. Однако это повлекло за собой и новые запросы.
Как пожилой женатый человек, живущий в привычном кругу словно бы любящей его семьи, он давно закоснел в эмоциональной рутине, которая стала рутиной до такой степени, что эмоции были в ней едва различимы. Теперь же, хотя все, кто любил его, кроме одного человека, остались на своих местах, ему их уже было мало. Хью чувствовал, что изголодался по новым встречам и неожиданностям, по взглядам глаза в глаза, поединкам душ и внезапным самозабвенным привязанностям.
Возобновление знакомства с Эммой во многом обмануло его ожидания. Да, она оказалась старее, чем он мог предположить, в каком-то смысле она была даже старше его. Если он мог вообразить, что, так сказать, унесется с Эммой в вальсе, это, конечно, было иллюзией. Эмма изменилась, в ней появилось что-то покорное и угрюмое, недоступное его пониманию. И все же это была прежняя Эмма, и смутное сострадание к ней лишь придавало особую остроту давнишнему признанию ее превосходства. А больше всего его волновала абсолютная непосредственность их общения, позволявшая ему ощутить соленый вкус реальности, которой он так жаждал.
Но что Эмме нужно? Ее поведение сбивало его с толку. Она была рада его видеть, отчасти, вероятно, даже скрывала свою радость. И в то же время подчеркнуто удерживала его на расстоянии. Он был в восторге, когда она выразила желание поехать в Грэйхеллок, хотя немного и стыдился везти ее туда. А уж там она держалась совсем необъяснимо. Прогнала его с глаз долой, а сама часами, и до и после завтрака, разговаривала с Энн, с детьми, с кем угодно, только не с ним. И еще как на грех это появление Милдред с ее компанией, и вздернутые брови Милдред, и посахаренные шуточки Эммы... У Финчей хватило такта отказаться от завтрака, но последний час перед завтраком они заняли целиком, и Хью пришлось выслушивать болтовню Милдред о каких-то выставках в Лондоне и прочей чепухе, а краешком глаза он видел, как Эмма исчезла за буками - ее вел под руку этот Феликс Мичем. За весь день ему было хорошо только в дороге, когда он на спокойных участках держал Эмму за руку и они говорили о прошлом.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});