Читать интересную книгу Смертная чаша весов - Энн Перри

И Зоре фон Рюстов тоже не будет прощения. Она бросила вызов всем установлениям своего круга. Для нее не осталось пути назад, а равно и тем, кто был с ней заодно, – разве только будет доказано, что ее намерения честны.

Но мисс Лэттерли было сложно улучить время, когда кто-нибудь будет расположен к разговору о Зоре: трагедия Роберта затмила все остальное. Эстер была близка к отчаянию. Она почти не переставала думать о Рэтбоуне, и с каждым днем необходимость чем-то помочь ему в связи с его делом становилась все настоятельнее. Начало суда было назначено на конец октября, и до него оставалось меньше двух недель.

Эстер должна была изобрести предлог для разговора, но чувствовала себя неловко, со все большим унынием полагая, что своей бестактностью она сделает невозможным обсуждение этой темы в будущем.

Дагмара сидела у окна и при дневном свете лениво чинила кружевной воротник блузки. Она делала это лишь для того, чтобы чем-то занять руки. Эстер устроилась неподалеку от нее, тоже собираясь заняться починкой – рукав ночной рубашки Роберта разорвался по шву. Она взяла нитку и иголку, надела наперсток и начала шить.

Надо было решаться на разговор.

– Вы пойдете на суд? – поинтересовалась мисс Лэттерли.

Баронесса удивленно взглянула на нее.

– Суд?.. О, вы имеете в виду Зору фон Рюстов? Я об этом еще не думала. – И она посмотрела в окно – туда, где в саду, в кресле для купания, приобретенном Берндом, сидел Роберт. Он читал. Виктория в этот день не пришла, и он проводил его в одиночестве.

– Боюсь, не холодно ли ему, – озабоченно сказала Дагмара.

– Ну, если он и замерзнет, то у него есть плед, – ответила Эстер, подавив раздражение. – И кресло двигается очень хорошо. Извините, пожалуйста, за то, что я сейчас скажу, но ему будет лучше, если вы предоставите его самому себе. Если вы станете обращаться с ним как с беспомощным человеком, он и станет таким.

Дагмара печально улыбнулась.

– Да. Извините… Конечно, он сам многое умеет, и, наверное, вы считаете, что я глупо веду себя.

– Вовсе нет, – честно заявила сиделка, – вы просто удручены и не знаете, как лучше ему помочь. Но, наверное, барон пойдет…

– Куда пойдет?

– На суд, – повторила свой вопрос мисс Лэттерли.

Пусть она выглядела сколь угодно настырной, но не могла отступить. Эстер с удивительной ясностью мысленно увидела длинное, раздумчивое, тщательно выбритое лицо Рэтбоуна, его насмешливый взгляд и четкую линию рта… Однако никогда прежде мисс Лэттерли не замечала и тени сомнения на этом лице. На взгляд со стороны Оливер всегда встречал поражение решительно, со знанием дела и с несгибаемой силой. Женщина не сомневалась в его мужестве, но знала, что под его обычной сдержанностью скрывалось глубокое беспокойство. Он обнаружил в себе самом такие черты, на которые раньше не обращал большого внимания, – некоторую уязвимость души и определенную самоуверенность, ныне поколебленную.

– Неужели он не захочет? – продолжала Эстер. – Ведь, в конце концов, это касается жизни и смерти не только людей, которых вы хорошо знали, но, возможно, еще и убийства человека, который когда-то был вашим герцогом…

Дагмара уже не притворялась, что ее занимает шитье. Воротник выскользнул у нее из рук.

– Если б кто-нибудь сказал мне три месяца назад, что так может случиться, я восприняла бы это как неуместную шутку. Совершенный абсурд, – заявила она.

– И вы, конечно, должны знать Гизелу, – быстро вставила сиделка. – Какая же она была? Вам она нравилась?

Баронесса Олленхайм на минуту задумалась.

– Вряд ли я действительно хорошо знала ее, – сказала она наконец. – Гизела не относится к числу женщин, которых можно хорошо узнать.

– Не понимаю вас… – в отчаянии отозвалась Эстер.

Дагмара нахмурилась.

– У Гизелы были поклонники, люди, которые очень любили ее общество, но близких друзей у нее как будто не имелось. Если кто-нибудь нравился Фридриху, то и ей тоже нравился этот человек, а если не нравился, он почти переставал для нее существовать.

– Но вы-то Фридриху нравились! – с отчаянной смелостью заявила медичка, в глубине души надеясь, что она не ошиблась.

– О да! – согласилась ее собеседница. – Мне даже кажется, что мы в каком-то смысле слова даже были друзьями – по крайней мере, больше, чем просто знакомыми, – прежде чем появилась Гизела. Однако она могла заставить кронпринца смеяться, даже когда его утомляли или наскучивали ему или он уставал от своих обязанностей. А мне никогда этого не удавалось. Я встречалась с ним на длинных банкетах, когда политики произносят свои бесконечные речи, и помню, как взгляд у него становился стеклянным: он только притворялся, что слушает…

Дагмара улыбнулась этому воспоминанию, сразу забыв о Роберте, сидящем в саду, и о легком ветерке, колышущем занавески.

