Читать интересную книгу На задворках Великой империи. Книга первая: Плевелы - Валентин Пикуль

– Понимаю.

– А в бараке почти не лечат. Больше вяжут да водой окачивают. Но выпустить тоже нельзя. Очень боюсь, чтобы не попался кто-нибудь из Астрахани, – там снова чумой запахло…

– Типун вам на язык, Иван Степанович!

Оставшись один, Мышецкий пытался вспомнить, что занимало его перед приходом Кобзева, но не смог сосредоточиться.

В голове с утра уже начался сумбур: Додо перемешалась с бревнами, подарки султана Самсырбая с мечтами о постройке в Уренске хлебного элеватора.

– Сдавать начал, – сказал Мышецкий, поглаживая висок, и в этот момент на пороге его кабинета предстала незнакомая фигура.

Вошедший офицер был дороден, грубоват. На лице его, от скулы, тянулся синеватый шрам, который кончался в углу широкого, как у лягушки, рта.

– Что вам угодно, сударь?

– Позвольте представиться: помощник начальника Уренского жандармского округа капитан Дремлюга!

Мышецкий посмотрел на него с удивлением.

– Аристид Карпович никогда не говорил мне о вас.

Дремлюга подошел к столу и уверенно сел:

– Сие ничего не значит. Мой начальник не любит держать на виду своих подчиненных. Да и мы, по долгу службы, предпочтительно обретаемся в тени. И ходим больше, ваше сиятельство, вот так – по стеночке, по стеночке…

– Какова цель вашего визита ко мне? – спросил Мышецкий.

– Аристид Карпыч, – пояснил Дремлюга, – поручил мне от своего имени ознакомить вас по некоторым вопросам…

– Хорошо. Давайте сюда, – протянул руку Мышецкий.

– Нет, ваше сиятельство. Бумаги не будет. Поручено передать на словах.

– Что именно?

– В частности, речь пойдет о прибывшем из Москвы социалисте Викторе Штромберге!

– Любопытно, – подстрекнул Мышецкий жандарма.

– Вышепоименованный, – продолжал Дремлюга отчетливо, – вчера был по неосторожности схвачен чинами полиции…

– Ого!

– Тогда как демагогия Штромберга является доктриной официальной и одобрена свыше.

– Я что-то не совсем понимаю…

– Проще пареной репки, ваше сиятельство!

– Штромберг – социалист?

– Ярый! – ответил Дремлюга.

– В таком случае Чиколини прав?

– Чиколини глуп, – внятно ответил Дремлюга, – и об этом знают все в городе. Еще раз повторяю вам, ваше сиятельство, что Штромберга не следует опасаться…

Мышецкий сомкнул перед собой в замок пальцы рук:

– Отвечайте просто: ваш Штромберг провокатор?

– Что вы, князь! – брезгливо отряхнулся Дремлюга. – Провокаторов мы науськаем и в Уренске, совсем незачем вызывать их для этого из Москвы, деньги тратить. Но пропаганда Виктора Штромберга должна изменить ситуацию!

– С кем встречался этот Штромберг в городе?

– Вчера он выступал на митинге в депо…

– Так.

– …после чего ужинал с господином Атрыганьевым.

«Хорош социалист, – подумал Сергей Яковлевич. – Но еще лучше губернский предводитель дворянства!»

Мышецкий захлопнул крышку чернильницы, в которой купалась весенняя муха: так ей, негодной…

– Скажите, – спросил он, – зачем вы посвящаете меня в эти интимные подробности?

– Чтобы вы не повторили ошибки Чиколини, – спокойно ответил Дремлюга.

– В таком случае я обещаю вам не соваться в вашу политику. Только один вопрос: что с задержанным в банке?

– Выездной прокурор расследует… Задержанный уже назвал себя несколькими именами, но повешен будет, пожалуй, под фамилией Никитенко (есть кое-какие предположения, что это именно он).

– Разве он будет повешен?

– А как же? Он знал, на что идет, голубчик. Такие вещи не возьмется защищать сам Плевако…

Дремлюга откланялся, шагнул к дверям, и тогда Мышецкий ударил его в спину:

– А – пила?

– Что пила? – не удивился жандарм. – Пила хорошая, ваше сиятельство. Фирма «Колэн». Сделано в Париже. С маркой Золингена. Такой пиле позавидует любой хирург… Еще раз – кланяюсь!

«Мудрецы, – подумал Сергей Яковлевич, – таких и нагишом не поймаешь…»

На пороге появился Огурцов.

– Ну-ка, – сказал ему Мышецкий, – окажите мне незначительную услугу: пройдитесь по одной половице.

Огурцов прошелся кое-как – по трем сразу.

– Молодцом вы у меня, – похвалил его князь. – Ходить не можете, а еще ни одной глупости я от вас не слышал… Только это вас и спасает!

Огурцов стоял, преданно моргая, и – ни гугу.

– Бог с вами… Лошади заложены?

