Читать интересную книгу Гроза в Безначалье - Генри Олди

— Здравствуй, мама, — одними губами произнес ты и начал раздеваться, согнав с плеча обидевшуюся мартышку. По мере того как детали одежды, одна за другой, ложились в аккуратную стопку, тело твое постепенно обнажалось, и всякий, увидевший это монументальное зрелище, несомненно, восхитился бы.

Или ужаснулся.

Ты был огромен. Лишенный сколько-нибудь заметных жировых отложений, ты также был лишен видимого рельефа мышц и выпирающих жгутов сухожилий — чем гордились друг перед другом многие дружинники и знатные воины. Рама-с-Топором, туго скрученный из стальной проволоки аскезы и воли, напоминал готовую ужалить кобру, ты же был иным. Гладкие пласты броней облегали тело, отнюдь не спеша вздуваться или перекатываться под кожей от каждого движения, — и это делало тебя обманчиво-медлительным, похожим на быка-гаура.

Но стремительный тигр предпочитает обойти стороной поляну, где пасется матерый гаур…

Твоя мать, Ганга, текущая в трех мирах, могла бы подтвердить: таким был ее отец, седой Химават, когда горный великан принимал человеческий облик.

Наконец ты разделся догола, успокаивающе махнул: рукой обезьянке и стал входить в воду. Мартышка отчаянно заверещала, заподозрив хозяина в желании свести счеты с жизнью (со стороны такое действительно могло показаться, и не только глупой мартышке!), но ты продолжал погружаться, пока не вошел в реку по подбородок. Только тогда ты позволил себе остановиться и замер на месте, смежив веки.

«Мама…»

Ответа не было — лишь великая река равнодушно катила мимо свои воды, изредка плеща в лицо любопытной волной.

«Ну пожалуйста, мама…»

Тишина.

«Она не придет, — понял ты, с сожалением открывая глаза. — Ее нет сейчас во Втором мире. Есть только безразличная река. Что ж, мама, ты там, где и положено быть богине — на небе. Может, когда-нибудь… В другой раз. До свидания, мама…»

Ты понуро выбрался из реки, на радость скакавшей вокруг Кали, и начал медленно одеваться, забыв вытереть с тела воду Ганги.

Все было правильно. Богиня не обязана являться по первому зову своего взрослого сына. Умом ты прекрасно понимал это, но сердце жгла детская обида: ехал, спешил, надеялся на встречу…

Вернулся Гангея, как и обещал, перед закатом. Отказавшись от ужина, прошел в свой шатер и повалился на разостланную слугами постель. Он прекрасно мог бы провести ночь и на голой земле, но сейчас грустные думы мешали забыться сном даже на царском ложе.

На душе скребли кошки — и печаль, ранее светлая, превращалась в глухую тоску, становясь с каждой минутой все темнее, словно там, внутри, садилось солнце.

Забылся он только под утро.

3

Колесницы оставили под присмотром возниц — извилистая тропинка, что вела отсюда к обители Рамы-с-Топором, не слишком поощряла бездельников, опасающихся трудить ноги! Пришлось уважить Курукшетру и идти пешком: Гангея и трое его людей во главе с бдительным крепышом Кичакой.

Воины тащили два увесистых ларца с тканями, драгоценностями и священными благовониями — дары благодарного ученика своему гуру.

«Откажется? Браниться станет?! Отлично! С самым невинным видом ПОПРОШУ его тогда принять этот хлам, в ноги паду — и никуда наш Рама не денется! Обет давал?! Извольте выполнять! Впрочем, если он, в свою очередь, ПОПРОСИТ меня выкинуть дары в пропасть…» — посмеивался в усы Гангея.

Усмешка выходила какой угодно, но только не веселой.

Наконец перед маленьким отрядом открылась прогалина: здесь ровно шестнадцать лет назад молокосос Гангея впервые увидел своего будущего гуру, а Словоблуд вступил в ученый спор с Наставником асуров — кто же перед ними, Найрит-Порча или Бродящий-в-Ночи?!

Сквозь заросли колючника-ююбы и благоухающего жасмина местами еще выглядывали поваленные стволы — гниль, почти что труха. Время брало свое… Ржавчина пожрала шлем юноши-кшатрия, который очень хотел жить, но еще больше хотел, чтобы перестал жить проклятый Парашурама!

Миновав место былого побоища, люди двинулись дальше в гору.

Вот и знакомый поворот тропинки, в обход обугленного баньяна — в многоствольного великана Гангея когда-то, по молодости и глупости, шарахнул «Южными Агнцами», желая испытать заученную накануне мантру вызова.

Да, дерево горело долго, насытив Семипламенного Агни своей плотью, а спина ученика после посоха учителя болела еще дольше.

