захвата нашей территории?
— Да, — сказал Лао без пауз. — Если бы твой клан не был такой неудачей на всех фронтах, ему не пришлось бы прибегать к таким резким мерам.
— Или он мог остаться дома, — возмутился Джулиус. — Я не пытаюсь ссориться, но если вам тут так не нравиться, вы всегда можете просто уйти.
— Я бы хотел, — пылко сказал Лао. — Но не мне сомневаться в воле императора. Десять тысяч лет Цилини правили китайскими кланами в покое, гармонии и процветании. Как его отец до него, Золотой Император удачей укрывал нас от постоянных войн и страдании, которые задевают другие кланы драконов. Нам всем повезло быть в его присутствии. Если он хочет принять тебя, мы доверяем его мудрости, но это не значит, что мы доверяем тебе.
Он шагнул ближе, склонился, пока его лицо не поравнялось с Джулиусом.
— Я не знаю, чем ты разозлил императрицу, — тихо сказал он, — но процветание Золотой Империи зависит от покоя Цилиня. Если его расстроить, как ты сделал с его матерью, я брошу тебя к ней, и я прослежу, чтобы во второй раз тебя не спасли. Это ясно, Хартстрайкер?
Ясно. Но, хоть Джулиус понимал угрозу Лао, большая картина стала запутаннее. Почему все боялись разозлить Цилиня? Что-то случится, когда он злой? И если так, зачем он рисковал этим, вторгаясь на земли Хартстрайкеров? Еще и с глупыми условиями капитуляции? Чем больше Джулиус видел из этого вторжения, тем сильнее верил, что никто в Золотой Империи не хотел быть тут, так почему они были? Должен быть путь лучше борьбы с Алгонквин.
Как всегда, смысла не было. Чем больше он узнавал о Цилине, тем меньше понимал. Но, хоть Джулиусу не нравилась угроза Лао, как не нравились угрозы от своей семьи, он не мог уйти. Эта встреча была единственным шансом поговорить наедине с драконом, который знал, что происходило. Джулиус был готов потерпеть, опустил голову и взгляд, проявляя драконье подчинение, склонился и опустил Клык Хартстрайкера на пол у ног Лао.
— Вот, — он поднял пустые руки, сдаваясь. — Как я сказал с самого начала, мы не хотим конфликтов. Мы просто хотим поговорить.
Лао не скрывал подозрений, но Джулиус был искренен. Даже Фредрик подыграл, поднял пустые руки. Этого хватило, потому что синий дракон вздохнул.
— Помни, — прорычал он, открывая дверь. — Относись к нему с уважением. Если скажешь или сделаешь то, что потревожит его покой, ты заплатишь за это.
Джулиус кивнул, прошел в комнату, которая, как и все на вершине горы, полностью изменилась.
Когда Джулиус был тут в последний раз, комната была кошмаром из красного бархата. Теперь набитые диваны, лампы с красными абажурами и неловкие голые портреты его матери пропали. Красно-золотые обои сорвали со стены, и стало видно камень горы цвета ржавчины, который кто-то стер до бледно-розового. Пол тоже отмыли, убрали века сажи и высохшей крови. Даже окошко было вычищено так, что стекла почти не было видно, и солнце превращало темную комнату в яркое воздушное пространство, которое ощущалось в три раза больше, чем было. Джулиус не мог представить, сколько усилий ушло на такое чудо, но это не могло сравниться с высоким драконом в золотом одеянии, сидящим перед не горящим камином.
Во второй раз за день вид Золотого Императора ударил Джулиуса, как кулак. И не важно было, что он знал, что ожидать в этот раз. Просто невозможно было подготовиться к чему-то невозможно идеальному.
И он был идеален. Просто сидя одиноко в пустой комнате со скрытым лицом за золотой вуалью — в этот раз прикрепленной к его волосам, а не просто накинутой на его голову — Цилинь выглядел величавее, чем Бетезда во всей красе. Отчасти дело было в том, что на одеянии Цилиня золота было больше, чем на платье, головном уборе и украшениях Бетезды, вместе взятых.
В основном, был только он. То, как идеально на него падал свет солнца, озаряя пылинки в воздухе над ним, и они искрились как ореол. То, как его одеяние, которое явно весило сотни пудов из-за украшений и нитей золота, обвивало его тело, как плотный шелк. То, как его гладкая кожа сцепленных ладоней выглядела как оживший идеально вырезанный камень.
Джулиус подозревал бы других в иллюзии, которая заставляла императора казаться величавее, чем он был. С Цилинем все выглядело правильно, потому что он был больше. Он был чем-то еще, существом, которое жило в идеальной гармонии со всем вокруг себя. В его присутствии Джулиус инстинктивно хотел быть в гармонии с ним, чтобы получить место в красивой спокойной сцене. Он все еще стоял и пялился, когда Лао встал перед ним и поклонился.
— Великий император, — сказал он благоговейно и скромно, Джулиус еще не слышал драконов такими. — Я привел юного Хартстрайкера, как вы и просили.
— Спасибо, кузен, — сказал император, повернул лицо за вуалью к Джулиусу, протянул руку к одному из изящных стульев из красного дерева, которые стояли полукругом перед ним. — Присядь.
Это было предложение, не приказ, но Джулиус вздрогнул. Голос Цилиня был мягче, чем утром, но сила за ним не уменьшилась. Голос очаровывал, понял он, вздрогнув. Он получил намек в пустыне, но теперь они были в тесном месте, и он ощущал, как магия Цилиня заставляет его подчиниться. Не шуметь и не рушить идеал. Магия его не была острой и тяжелой, как у других драконов, но она была там, и чем больше она давила на него, тем меньше Джулиусу нравилось.
— Я постою, спасибо, — он заставил ноги оставаться прикованными к полу.
Может, ему показалось, но Джулиус мог поклясться, что от его отказа Цилиню стало не по себе. Было невозможно сказать с вуалью, но его тело напряглось, он повернулся к дракону за Джулиусом.
— Кого ты с собой взял?
— Это мой брат, — гордо сказал Джулиус, потянул Фредрика вперед, и Ф встал рядом с ним. — Фредрик.
Фредрик склонил голову в быстром поклоне, но, хоть его лицо было спокойным, как всегда, его рука дрожала в ладони Джулиуса. Джулиус не знал, было ли это от страха Ф перед императором, ли он не привык, что был не на фоне, но он тут же устыдился своего поступка. Он попытался поймать взгляд Фредрика и дать ему понять, что он мог отойти, когда Цилинь склонился ближе.
— Фредрик? — сказал он, подчеркивая Ф. — Скрытая кладка Бетезды?
Когда Фредрик кивнул, Цилинь был заинтересован.
— Я слышал, что Хартстрайкер держала целую кладку детей как слуг, но всегда думал, что это сочинили ее враги. Может, даже