Левицкий быстро обернулся. Глаза у него потемнели, в глубине зрачка металась ярость.
– Ты ведь разговаривала с ним? – глухо спросил он.
– Да. Я подошла к дому и столкнулась с ним буквально нос к носу. Он очень испугался. Или разозлился… Я не поняла… Скорее, то и другое вместе. Знаешь, как-то странно сказал. Его слова просто не выходят у меня из головы…
– Что сказал?
– Что я не из милиции. А потом добавил: «Люди твоей профессии гибнут чаще остальных». За кого он меня принял? В то, что я ФСБ-эшница, он тоже не поверил.
Несмотря на злость, Левицкий фыркнул. Хороша ФСБ-эшница!
– Значит, он тебе угрожал?
– Да. Он сказал, что я иду в противоположном направлении, но именно поэтому не оставляю ему шанса. Своими поисками я только приближаю свою смерть.
Тут Левицкий поймал себя на странном чувстве. Рука его непроизвольно дернулась – словно он хотел ударить этого подонка Ледовских – но сразу после этого полковник осознал: ударить он хочет Анюту! Вот дать пощечину, чтобы дома сидела, не лезла, куда не следует!
«Ну, как их защищать?! – тоскливо спросил он сам себя. – Какие молодцы эти – в Саудовской Аравии! Как у них, наверное, на сердце спокойно! Жена сидит под замком, на лице черное покрывало, никаких тебе синяков, царапин. Приходишь с работы, вешаешь ей на шею очередное ожерелье, она лопочет что-то на арабском – не понять что.
Рай!.. Господи, а если родится дочь?! А если она унаследует мои гены в смысле профессии!» Он чуть не застонал вслух.
– Анюта! Выпороть бы тебя, в самом деле! Или по щекам отхлестать!
– Ну, рискни! – сердито ответила она. – Руку отобьешь. У меня голова в гипсе.
– Тебе этот Ледовских русским языком сказал – не лезь! – Левицкий не мог успокоиться. – А ты лезешь!
– Никто не лезет, вот и приходится мне.
– Ну, почему же не лезет-то?! Откуда ты знаешь?! Может, следователи, ведущие дело Ледовских, давным-давно вышли на след этих денег, давным-давно проверили брата, его алиби, его знакомства…
– Ты сам-то веришь в это? – усмехнулась она.
– Но я, по крайней мере, не лезу, не разузнав! Может, ты вообще мешаешь милиции! Может, они его пасут! А ты лезешь!
– Вот только бьет по башке он меня, а не клязьминских милиционеров! Может, потому, что я подошла к этому делу ближе остальных?
– Он сказал тебе, что ты идешь в противоположном направлении! – напомнил Левицкий.
– А я с ним согласна! – Она вдруг развела руками весьма беззаботно. – Я это тоже поняла! Вот выйду из больницы…
– Ты из нее не выйдешь! – твердо сказал Левицкий. – Будешь лежать здесь до сентября!
– Это не от тебя зависит!
Он улыбнулся, довольный.
– Анюта! Здесь весь персонал – младший по званию! А лечащий врач – вообще старший лейтенант.
– Вот гад! Заманил! Это же это… как ее… карательная психиатрия!
– Совершенно верно!
– Узнаю ваши приемчики!
– О! Ты знаешь только сотую долю правды о наших приемчиках!
– Я читала об этом в газетах!
– Что ты! Газетчики все приукрашивают! Правда гораздо страшнее! Что с тобой? Снова тошнит?
Анюта немного побледнела, откинулась на спинку кровати. Прикрыла глаза, поднесла руку к месту соединения ключиц. Дышать было трудно.
«Вот оно что! – сказала она про себя. – Вот оно что!»
– Ладно. Пошутили и хватит. – Он сел рядом, осторожно прижал ее к себе. – Я сегодня даже не одеколонился, чтобы тебя не тошнило… А то ты в прошлый раз раскритиковала мой одеколон. Сама же дарила, между прочим. Я тут пирожные принес. Шоколадные, как ты любишь. Ну же… – Он тихонько потормошил ее. – Хочешь, чтобы мы договорили?
Она кивнула, все еще не открывая глаз.
– Разумеется, я занялся этим Ледовских. Я так понимаю, мы шли по твоему следу? Были в деканате, в женском общежитии. Ты тоже разговаривала с двумя смешными студентками – тонкой и толстой?
Она снова кивнула. Потом чуть-чуть поморщилась.
– Кстати, за тобой шел еще один любопытный. Молодой человек, блондин с карими глазами, загорелый, – она на секунду открыла глаза, остро глянула на Левицкого, опять поморщилась. – Худощавый, хорошо одетый. Выдавал себя за налогового инспектора. Интересовался Гришиным адресом. Мы уже были на этой квартире. Но его там нет. Судя по всему, он исчез не менее недели назад. Теперь, когда ты рассказала о его угрозах и, главное, об «ауди», я должен проинформировать милицию. Но, разумеется, отныне я сам буду дублировать их действия. Теперь это касается лично меня. Что скажете, товарищ начальник?
– Вольно… – она устало прижалась к его плечу.
– Как же ты сообразила, с капюшоном-то? – он стал гладить забинтованную голову.
– Ты не поверишь…
– Зная тебя, Анюта, я поверю всему! Клянусь!
– Мне подсказывал внутренний голос! Настоящий такой… И почему-то мужской. Что ты улыбаешься?
– Молодая ты еще… И правильно. Никогда не старей…
– Я, конечно, потом посоображала немного, когда уже в себя пришла. Это была внутренняя логика. Анализ увиденного… Слушай, такой стремительный! Увидела утолщение стены на своей лестничной площадке и поняла, что никто там стоять не может: соседи-то безвыездно на даче! Никогда они посреди недели не возвращаются! Бомжи обычно стоят у батарей. Влюбленные подростки у нас имеются только на четвертом! Значит – стоп! Фонари не горят – значит, ситуация усложнилась! Надо бежать! А куда? Тут я, наверно, вспомнила, как ты говорил еще осенью, что в банке охранник ночует. Туда надо бежать! А когда я услышала, как этот тип глубоко вдыхает воздух, – («Ох!» – тихонько простонал Левицкий.) – то поняла, что он к удару готовится. Замахивается. Вот капюшон и дернула!
– Может, правда к нам пойдешь? – тоскливо спросил он. – Лейтенантом будешь.
– Ну вот еще! Ты, значит, полковником, а я лейтенантом?
– А кем ты должна быть, если я полковник?
– Если оценивать умственные способности? Пропорционально интеллекту? – уточнила она. Он молча кивнул, уже зная, что она скажет.
– Только маршалом! Генералиссимусом!
– Я поговорю с начальством… Теперь о Ледовских. Если клязьминские милиционеры действительно крутятся только вокруг этих неизвестных наркоманов, я их растрясу так, что им мало не покажется! Обещаю! Похоже, что ты и правда натолкнулась на какой-то новый аспект этого дела.
– А письма? – тихо спросила она.
– Анюта! Я боялся этого вопроса, как не знаю чего! Ну они-то при чем?
– Ни при чем?
– Нет! Ну нет у меня оснований для противоположных выводов! Если письма ни при чем, все гораздо проще!
– Вот в том-то и дело! – с неожиданной злобой сказала она. – И я не понимаю, при чем здесь они! Зачем?! Особенно одно из них!
– Я не понял, ты на кого сердишься-то?
– Да на себя!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});