Читать интересную книгу Сказания о Титанах - Яков Голосовкер

-- Жжет? -- спросил Телем.

-- Жжет, но отрадно,-- ответил Хирон. И глаза кентавра и киклопа встретились: оба знали, что боль нестерпима, но что вытерпит Хирон и нестерпимое.

-- Они борются друг с другом, как день и ночь,-- сказал Телем.

-- Но сумрак это или рассвет? -- И вздохнул Хирон, опуская глаза к ране.

Отнял Телем солнечный глаз от ноги и стал им слегка водить по коже конского крупа кентавра, где бугры свивались узлами. Нежно погладил глаз кожу, не оставив на ней следа от ожога.

Сказал Телем:

-- Пусть лучи поговорят там с лучами. Я их бросил навстречу друг другу: от ноги и от крупа.

Снова перенес он солнечный глаз на ногу Хирона, и казалось, будто забыл о Хироне Телем,-- так углубился он мыслью в испытание тайны жизни и исцеления.

И вдруг впервые вырвался у Хирона стон. Черной пеной брызнул яд из раны, и попали его брызги на человеческое тело кентавра и на золотую глыбу в руке киклопа. Прикрыла она Телема от брызг. Там, куда попали брызги, мгновенно изъязвилась у Хирона кожа и, вскипая, вздулась черными пузырями. Также и золото глыбы потускнело на том месте, куда попали брызги, и, словно под сверлом, изъязвилось.

-- Отойди, Телем,-- сказал Хирон.-- Ты и сам можешь погибнуть от брызг. Яд сильнее. Посмотри на рану: там черный пожар.

И тогда отнял Телем от раны солнечный глаз. Тускл был теперь глаз и кровав. И так же тускл и мрачен стал глаз на лбу врачевателя Телема.

-- Глаз бессилен,-- сказал Телем.-- Яд сильнее, чем солнце.

Хирон только кивнул головой. Огромная рана на ноге еще больше взбухла и стала багровой досиня.

Лежал солнечный глаз на ладони Телема, и уже хотел было Телем спрятать его в изъязвленную половину золотой глыбы-футляра. Но Хирон удержал его руку:

-- Положи глаз во вторую половину глыбы золота. Эту брось в расщелину земли. Ее золото больное: оно отравлено.

Телем исполнил. Затем сел снова возле Хирона, но не говорил, а погрузился в глубокую думу. Не спасение, а страдание принес врачеватель киклоп больному. И скорбел Телем, древний киклоп. Знал: яд озлился после борьбы и еще сильнее будут мука и боль Хирона.

Оба слушали тишину.

Далеко-далеко где-то кто-то тяжко шагал.

Сказал Хирон:

-- Я бессмертен. Ты знаешь исход?

-- Знаю. Но ты -- титан.

-- Не слишком ли много -- два бессмертных страдальца для одной земли: Прометей да еще Хирон?

-- Он слабеет.

-- Он будет силен.

И опять они услышали: далеко где-то кто-то тяжко шагал. Так шагать мог только Атлант.

-- Ты последний киклоп на земле? -- спросил гостя Хирон.

-- Нас было немного. Но многое мы, народ киклопов, могли. Были мы Одноглазы -- строители стен. Прозывались многорукими -- хейрогастерами. Это мы для Персея воздвигли стены Микен. Не стало хейрогастеров. Все боги Крониды -- их дело. Напал Дионис-Вакх на Микены. С ним сразились киклопы, помогая Персею. Поразил их тирс Вакха опьяняющим силу безумием[24]. Были мы, Одноглазы, громобоями и метали некогда молнии: для игры -- не для казни. Не стало и громобоев киклопов. Все Крониды -- их дело. Одолел нас хитростью Зевс. Отняли у нас молнии боги. Сами стали они молниевержцами. Громы отняли. Оставили нам молоты и показали подземные кузницы:

"Куйте!" Стали мы подземными кузнецами. Под землею, в кузницах Лемноса, мы ковали молнии Крониду. Не могли не ковать ковачи. Дан нам молот. Что другое нам делать? Нас низвел он ласково под землю.

Древле были мы, Одноглазы-Урании, солнцами на небе. Я последний из них -- Ураний. Где другие, знает тартар.

Некогда все мы были благими киклопами. Верно, слышал ты еще и о диких киклопах, пастухах-козодоях. Людоедами зовут их герои. Но такие же они людоеды, как лесные дикие кентавры. Та же их судьба, что и тех: одичалое горе-племя себе на гибель. Ненавистны нам боги-Крониды. Нет меж нами и богами примирения.

И поник головой мудрый киклоп-врачеватель.

-- Куют, куют кузнецы-ковачи молнии Крониду. На кого куют они, слепые?

И снова среди наступившей тишины услышали они чей-то тяжкий шаг. Был он теперь еще тяжелее и ближе.

Прислушался Хирон. Сказал:

-- Шаг Геракла.

И при звуке имени Геракла приподнялся было Телем с земли, и его глаз на лбу грозно вспыхнул. Но Хирон усадил гостя словами:

-- Будь спокоен, Телем. Здесь он -- друг. Безумие насылают на него боги, чтобы он истреблял титанов. Но сюда он не придет безумным. Стыд и скорбь ведут его ко мне.

