Читать интересную книгу Легенды Арбата - Михаил Веллер

— Ах-х су-уки!.. — свистел зам, горя глазами и стуча кулаком по бумаге.

На бумаге этой, на пространстве восьми листов формата А4, ясным и доходчивым русским языком излагалась биография великого русского флотоводца адмирала Нахимова.

Из биографии этой явствовало, как ласково и гордо докладывал еврейский кагал, простите, конгресс, что папа Нахимова, имея имя Самуил, а отца Нахума, местечкового сапожника, — в возрасте двенадцати лет прибился к проходившему через местечко пехотному полку: шла русско-турецкая кампания 1771 года. Сбежал он из дому по причине постоянных трепок, задаваемых отцом-сапожником (вам это не напоминает начало ничьей биографии?), ужасной нищеты и рассказов о том, что русские — главные в стране и у них всего больше. Солдат мальчик развлекал, и по нередкой традиции тех времен был определен в полковые воспитанники, приставлен к музыкантской команде и выучен делу барабанщика.

Крестился он немедленно, в чем не было ничего редкого, напротив, склонялось как должное. Даже в Донском казачьем войске можно отыскать казачьи роды, ведущие фамилию от крещеных евреев, сбежавших из черты оседлости. Самые, так сказать, пассионарные особи рвались вон из душной клетки на авантюрный простор.

А далее юный барабанщик, которому пошел счет выслуги лет по законам екатерининской эпохи (читай «Капитанскую дочку» Пушкина), взрослел, имея в послужном списке участие в боях, проявил интерес и способности к военному делу, был произведен в офицеры. (Все это полностью по модели введенного вскоре института кантонистов.) И служил царю, отцовствуя солдатам, вплоть по достижении сорокалетнего возраста, когда был, имея двадцать восемь лет выслуги и полный пенсион согласно чину, отставлен от службы в чине капитана. Согласно закону об увольнении в бессрочный отпуск и назначении оклада пенсии — вышел из службы с повышением в следующий чин с правом ношения формы секунд-майора.

Если первый офицерский чин давал его обладателю дворянство личное и пожизненно, то штаб-офицерский, начиная с секунд-майора — давал дворянство уже наследственное, потомственное, которое передавалось детям (правда, рожденным уже позднее того).

Вот так в сельце Городок Вяземского уезда Смоленской губернии поселился отставной секунд-майор и, соответственно, дворянин Степан, как он был назван при крещении, Нахимов, как была естественным порядком тогда же составлена его фамилия. Нахумов сын, дабы не искушать солдат к блядословию, разумением полкового батюшки к благозвучию прописался Нахимов. С женою Феодосьей Ивановной, в девичестве и до крещения — Раисой, дочерью Финкеля, из городишка Пинска, что в черте оседлости, и через который также довелось проходить и стоять недолго постоем нахимовскому 25-му Смоленскому пехотному полку. Постой случился в 1792 году, когда при Втором разделе Польши Пинск отошел под Российскую корону.

Скопленных от службы денег как раз хватало на приобретение домика в деревне, где жизнь исконно куда дешевле городской, и земельного участка. Пенсион плюс незначительный доход от сдаваемого в аренду участка позволяли скромную семейную жизнь с детьми, при кухарке, горничной и кучере. Что в городе, конечно, было бы Нахимову не по деньгам. И место для окончательного обоснования супруги подыскивали с хорошим климатом, подальше от полесских болот, что имеет значение для традиционно слабогрудых еврейских детей, из которых пятеро в семье умерли в малолетстве. И от украинских погромных проблем подальше, и к столицам поближе, чтоб покидающие гнездо дети могли хоть изредка из будущих карьер проведывать стариков-родителей.

Вот таким образом дворянский сын Павел Степанович Нахимов был определен в Морской Кадетский корпус, а далее — по всем официальным биографиям. Не считая еще одного. Официально он женат не был, посвящая всю жизнь флоту. Неофициально же состоял в браке невенчаном, что в те времена категорически не приветствовалось и по закону «не считалось»! Подругу жизни звали Рахель, и креститься она отказалась категорически и наотрез. И было у них три сына и две дочери, которые имели статус незаконнорожденных и фамилию отца официально наследовать не могли, наследных прав по закону не имея. Проживала нахимовская семья в Городке, в общем имении, где он и проводил с ней нечастые вакации. После смерти же Павла Степановича семья не могла претендовать на какую-либо часть его имущественной доли в родовой собственности, и настоянием законных родственников вынуждена была имение навсегда покинуть. Такие дела.

Альтернативная биография русского флотоводца произвела на офицеров впечатление.