– Но она в такую минуту наклонялась к нему и что-то шептала, – продолжала рассказчица, – и тогда взгляд у него прояснялся, и все снова обретало смысл. Казалось, одним словом она могла пробудить его сознание – да что там словом, было достаточно одного ее взгляда, который вселял в него радость и способность смеяться! Она верила в него. Она замечала в нем все хорошее. И она так его любила!

Баронесса устремила взгляд вдаль. Лицо у нее смягчилось при воспоминании о Фридрихе; возможно, она немного завидовала такой близости сердец и умов.

– И он, конечно, должен был ее очень любить, – поспешила вставить Эстер, пытаясь представить себе такую любовь.

Сама она всегда была на грани непонимания и даже настоящей ссоры с теми, кем в особенности дорожила. Наверное, это какой-то недостаток характера? Или ее всегда тянет не к тем, к кому следует? В Монке, например, все время присутствовало что-то непонятное, отчего она так часто ощущала себя ненужной ему. Эта темная преграда казалась ей непреодолимой. Однако были моменты, когда женщина была уверена, как ни в чем другом на свете, что он ни за что не обидит ее, чего бы ему это ни стоило.

– Абсолютно и безоглядно, – задумчиво и грустно ответила Дагмара, прервав ее размышления. – Он ее обожал. Всегда можно было определить, в каком конце зала находилась Гизела, потому что он поминутно взглядывал в том направлении, даже если разговаривал с кем-нибудь еще. И он так гордился ею, благородством ее манер, остроумием, тем, как она себя вела, ее изяществом и манерой одеваться… И ожидал от всех остальных такого же к ней отношения. Он был счастлив, если Гизела нравилась людям, и не мог их понять, если было иначе.

– А многим она не нравилась? – спросила Эстер. – Почему герцогиня-мать так сильно ее ненавидела? И, по-видимому, графиня фон Рюстов тоже?

– Я ничего не знаю о причинах этого, за исключением того, разумеется, что герцогиня очень желала брака Фридриха с Бригиттой фон Арльсбах, а Гизела поощряла его в желании закусить удила. – Дагмара чему-то улыбнулась, припоминая. – Принц привык поступать так, как ему велели. А монарший протокол довольно строг. Всегда находился какой-то советник, чтобы напоминать ему об этикете и приличествующем поведении, о том, с кем он должен говорить и проводить время, кому надо сказать нечто приятное, а кем пренебречь, как нельзя себя вести… Гизела же над всем этим просто смеялась и говорила, что он должен жить в свое удовольствие. Он – кронпринц и может поступать, как ему заблагорассудится. – Дагмара пожала плечами. – Конечно, так не следовало поступать. Чем выше положение, тем строже надо соблюдать все требования долга. Но она не принадлежала даже к аристократии, не говоря уже о королевском роде, и не понимала, к чему обязывает долг. Наверное, именно это в значительной мере влекло к ней Фридриха. Гизела предлагала ему некую свободу действий, которой он никогда не знал. Она насмехалась над церемониалом, который управлял его жизнью, была остроумной и вызывающей… Мастерица подмечать смешное в людях и смеяться! – Баронесса глубоко вздохнула – и внезапно фыркнула. – Ульрика же во всем этом видела только безответственность, эгоизм и в конечном счете угрозу трону.

– Но, может быть, с течением времени, выйдя за Фридриха замуж, Гизела переменила бы поведение? Я имею в виду, если б герцогиня согласилась на их брак?

– Не знаю, – с грустью ответила Дагмара, – согласия не было дано.

В саду тихо облетали с деревьев листья. Порыв ветра закрутил их и бросил небольшую горстку в окно. Хозяйка дома с беспокойством взглянула на Роберта.

– А Бригитта любила Фридриха? – быстро спросила Эстер.

Дагмара оглянулась:

– Не думаю. Но она вышла бы за него из чувства долга и, наверное, стала бы достойной и доброй герцогиней.

Да, графиня фон Рюстов должна быть сумасшедшей, чтобы предъявить такое ужасное обвинение! Эстер не узнала ничего, что хоть в малейшей степени помогло бы Рэтбоуну. Все, что она слышала, только затрудняло дело.

– Нет, тут замешано что-то большее, чем простая зависть, – сказала она вслух. – Может быть, она действовала по наущению кого-то, кто имеет более глубокие причины ненавидеть? – Мисс Лэттерли слегка подалась вперед. – Кто из знакомых графини мог получить личную выгоду от обвинения, которое, очевидно, невозможно доказать?