Они обошли устремленную в небо черную пятерню, и тут Гангея не выдержал. Забыв о приличиях, о сане и достоинстве наследника, забыв обо всем на свете, он со щенячьим визгом бросился бегом к жилищу учителя.

Позади, до глубины души потрясенные таким зрелищем, тяжко топали дружинники.

В десяти шагах от ашрама сын Ганга внезапно остановился как вкопанный, и стражники едва не налетели с разгону на широкую спину своего господина.

Ашрам был пуст. Гангея почувствовал это еще на бегу, но ноги несли тело вперед, а сердце упрямо отказывалось верить! Увы, сомнениям не осталось больше места: стены бессильно покосились, крыша прохудилась и топорщилась черной гнилью, огород наглухо зарос сорняками и валялись в грязи останки некогда прочной изгороди…

А главное — дух запустения, который нельзя было спутать ни с чем другим.

Гангея стоял на руинах детства.

— Учитель? — безнадежно прошептал он, и столько отчаяния было в этом единственном слове, что тишина боязливо попятилась. — Гуру, неужели и ты…

Он не договорил и угрюмо двинулся в обход брошенного ашрама. Воины топтались на месте, переглядываясь.

Даже хвостатая Кали, хныча, не осмелилась идти за хозяином.

Внимательно обследовав окрестности, Гангея выяснил: следы боя или пепелище погребального костра, обглоданный человеческий костяк или холмик могилы отсутствуют.

От сердца отлегло. Значит, гуру скорее всего жив и просто покинул прежнее обиталище. Может быть, Рама даже живет где-то рядом и его можно отыскать?

Дав сопровождающим передохнуть, наследник двинулся в обратный путь, рыская взглядом по сторонам. Хоть бы спросить у кого-нибудь, куда подевался аскет?! Люди-то должны знать!

Уже на подходе к лагерю они наткнулись на двоих пастухов — мальчишку и старика. Те успели продать дружинникам для ужина трех козлят и теперь собирались гнать доверенное им стадо обратно в деревню. При виде богато одетого кшатрия в сопровождении вооруженной охраны пастухи мигом пали ниц, но Гангея чуть ли не пинками заставил обоих подняться.

Сейчас было не до церемоний.

— Тут рядом стоит обитель великого подвижника Парашурамы, сына Пламенного Джамада, — безо всяких предисловий сразу перешел он к делу. — Но сейчас она пустует. Не знаете ли вы, куда подевался сей достойный аскет?

— Как же не знать, благородный господин?! — охотно прошамкал старик.

Сообразил небось, червивый финик: чем скорее они с подпаском удовлетворят любопытство заезжего витязя, тем быстрее тот их отпустит, и возможно, не с пустыми руками.

— Бык среди аскетов, Рама-с-Топором отправился на Махендру, Лучшую из гор! Говорят, повидаться со своим покровителем, Шивой-Столпником, да пребудет его шея вечно синей!

Чумазый и широкоскулый мальчишка только кивнул, тараща круглые глазенки.

— Махендра?! — вырвалось у Гангеи. — Это ж Восточные Гхаты! Край света!

— Да, путь неблизкий, — подтвердил словоохотливый старик. — Но за три года отчего ж не дойти? Хотя какие там три — почитай, около четырех будет! Небось добрался уже… Ты, может, не слышал, господин мой, а у нас все знают: Рама подвижник из подвижников, ежели захочет, и до неба пешком дойдет!

— Вот это точно, — расстроенно пробормотал Гангея и, велев дружинникам отблагодарить пастухов, пошел прочь.

…Настроение было испорчено окончательно. Влюбленная якшиня — и та небось давным-давно забыла о нем! А ведь когда собирался в путь — радовался, предвкушая не столько удачное сватовство в пользу отца, сколько встречу с матерью и учителем. И вот — на тебе! Сговорились они, что ли?

Скользкое предчувствие шевельнулось в душе Гангеи. Так глубоко, что царевич даже не мог с уверенностью сказать: действительно ли в душе что-то двинулось — и вообще, ЕГО ли это душа?!

Оставалось последнее, весьма важное дело, ради которого он, собственно, и приехал на Курукшетру. Прочь мрачные мысли! В конце концов, ничего особенного не случилось: мать-богиня радует своим присутствием Первый мир, отшельник-учитель отправился в паломничество, жизнь идет своим чередом, и нечего стоять столбом на обочине, если хочешь преуспеть!

Пора заняться делом: красавицей рыбачкой, по которой сохнет правитель Хастинапура, и ее папашей, счастливейшим из служителей сети и невода… Гангея был уверен, что его молодой напор и умение объясняться с местными на привычном им языке быстро приведут к успеху.