Читать интересную книгу Мой муж Джон - Синтия Леннон

Однажды за игральным столом мы увидели актера Стэнли Бейкера, играющего в покер с тремя другими гостями, лица которых мне были знакомы по киноэкрану. Неподалеку, на диване, сидел режиссер Роман Полански. Он и его жена, Шэрон Тейт, держались за руки. Несколько лет спустя она погибнет от рук Чарльза Мэнсона и его банды. Напротив сидел певец Алан Прайс со своей подружкой, а в углу комнаты некая таинственная женщина предсказывала судьбу по руке. Мы с Джоном уселись на подушки, лежавшие на полу, а сама Альма, ее мама и сестра разносили гостям шампанское. Я впервые столкнулась с такой гедонической роскошью и чувствовала себя не в своей тарелке.

Было здорово ощущать свою принадлежность к свингующему Лондону, но все это лишь усугубляло мою неуверенность в себе. В отличие от Джона, который легко вписался в новую атмосферу, я все еще страдала от комплексов, понимая, как мне не хватает тонкости и изысканности. «Мне, простой и наивной девчонке, крупно повезло, я не заслуживаю права находиться здесь», — говорила я себе. Окруженная изощренным великолепием, я все острее осознавала собственное несовершенство.

Я старалась, как могла, бороться со своими сомнениями и страхами, посещая самые модные магазины — Biba на Кенсингтон — Хай — стрит, Mary Quant на Кингс — роуд и другие. Там я покупала изумительные наряды, делала себе прически в небольшой греческой парикмахерской в районе Бейзуотер (в шикарном салоне вроде Vidal Sassoon я бы не находила себе места от смущения) — в общем, прилагала все усилия, чтобы выглядеть достойно. Однако сомнения в собственной привлекательности не оставляли меня. Это было вовсе не так важно в те времена, когда мы с Джоном жили в Ливерпуле. Тогда мы с ним были сосредоточены только друг на друге, и мой черный костюм а — ля Бриджит Бардо и высветленные волосы автоматически делали меня супермодной. Сейчас же, когда нас с Джоном повсюду окружали соблазнительные, тоненькие, как тростинки, модели и актрисы, для которых выглядеть великолепно было образом жизни и способом существования, я понимала, что не выдерживаю конкуренции.

Тем не менее мне тоже доставалась моя доля комплиментов. Помню, как кто — то сказал мне, что я красивее Бритт Экланд, жены Питера Селлерса, которую многие считали воплощением идеально прекрасной блондинки. Услышав столь лестные слова в свой адрес, я несколько дней не могла успокоиться. Джон, надо признаться, нередко говорил мне, как он меня любит, и сердился, когда я делилась с ним своими переживаниями. Приходилось прятать их глубоко внутрь и вести себя на людях так же, как остальные дамы, то есть изо всех сил стараться блистать и покорять сердца. Это давалось мне особенно трудно, когда меня вдруг охватывали мысли о том, что Джон может мне изменять. Альма Коган, кстати, была одной из женщин, которых я подозревала в связи с Джоном. Я замечала сексуальное напряжение между ними, ее откровенные заигрывания. Впрочем, весомых причин для подозрений у меня не было, просто интуиция подсказывала.

Я старалась как можно глубже прятать от посторонних глаз свою уязвимость и закомплексованность, но иногда все это вываливалось наружу самым неожиданным и неуклюжим образом. В один из таких злополучных вечеров мы были на новоселье у Силлы Блэк и ее мужа Бобби, только что переехавших в Лондон. Силла отныне являлась штатной артисткой в элитной «конюшне» Брайана и первой после Хелен Шапиро поп — исполнительницей, возглавившей хит — парад. В течение вечера состав гостей постоянно пополнялся и обновлялся, приходили разные знаменитости и люди менее известные.

К исходу вечера, когда все уже изрядно выпили, Силла зашла к себе в спальню и увидела там певца Джорджи Фэйма, который почему — то разговаривал с закрытой дверью ее гардероба: «Ну же, Син, выходи, прошу тебя. Что случилось?» — «Я выйду отсюда только тогда, когда Джон заметит, что я исчезла», — отвечала я, вся в слезах.

Силла, обеспокоенная не столько моим состоянием, сколько тем, что я, будучи такой пьяной, могу испортить ее дорогие новые платья, спешно помогла вытащить меня из шкафа. Она предложила выпить еще по стаканчику, а Джон в это время продолжал мирно беседовать, окруженный толпой людей, в другом конце квартиры, так и не заметив, что я куда — то запропастилась.