— Что за наглая клевета! — в негодовании вскричал зам.

Этот романтический эвфемизм передает содержание длинного непечатного ряда, вылетевшего из зама с лязгом, как товарный поезд.

— Капитализм есть минус советская власть плюс евреизация всей страны... — туманно сформулировал начальник свои классовые подозрения.

— Троцкого им мало?! Пастернака им мало?! — брызгал кипятком зам. — Какое отношение они имеют к флоту, вообще?!

— А в меня ты что плюешь? — вздохнул начальник. — Я, кстати, как-то читал, что Колумб был крещеный еврей.

— Над Колумбом пусть испанцы сами шефство берут. В общем — так, — зам решительно шлепнул ладонью по бумагам: — Удовлетворить на пятьдесят процентов! — и левой ладонью ударил по сгибу правого локтя.

— В войну один Фисанович действительно командовал лодкой. Герой Союза, кстати, — сказал начальник.

— При чем тут это?!

— А ты первую страницу перечитай.

Зам вспомнил о перечне благ, и мечта паче жабы стала душить его: бытие определяло сознание, выкручивая ему руки.

— Пошли кого за флаконом на уголок, — пробурчал он с капитулянтской мрачностью.

— Пару тысяч подбрось, — предложил начальник, соотнося нули на купюрах с бутылкой ларьковой сивухи. Таковы были цены эпохи.

Ничто не смягчает национальные трения так, как выпивка. Смотря с кем пить, конечно.

— Да хрен ли нам национальность? — здраво рассуждал начальник. — У героев нет национальности!

— И у мертвецов нет национальности! — горячо поддерживал зам. — Тем более отдавших жизнь за благо страны!

Он открыл стеклянную дверцу шкафа под портретом и вытащил из однотипного ряда тисненую серебром биографию Нахимова:

— Вот! На первой странице: «Родился в семье смоленского дворянина...» Ну?

— Вот тебе и иерусалимский дворянин, — печально сказал начальник. — А все сходится...

То есть у людей произошла типичная психологическая ошибка. С одной стороны, хотелось всяческих благ, которые предлагали без всяких условий. С другой стороны, выходило так, что принять дар означало отдать Нахимова в другой народ. Раз тебе дают по той причине, что он был еврей, — то фактом приема подарка ты соглашаешься с его причиной! Хитроумные жиды упаковали оба факта в один флакон.

— Христопродавцы! — восхищенно плюнул зам. — Вот замутили? Съешь вкусный пряник — и ты наш!

— И рыбку съесть, и попку не ободрать, — подытожил начальник задачу. — Подкинь-ка еще две тысячи.

И после литра ацетоновой сивухи на керосине с осетинским спиртом, пожертвовав часть здоровья чести флага, они упрятали послание в сейф, убедив друг друга про утро вечера мудреней. Для людей, знакомых с похмельем, это странное утверждение.

Мы мало знаем про тонкие миры и связь небес с земным несчастьем, но закон парных случаев срабатывает с неукоснительностью дуплета. Назавтра перекошенный зам продевал тело в двери эдаким собачьим извивом.

— Ты вчера телевизор смотрел? — спросил он вместо «здравия желаю».

— Ну, нет, — выжидательно посмотрел начальник, особым офицерским рецептором предощущая отыгрыш за свою вчерашнюю выпученность.

— И Кобзона не видел?

— Вместо телевизора, что ли? Тоже нет. Я его вообще не люблю.

— Я тоже. И никто не любит. Но побаиваются. Значит уважают. Что и требовалось доказать. А устраивается неплохо. Знаешь, что он вчера делал?

Заинтригованный замовским сбивчивым поносом:

— Что? — предположил начальник прозорливо. — Хотел взять над нами шефство? Говорят он мужик денежный и щедрый.

— Ему хорошо быть щедрым, он гангстер!

— Так что он вчера? банк грабил?

— Хуже. Он пел! — выкрикнул зам.

— Не может быть! С чего бы? Новости дня. А ты чего хотел? Чтоб он прыгал с шестом?

— А с кем он пел?

— С кем пил, с тем и пел!

— Отнюдь. Тут вам не филармония.

— Да хрен ли ты ко мне приклепался со своим Кобзоном! — вскипел начальник. — Головка со вчера бо-бо? Иди постучись ей об стенку!

— С Ансамблем Александрова он пел! — торжествующе объявил зам.

— Ан сам бля... сам бля... один бля... Ну и что?

— А то, что они подпевали!

— И что?

— А то, что при этом еще и приплясывали! Всем ансамблем!!!