Спросил Телем:

-- Я видел трупы двух кентавров перед пещерой?

-- Это он,-- ответил Хирон.-- Я остался один на Малее и Фолое. Истреблено титаново племя. Нет кентавров и на Пелионе. Но и лапитов ждет та же судьба. Все они падут от руки Геракла.

Тогда снова хотел приподняться Телем и сказал:

-- Я стану у входа.

Но вторично усадил его учитель героев словами:

-- Хирон уже ранен стрелой Геракла, и Кронидам не к чему снова безумить Геракла. Тяжкий шаг стих подле пещеры.

-- Мне входить, Хирон? -- спросил голос. И ответил Хирон:

-- Входи, друг.

И вошел Геракл, безоружный, со склоненной головой. У входа бросил он дубину и шкуру. Но при виде киклопа замер грозный полубог у порога: перед ним кто-то невиданный. С таким Геракл еще не боролся: не бог, не чудовище, не смертный. Спросил Геракл:

-- Кто ты, бессмертный? Услышал в ответ:

-- Я Телем -- киклоп.

Озирали они друг друга, как друг друга озирают Гора и Утес.

-- Если ты пришел из недр земли, я скоро спущусь к тебе в недра и буду там твоим гостем, Телем. Так чту я гостя Хирона.

И Геракл-полубог сел возле Телема-киклопа. Только тогда взглянул он на Хирона и вскочил с исступленным криком, ухватившись руками за голову,-- он увидел рану на ноге и страшное тело кентавра:

-- Это я, мои руки свершили! О, Геракл, ты -- убийца Хирона!

И услышал голос:

-- Нет, не ты.

Не с неба -- с земли прозвучал этот голос. Не принял Хирон вину Геракла.

И тогда, глядя исподлобья на гостя-великана, чуть пригнув, словно для прыжка, плечи, Геракл глухо спросил:

-- Это он? Ответил Хирон:

-- Это Крониды.

Словно окаменелый стоял сын Зевса, Геракл, близ киклопа Телема и Хирона -- он, безумный убийца поневоле лучшего среди всех, кто живет на земле.

Пришла ночь. Заглянула мглистым взглядом в пещеру и смущенно подалась назад. В пещере был свет, хотя огонь в ней не горел. Грустным солнечным закатным светом освещал ее глаз Телема.

Не было слов. Только три сердца стучали: только три колокола жизни будили тишину.

И были удары одного колокола гулки и бурны, словно беспощадный вихрь ударял в набат и, угрюмо грозя, взывал о пощаде.

И были удары другого колокола печальны, как прощание звезды с небосклоном, но без жалобы миру.

-- Тебе холодно в моей пещере, Телем,-- сказал Хирон.-- Зажги очаг.

-- Мне тепло,-- ответил Телем.-- При мне солнечный глаз. Да и жар твоего бессмертного тела сейчас высок. Я слышу кипенье в твоей крови. Она побеждает смертельный яд, непрерывно обновляясь в нескончаемой борьбе с ним. А он, побеждаемый, пожирает ее и тоже, как она, обновляется. В неустанной борьбе с мертвой жизнью будет жить твоя жизнь живая. И так навеки.

-- Навеки,-- повторил голос Хирона.

И услышав это "навеки", как зверь в клетке застонала сила Геракла. В диком порыве возвел он к небу Кронидов напряженные мышцы рук с сжатыми кулаками. Но упали тотчас руки обратно, и сник Геракл: нет там, на небе, у Геракла противника -- не с кем ему там бороться: ведь Геракл, Истребитель титанов,-- сын Зевса-Кронида.

Сказание о ночной беседе в пещере на Малое кентавра Хирона, киклопа Телема, Геракла, прозревшего Феникса-полубога и Силена

Еще новый гость вошел в пещеру: ослепленный и прозревший Феникс, которому Хирон подарил глаза. И не удивился Феникс, увидя сидящих рядом киклопа и Геракла.

Эта была та последняя ночь, когда страдающий Хирон еще беседовал с друзьями, превозмогая страдание.

В сторонке спал пьяный Силен.

Сказал Феникс:

-- Ты учил нас, Хирон, что, стоя над бездной, надо бесстрашно заглядывать в ее глубь и приветствовать жизнь, что жизнь -- это радость подвига. Ты учил нас, что когда ходишь над самой черной бездной по самому краю, надо смотреть в лазурь. Теперь и ты, Хирон, бессмертный, стоишь, как и мы, герои, на краю бездны. Куда же ты смотришь?

И ответил Хирон:

-- Я бессмертен, но подвержен страданию смертных. Когда чаша страданий так переполнена, что перетекает через край и в ней тонет мысль, тогда отдают эту чашу обратно жизни. Всякому страданию дано переходить в радость. Одним страданием не живут.

Смутили слова Хирона его друзей, но никто еще не понял, что задумал мудрый кентавр. Ведь он был все-таки бессмертен.

-- Скажи, что ты знаешь об этом, Геракл? -- спросил Феникс полубога, сына Зевса. Ответил Геракл:

-- Я не умею знать -- я делаю. Я не заглядываю в бездну -- я спускаюсь в нее, чтобы вынести оттуда Ужас бездны на свет дня. Я не умею ни перед чем отступать и хожу по любому краю.

Сказал тихо Хирон: