Два дня назад по этой дороге во весь опор пронесся вооруженный всадник.
Сделав выразительную паузу, Старик поглядел на своих учеников. Пока они вникали в его слова, он повернул голову к высокому окну с полукруглым верхом. Классная комната находилась на верхнем этаже обители Насмешницы, из окна открывался широкий обзоp на поля и фермы обители, на неглубокий овраг с речушкой, откуда брали воду для полива, и на северную часть Далаима, считавшегося городом, но на деле бывшего большой неопрятной деревней.
Полуденное солнце заливало и поля, и далаимские улицы, выглядевшие под его лучами чище и новее. Приближалось обеденное время, пора было завершать урок, а после обеда эти новички, первый месяц жившие в обители, пойдут работать на поля и в мастерские.
Словно в ответ его мыслям, со двора прозвучал рокот барабана. Несложная мелодия оповещала обитель о том, что наступил обед. Ученики тоже узнали ее, хотя еще не выучили весь набор барабанных сигналов обители. Они терпеливо ждали окончания урока, но Старик не собирался обрывать повествование на полуслове. Он повернулся к классу и так же размеренно, неторопливо продолжил:
– Простите, сестры, – вмешалась в разговор Ликена, – в клубке осталась только одна алмазная нить.
Справедливейшая задумалась.
– Давайте поступим так, сестры, – решила она. – Пусть у нас будет еще одна, общая дочь. Мы не дадим ей работы – пусть живет, как хочет, пусть только веселит нас, радует нас и примиряет нас.
На том они и сошлись. Смотала Ликена с клубка последнюю нить, и появилась в мире Истина, любимое дитя Троих Мастериц.
И оказалась она такой ветреной, такой легкомысленной, такой насмешницей, что даже божественной Девятке не по силам узнать, когда она шутит, а когда говорит всерьез. И если где-то вдруг появляется странность и путаница, значит, там побывала беспечная Насмешница, подшутила над своей серьезной, работящей родней.
Договорив старую легенду о сотворении мира и богов, Старик величаво кивнул на дверь. Ученики встали и чинно, без спешки, один за другим покинули классную комнату.
Он не пошел вслед за ними. Успеет еще он получить свой кусок хлеба и миску с едой. Долгие годы провел он в обители, всю вторую половину своей длинной, очень длинной жизни. Много жильцов сменилось здесь за это время, все давно забыли его настоящее имя и звали его в глаза Учителем, а за глаза Стариком. Но Старик помнил свое имя. Он очень хорошо помнил то время, когда он был голубоглазым кригийским мальчуганом – никто из подлинных служителей Насмешницы не забывал своего детства. Он помнил те дни, когда время было медленным, трава – высокой, мир – ярким, когда обычные вещи казались чудесами, а чудеса не отличались от обыденности, потому что все было новым, все было впервые. Он помнил солнце и летний луг, по которому несли его быстрые ноги, бежавшие по высокой траве не по спешке, а просто так, от избытка юной силы.
Ах, как же далеко они занесли его, эти быстрые ноги! Сколько триморских дорог он исходил и истоптал, по скольким путям он прошел, прошагал, пробежал, проплелся, пока уже в пожилом возрасте не осел в обители Десятой богини. Он помнил все эти дороги, проселки, деревни, города, лица, всю путаницу и круговерть своей бродячей юности и беспокойной зрелости. Он не умел и не хотел забывать – он любил глядеть в свое прошлое, любил воскрешать его картины и проживать их заново.
Взгляд Старика подернулся дымкой воспоминаний и вернулся в настоящее, в опустевшую классную комнату. Только что здесь были его ученики, тихие, почтительные, ловящие каждое его слово. Они пришли сюда служить Истине. Они верили, что он все расскажет им, всему научит их, и они в точности узнают, кто такая Истина и как ей нужно служить. Они доверчиво ждали, что он вложит в их головы то, что понял сам на нелегком опыте. Но как передать, как объяснить им непрожитое, невыстраданное ими, именно поэтому оборачивающееся ложью? Как, как, как?!
Старик знал ответ.
Его тяготили их глаза, незрячие, пустые, как стеклышки. Он давно устал от этих глядящих, невидящих глаз. Он давно устал смотреть в глаза людям и почти неизбежно встречаться с пустотой.
Он смотрел в окно, но не видел ни полей, ни ручья в овраге, ни потрепанных далаимских избенок. Его глаза глядели туда, где голубоглазый мальчуган бежал по солнечному лугу наперегонки с вечной девчонкой, легконогой Насмешницей, и не было конца этому бесцельному, беспечному бегу.
После обеда он ушел к себе и устроился поудобнее в широком просиженном кресле. Его взгляд устремился в окно, на кусок голубого неба с верхушками раскачивающихся на ветру деревьев, и застыл в созерцании грани того и этого мира. Старик мог сидеть так часами, не замечая хода времени и ощущая, как оно растворяется и отступает перед лицом вечности.
Стук в дверь вырвал его из созерцания и вернул к мирским делам. В ответ на разрешение войти появился привратник – человечек средних лет и неопределенной внешности, одетый, как и все служители Десятой богини, в просторные штаны из выбеленного волоконника и такую же рубаху, подпоясанную веревкой.
– Там, у ворот обители какой-то знатный воин, – сообщил он. – Он требует к себе настоятеля.
Пpивpатник выглядел испуганным – видимо, воин произвел на него грозное впечатление.
– Требует? Что ж, я выйду к нему.
Ему, действительно, было интересно посмотреть на человека, требующего к себе настоятеля обители Истины. Он неторопливо прошел по коридорам, спустился по лестницам и оказался на заросшем зеленой травой дворике перед главным входом в обитель. Рядом с большим, в человеческий рост, барабаном, подвешенным внутри деревянной вертикальной рамы, стоял воин в латах и запыленном дорожном плаще, придерживая за уздечку измученного коня. Жесткие черты худощавого лица воина казались вырезанными из камня, в глазах застыла упрямая, недобрая озабоченность.
Старик сошел с лестницы и молча остановился в нескольких шагах от него.
– Вы настоятель этого места? – шагнул к нему воин, бросив уздечку.
– Да. За чем вы приехали?
– Я требую истины.
– Требуете? – негромко повторил Старик. – Истину, как и женщину, можно взять силой, но то ли вы получите, что хотели? Ей нужно долго и терпеливо поклоняться, и если вам повезет, она когда-нибудь ответит вам любовью.
– Я поклоняюсь Аргиону, – недовольно нахмурился воин. – Нельзя поклоняться всем богам на свете. Когда ко мне обращаются по делам Аргиона, я не отказываю в помощи. Так почему мне ждать отказа в помощи, если мне нужно обратиться по делам Истины к ее служителю?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});