Однажды вечером, вскоре после нашего переезда в Кен — вуд, снизу кто — то позвонил в дверь. Джон открыл, я стояла чуть позади него. Это были Боб и Сонни, фотограф «Битлз» со своей женой, которые жили неподалеку от нас, в Эмперорс — Гейт. Боб выглядел взбешенным, а Сонни, эта великолепная шведка, рыдала у него за спиной. Боб не обратил на меня никакого внимания и сказал Джону, что хочет с ним поговорить. Втроем они заперлись в гостиной, и через полчаса супруги уехали. Когда Джон вернулся на кухню, я спросила его, в чем дело, но он только пожал плечами и поднялся к себе наверх в студию. Мы больше не говорили об этом случае, однако довольно скоро до меня дошла новость, что Боб с женой разводятся. Вывод, что это произошло из — за романа Сонни с Джоном, напрашивался сам собой. Однако никаких тому доказательств у меня, опять же, не было.

В некоторых биографиях Джона авторы прямо указывают на то, что он был бабником, причем с самого начала. Еще в училище он якобы встречался с другими девушками за моей спиной. Я могу сказать, что если это и было так, то я об этом ничего не знала. Он мог пофлиртовать с кем — нибудь на вечеринке, но в колледже Джон находился со мной все время, и у него просто не было возможности встречаться с кем — нибудь еще. В то время я не допускала и мысли о том, что он способен на измену. Мы были вместе, мы любили друг друга — о большем я и не мечтала. И лишь после переезда в Лондон, где начался новый период нашей жизни, в мою душу стали закрадываться некоторые сомнения.

Конечно, я понимала, что у Джона могли быть случайные связи, когда «Битлз» находились на гастролях. Отрицать это невозможно, ведь каждый из них был прежде всего человеком. Мы, их женщины, знали, как девицы бросаются к ним на шею, но мы также знали, что они не придают этому большого значения и всегда возвращаются домой, к нам. Мы старались не замечать этого, как не обращали внимания на письма типа: «Я люблю твоего мужа, он тебя не любит, ему нужна только я. Оставь его в покое». Некоторые из таких посланий были откровенно смешными, другие содержали прямые угрозы, однако все они неизменно выбрасывались в корзину и быстро забывались. Поэтому, задаваясь вопросом, было ли у Джона что — нибудь с Альмой, или Сонни, или с другими женщинами из нашего окружения, я рано или поздно принимала решение оставить все как есть. Я верила, что мы — крепкая семья, способная пройти через что угодно, и не хотела требовать от него объяснений или искать доказательств его неверности, пока они не предстанут передо мной со всей очевидностью. Попробуй я прижать его к стенке, он бы развернулся и ушел, а я осталась бы мучиться подозрениями, да еще себя же во всем обвинять. В конце концов, я не из тех женщин, которые держат мужа под неусыпным контролем и смотрят на него, как на собственность. Знать, что именно благодаря мне у Джона есть стабильная точка опора в жизни, что он любит меня, — это уже достаточно, и пусть так и будет.

В январе 1965 года Джон появился в сатирическом шоу Питера Кука и Дадли Мура Not Only… But Also[25]. Они мгновенно сошлись с Питером и стали хорошими друзьями. Оба любили злые, ядовитые шутки и обладали незаурядным жестким умом. Вскоре после передачи Питер и его жена Венди пригласили нас к себе в гости. Их дом в лондонском районе Хэмпстед выглядел как картинка в глянцевом журнале. Войдя внутрь, мы с Джоном обменялись ошеломленными взглядами. Хозяева, судя по всему, без труда достигали совершенства во всем. Их огромная кухня была снизу доверху заполнена медной утварью и букетами засушенных цветов. В дальнем углу стояла массивная газовая плита, вся заставленная сковородами и противнями с заманчиво пахнущей едой. В столовой был накрыт длинный дубовый банкетный стол с красивыми хрустальными бокалами, сверкающими приборами и вазой с искусно подобранными садовыми цветами. Еда была превосходна. Тогда мы впервые попробовали чеснок: представьте себе, в Ливерпуле в годы нашей юности о нем даже не слышали.

Дадли Мур тоже пришел, и они с Питером, по своему обыкновению, начали дурачиться. Джон подключился, старательно упирая на свой ливерпульский акцент, и так, опорожняя одну за другой бутылки дорогого красного вина, мы прохохотали весь вечер. В разгар застолья Джон легонько толкнул меня коленом и, улыбаясь, подмигнул: все отлично.

Когда наступило время уходить, он пригласил Питера, Венди и Дадли отужинать у нас на следующей неделе. Я посмотрела на Джона с ужасом: как же я смогу устроить что — либо подобное? Надо признать, мои кулинарные способности несколько продвинулись, и теперь я могла приготовить не только замороженный рис под соусом карри, но даже целый ростбиф. Но до такого впечатляющего званого ужина мне было еще очень и очень далеко. Что же мне приготовить такого, чтобы удивить самых искушенных гостей во всем Лондоне? По крайней мере, думала я, у нас есть нормальная столовая, хрустальная посуда, серебряные приборы, льняные скатерти и салфетки. Спасибо, что Брайан прикупил в наш погреб несколько бутылок самого дорогого вина — хотя мы и понятия не имели, какой они марки и какое к какому блюду нужно подавать.