– В самый раз, ваше сиятельство.

– Еду на подворье. – Мышецкий с хитрецой улыбнулся. – Если будут меня спрашивать, говорите: губернатор уехал молиться…

Разговор с Мелхисидеком был у него короток.

Сергей Яковлевич сознательно решил ускорить события. Передавая под крутую руку владыки озеро Байкуль, он понимал – потеря озера подстегнет с ответом и султана. Сиятельный прапорщик должен осознать, что второй раз отыграться ему не удастся.

Или – или.

Владыка тоже распознал подоплеку этого безмолвного заговора. О госпоже Монахтиной не было сказано ни единого слова.

Как на торге, хлопнули вице-губернатор с архиепископом по рукам, и Мелхисидек спросил только об одном:

– А казачат ты мне пришлешь, князь, ежели киргиз ерепениться станет?

И ничего не оставалось Мышецкому, как ответить:

– Дам!..

О-о, теперь-то они его зажали… Сергей Яковлевич и сам хорошо понимал это. Но с Мелхисидеком вроде бы расчеты были уже покончены.

Он мне – зерно, я ему – Байкуль.

Пора бы уж и Конкордии Ивановне потребовать с него комиссионные сборы!

«Молчит что-то… Верно, обдумывает – чем бы взять? А, может, наоборот, сама хочет дать чего-либо?..»

4

Мышецкий был озадачен: где же люди – умные, зрячие, все понимающие и совсем непричастные к чиновному быдлу? Неужели сенатор Мясоедов был тогда прав, говоря, что таких людей он не встретит в Уренской губернии?

Да, конечно, от Борисяка (совсем не от Кобзева) тянется какая-то незримая ниточка – именно туда, где живет, разумно и тревожно, все, что есть ныне лучшего в России. И даже не в цехах Уренского депо – нет, гораздо шире! – залегает уже могучий пласт взрывчатого материала, готового потрясти основы великой империи. Погибнут тогда под развалинами и Паскаль и Конкордия… «А я? Меня тоже завалит обломками?»

Сергей Яковлевич, будучи человеком неглупым, понимал также и то, что Борисяк (и подобные ему) никогда не дадут ему даже подержаться за кончик той ниточки, уводящей к спасению, как нить Ариадны, ибо он, его сиятельство, всегда останется для этих людей чужим…

«Но почему? – думал князь расстроенно. – Да, я только исполнитель предначертаний власти царя, но взрыв Революции, все оживляющей и все воскресающей, я бы, пожалуй, приветствовал тоже». И снова и снова его мысли возвращались к переселенцам…

В разговорах с Кобзевым Сергей Яковлевич не боялся вы­сказывать свое искреннее мнение.

– То, что мы наблюдаем, Иван Степанович, – говорил князь, – это крамола, по сути дела. Крамола по отношению к народу, одобренная самим правительством. И порождающая другую крамолу, вполне законную, как ответ на это издевательство. Тридцать процентов детской смертности… Тридцать! Ведь это же сознательное умерщвление народа, умного и терпеливого!

Кобзев уже занимался подбором людей для расселения в Уренской губернии – на необъятных пустошах степей. Конечно, он в первую очередь мог обращаться лишь к тем «самоходам», которые уже отчаялись добраться до обетованной земли.

У которых уже не бренчало в загашнике ни единой копейки.

Которые осели на Свищевом поле – тупо и безрадостно.

Которые попросту устали передвигать ноги.

Метод воздействия на них был прост: вот земля у вас под носом, приглядитесь – сочная, нетронутая, за Томском путь еще тяжелее, вам будет не дотянуть. Решайте: или – здесь, или… Смотрите сами!

И семейства – победнее да посмелее – начали оставаться.

Узнав об этом Мышецкий сразу же распорядился:

– Напишите официальное прошение от моего имени к командующему Уренским военным округом. Пусть генерал-лейтенант Панафидин выделит мне, сколько сможет, солдатских палаток. Я найду способ отблагодарить его… А сейчас срочно в три ноги, чтобы Борисяк был здесь!

Борисяк, запыхавшийся, явился:

– Вот что, Савва Кириллович! Получив солдатские палатки, сразу же подвергните их дезинфекции. За Кривой балкой заранее расчистите место, устройте ретирадные ямы. Баки для кипячения воды…. Начинайте строгий медицинский отбор группы переселенцев, остающихся в моей губернии!

– Простите, – вмешался Борисяк. – Но поместить больных в холерный барак – значит сразу похоронить. А среди детей, как правило, корь, дифтерит, скарлатина… Куда же я их дену?

– И то верно, – призадумался Сергей Яковлевич. – Я тоже не совсем доверяю Ениколопову… Тогда придется вам соорудить отдельный барак. На той же Кривой балке! Я могу положиться на вас, Савва Кириллович?

– Это я сделаю, – бестрепетно ответил инспектор. – А что будет дальше – не ручаюсь.

– Дальнейшее я беру на себя…