мог бы и поплескаться, попросил бы ее потереть ему спинку. Вместо этого разрушил девичьи планы и мечты неожиданным вопросом:
— У тебя мел есть? А то половицы тут хорошие, портить ножом жалко.
Мелок у нее нашелся в кармашке фартука — иногда приходилось на дощечке, обожженной до черноты, записывать заказы особо привередливых посетителей.
Получив требуемое, Светозар бухнулся на колени на пол, встал на четвереньки. И принялся старательно вычерчивать круг, приговаривая на языке, незнакомом для удивленно наблюдающей девицы:
— Объявляю эту землю захваченной! Отныне и до полудня сия земля принадлежит Лесу и его величеству царю Яру! Да будет так.
Дорисовав и договорив, Тишка не поднялся с пола. Наоборот, заполз в середину круга, прихватив с собой жалобно звякнувшую лютню, улегся там, подложив инструмент под голову. И заснул. Правда, без пьяного храпа, очень мило причмокнув во сне губами. Вообще надо было отчертить круг побольше, захватив в него кровать, но на такой широкий просто сил не хватило.
Девушка постояла в растерянности. Переступать круг, криво начерченный мелом на полу, ей отчего-то страшно не хотелось. Вроде бы нелепость, а ноги сами не шагали в ту сторону. Вот в сторону выхода — шагали, да еще как охотно. Оставлять без тепла и ласки красавца было очень жалко! Но что тут поделаешь. Она задула свечу и, вздыхая, удалилась, тихонько прикрыв за собой дверь.
…Утром у Светозара нещадно болела голова с похмелья. И ломило спину из-за жесткого «ложа».
— Это мне в назидание, чтобы не пьянствовал и на смазливых парней не заглядывался, — бурчал Тишка себе под нос.
Причем сейчас, проспавшись, он искренне не понимал, что хорошего нашел в этом худосочном эльфе. Тем более в парне! Ну, смазливый. Ну, поет сладкоголосно... О! Так может, в этом и кроется подвох? Как он сразу не учуял: в голосе певуна скрывались чары! Пропев весь вечер напролет в согласном трио, Тишка и заморочился, поддался очарованию, причем охотно и добровольно, к тому же долгое воздержание сказалось, потянуло на романтику. Вот и раскрыл он тайну, а ведь всего-то нужно было хорошенько подумать и трезво прислушаться... Впрочем, трезвости-то вчера ему и не хватило.
Очень кстати, что слуги не убрали бадью для купания, окончательно остывшую за ночь: Евтихий залез охладиться, покрякивая по-стариковски, и ушел под воду с головой, разлегся на дне. Правда, чтобы убраться в коротком корыте, пришлось слишком длинные ноги свесить через бортик. Немного побулькал, меланхолично глядя снизу вверх, как пузырьки из носа и рта сквозь прозрачную толщу улетают к поверхности… И когда показалось, что дышать совсем разучился, да и ненужное это занятие, слишком утомительное при том, что вода, впитываясь сквозь поры кожи, принесет всё, что необходимо телу… нужно только тоненькие прозрачные корешки выпустить, чтобы впитать побольше… а из ног, оставшихся на свету, скоро полезут веточки и листочки… Тишка резко вынырнул, словно заново родившись — посвежевший, похорошевший, ужасно голодный.
К его огорчению, нашедшийся в зале трактирщик сообщил, что эльфы отбыли еще на рассвете. Жаль, всё-таки болтать с ними было интересно.
К огорчению трактирщика Евтихий также решил не задерживаться на постое. Позавтракал, потом рассчитался. Приятно удивило то, что собственных грошей за кров и еду не отдал, так еще и получил пару увесистых монет за вчерашнее выступление. И провианта на дорожку хозяин выдал целую сумку в подарок, с напутствием в будущем заглядывать в гости, не забывать, коли еще приведется бывать в здешних местах.
— Красота-то какая! — восторгался Светозар, глазея по сторонам.
Он старался запомнить всё хорошенько, чтобы потом, возвратившись домой, поделиться с родными через связь впечатлениями во всех мельчайших подробностях. У них в Лесу такого не увидишь! Обрывы, скалы, на вершинах которых чудом держатся сильными корнями деревья. А между скалами — речной поток бурлит, чуть дальше по течению обрывается в оглушительный водопад. В голубое небо взлетают облака мелкой водяной пыли — и солнце играет сияющими радугами. Ужасно красиво!
Почти перед самым водопадом крутые берега соединялись подвесным мостом: узким, длинным, опасно раскачивающимся. Не переправа, а какие-то качели из веревок и дощечек, не вызывающих доверия. И по этому самому мосту им с Полканом предстояло перебраться на ту сторону.
— А может, другой мост поищем? — попытался образумить бесстрашного скакуна Светозар.
Полкану-то, конечно, не жутко по эдаким ниточкам-соломинкам вышагивать, он ведь уже умирал однажды. А вот Тишке во цвете лет, так и не погеройствовав, грохнуться тут и свернуть себе шею об камни, а потом сигануть с водопада на острые скалы — совсем не хотелось! Вот нисколечко.
— Где-нибудь рядом наверняка есть сооружение покрепче или брод, — уговаривал он Полкана. Сам же старался голову поднять повыше, заставлял себя смотреть на красоты природы, лишь бы не коситься вниз, туда, где когтистые копыта осторожно и мягко ступают по узеньким дощечкам.
— И ничего я не трус! — продолжал препираться с молчаливым собеседником Тишка. — А что геройского в том, чтобы свалиться с моста?.. Ну, раз так, то с Драгомиром бы и ехал, раз он, по-твоему, смелее меня! А страх, чтоб ты знал, это естественная реакция разумного существа на опасность. Все герои, если они не были, конечно, совершенно идиотами, испытывали страх перед врагами или препятствиями, и эта трезвая оценка им позволяла… Да, именно трезвая. Нет у меня никакого похмелья, баран ты четырехрогий!.. Ах, это я-то стрекозёл?! Всё, мне больше не о чем с тобой разговаривать! Спусти меня, я слезу!
Однако при этом Светозар не шелохнулся, чтобы сойти с седла. Просто некуда было спускаться: скакун с трудом вписывался округлыми лоснящимися боками в оплетку веревочных поручней. Стоило скосить глаза, взглянуть на носок собственного сапога, вдетый в стремя, как начинало слегка мутить от головокружительной высоты, обрывавшейся прямо под ногой. Что странно,