в письменной форме, так было спокойнее. Выходцев прекрасно понимал свои карьерные перспективы и о заведовании упоминал лишь в шутку. Жизненные планы его были простыми – оперировать до тех пор, пока позволяет здоровье, а затем сесть на прием в какой-нибудь поликлинике, желательно – ведомственной, где работа спокойнее, а премии выше. Что же касается личной жизни, то здесь никаких изменений не предполагалось – холостяком родился, холостяком и помру. Но, как известно, человек предполагает одно, а обстоятельства располагают его к другому. Карпицкая надеялась на то, что она сумеет преодолеть эту тягу к хроническому безбрачию.
Сначала она просто надеялась, затем стала сильно надеяться, а когда надежда из очень сильной превратилась в отчаянную, решилась на серьезный разговор с любимым. Мне уже тридцать четыре, скоро рожать будет поздно, и вообще устала я от такой «подвешенной» жизни, так что давай решать – или ты ведешь меня в ЗАГС, или я буду искать другого кандидата в мужья.
Серьезный разговор состоялся вечером во время очередного совместного дежурства, благодаря чему его содержание сохранилось в отделенческих анналах. В роли хрониста выступила медсестра Заломина, дежурившая вместе с Карпицкой. Память у Заломиной была превосходной, а слух еще лучше, так что она все слышала и все зафиксировала.
– Ну почему ты придаешь такое значение пошлым условностям?! – возмущался Выходцев. – Неужели штамп в паспорте значит больше, чем наша любовь? Хочешь рожать – рожай! Я буду помогать, стану участвовать в воспитании ребенка, дам ему свою фамилию и вообще ты можешь на меня положиться во всем! Но давай обойдемся без ЗАГСА, ладно? Вот что тебе даст статус замужней женщины?
– Уважение! – рявкнула Карпицкая. – И разное другое… Если ты, не дай Бог, заболеешь, я смогу получать информацию о твоем состоянии, у нас будет общее имущество, общая жизнь… А сейчас мы только спим вместе, а живем порознь! Ты и к ребенку станешь так же в гости приходить по выходным?
– Ты не понимаешь всей прелести нашей нынешней жизни! – завелся Выходцев. – Что плохого в том, что мы живем порознь? Это не мешает нашим отношениям, а укрепляет их. Для нас каждая встреча – событие, праздник, а не рутинная обыденность! Вот сегодня я ехал утром в больницу и предвкушал, как мы будем вместе дежурить, ждал встречи с тобой. А если бы мы ехали вместе, то я бы так не вдохновлялся… Нет, я бы все равно вдохновлялся, потому что твое присутствие меня вдохновляет, но не так сильно… Паузы – они только обостряют чувства. Знаешь, что советуют семейные психологи людям, переживающим кризис в отношениях? Разъехаться ненадолго, перевести дух, поскучать-подумать… Ну ты же умная женщина, должна все понимать! Неужели тебе для самоутверждения нужен весь этот дурацкий аттракцион с фатой, маршем Мендельсона, швырянием букета и угадыванием невесты наощупь?
– Мне для самоутверждения нужна семья, – уточнила Карпицкая. – Свадьбу можно не играть, а если тебе не нравится марш Мендельсона, то мы можем расписаться по-тихому, в «Моих документах».
– Зачем?!
– Затем что я этого хочу!
– А смысл?!
– Смысл в том, чтобы у нас была семья, а не потрахушки между делом! – раздался глухой звук – явно Карпицкая стукнула кулаком по столу. – Ты, конечно, удобно устроился – все удовольствия и никакой ответственности, но я так больше не хочу! И прекрати, пожалуйста, жрать, когда я с тобой разговариваю о важном!
– Эля, ты мне надоела! Ты душная, как пуховая подушка, и липкая, как смола!
На несколько секунд пикировка прервалась, а затем, практически одновременно раздались громкий прерывистый хрип и еще более громкий вопль.
– Айа-а-а-а!
Заломина не сразу решилась войти в ординаторскую, а, когда вошла, увидела страшную картину – Выходцев лежал на полу на спине, пытаясь оттолкнуть от себя обеими руками Карпицкую, а та склонилась над ним, упершись коленом в грудь, и пыталась перерезать ему горло ножом, которым обычно резали хлеб и прочие продукты. Кровь стекала по шее Выходцева тонкими извилистыми струйками…
– Мамочка… – успела пролепетать Заломина до того, как лишилась чувств…
– У нас медсестра из гнойной хирургии доктора зарезать пыталась за то, что он на ней жениться не соглашался, – рассказывали в приемном покое семьдесят девятой больницы сотрудникам скорой помощи. – Прямо в ординаторской, на дежурстве, ножом по горлу… Если бы это дома случилось, его бы не спасли… Кавказская женщина, горячая кровь!
«Скорики» мгновенно разнесли новость по Москве. Корреспондент газеты «Московский пустословец» приехал в больницу собирать материал для очерка, но его не пустили дальше приемного отделения. Собственно, дальше ему и не было нужно, потому что охранник и одна из санитарок выложили все до мельчайших подробностей, начиная с того, что доктор склонял медсестру к аборту и, заканчивая тем, что медсестра не просто перерезала любовнику горло, а намеревалась отрезать ему голову, да не успела… Корреспондент добавил к услышанному немного от себя и очерк получился просто замечательным, пробирающим до мурашек. Одно название чего стоило: «Доктор без головы». Во избежание осложнений в очерке говорилось об «одной из московских больниц», но те, кто был в теме, поняли, что речь идет о кузнице здоровья номер семьдесят девять.
Но лишь посвященные и причастные знали правду, которая сильно отличалась от версии, увековеченной в предании (так, обычно, и бывает; говорят, что на самом деле леди Годива рассекала на коне по улицам Ковентри не голышом, а всего лишь с непокрытой головой, но автору хроники захотелось немного приукрасить).
Обозвав Карпицкую «душной, как пуховая подушка, и липкой, как смола», Выходцев издевательски подмигнул ей и подбросил вверх оливку, чтобы, по своему обыкновению, поймать ее ртом. Но кара небесная настигла святотатца, оскорбившего любимую женщину столь неуместными сравнениями – мелкая оливка (крупными его Карпицкая давно не баловала) застряла в гортани, перекрыв доступ воздуху. Карпицкой пришлось в срочном порядке разрезать трахею для того, чтобы воздух начал поступать в легкие ниже «затора». Эту операцию, называемую трахеотомией, она никогда не производила, только знала, где и как нужно резать. Задыхающийся человек дезориентируется, поэтому Выходцев не понимал, что любимая хочет ему помочь и пытался ее оттолкнуть…
Оклемавшись, Выходцев явился на работу с пышным букетом роз и большим тортом в форме сердца, на котором красным по белому было написано «Прости!». Торт Карпицкая разделила по справедливости – половина с буквами «Про» досталась врачам и старшей медсестре, а другая половина, на которой было написано «сти!» – медсестрам. Цветы же она преподнесла пациентке Евланниковой, которая в тот день выписывалась домой. Прикол заключался в том, что Евланникова была вреднейшей из вредных, овредненных вредностью вредных. За