Да… И после подобной оперетты осмелиться наводить о ней справки и, вконец обезумев, явиться к ней домой, прикинувшись заказчиком?!
«Зачем я еще раз иду туда? – спрашивал себя Луиджи в сотый раз. – Не узнала тогда – узнает сейчас. Узнает и выгонит с позором». И приличные манеры, и строгий костюм, и даже эти чертовы очки, с непривычки отсидевшие нос (проходя мимо зеркальных витрин, Луиджи каждый раз ожидал увидеть вместо него что-то вроде зрелого баклажана), – все это смешно и не спасет от грозящего разоблачения.
Но Луиджи не останавливался и не сворачивал, а приближался к дому Божены – неотвратимо и безвольно, как во сне.
Позвонив и войдя, он щеглом пропел весь занявший полчаса прием: не узнавая себя, во всех подробностях описывал заказ, восхищался обстановкой и итальянским в устах Божены, успел попутно приплести, что и сам не чужд золотых дел мастерства – да, работаю понемногу, но все исключительно для души, и никому не показываю, да и инструмент плоховат, а вот придумать могу… да? неужели заметно? а как вы догадались? ну нет, что вы, какой он профессионал!
Луиджи так тараторил, что Божена половины не понимала и отвечала часто невпопад. Да она не очень и вслушивалась: днем раньше заказчик принес рисунок, достаточно подробный, внятный – этого, пожалуй, пока вполне достаточно.
Проводив Луиджи, Божена вновь уселась было за работу, но внезапно резко откинулась на стуле: ее заказчик, Луиджи Бевилаква, и незнакомец с Сан-Марко вдруг отчетливо совместились в ее памяти.
От неожиданности она даже вскрикнула.
Отложив начатое, Божена решила заварить кофе и потом с чашкой в руке гуляла по комнатам, пытаясь осмыслить свое открытие. Так она забрела в библиотеку.
Божена всегда обставляла библиотеку с особой любовью. Вернее было бы дать ей иное название – будуар, так как все, что должна была иметь в старину «гостиная хозяйки», здесь имелось. В слове «будуар» для Божены не было ничего странного – его всегда употребляла ее бабушка Сабина.
На втором этаже большого пражского дома Америги пряталась уютная комната с окнами в сад – в ней Божена укрывалась в душные летние дни. Эта комната была гнездом бабушки Сабины, в котором она разместила свою небольшую, отдельную от мужа библиотеку, а также хранила множество дорогих ее сердцу безделиц – мелких вещиц, акварелей, шкатулок. Уединившись, она извлекала из ридикюля свой секретный серебряный портсигарчик – ее заветная, любимая и единственная тайна! – и, лукаво подмигивая Божене, своей маленькой сообщнице, выкуривала треть ароматной папироски. А затем часами могла удивлять Божену мелочами, извлекаемыми из старого орехового бюро. Некоторые вещицы постепенно перекочевали за Боженой в детскую, подаренные ей по какому-нибудь случаю или просто так, к удовольствию бабушки, которая больше всего на свете любила это занятие – дарить.
Время давно уже присвоило себе львиную долю Божениных детских сокровищ, но три самых памятных теперь заняли свое место в ее венецианской библиотеке – маленькой комнате, выдержанной в нежных травяных тонах и пронизанной блеском воды канала Grande. На матовой поверхности небольшого письменного стола, рядом с бабушкиным портретом, стояла крошечная золотая мушница старинной работы с серебряными ландышами на круглой крышечке. За ней, под тонким хрустальным колпачком, в облаке кружев дремала нежно-розовая атласная кукла с фарфоровым личиком и ладошками. Складки ее юбок прикрывали футляр с бабушкиным обручальным кольцом – конечно же, дело рук самого влюбленного Америго. Когда Божена пришла к ней попрощаться перед отъездом в Венецию, Сабина подарила ей это колечко – на счастье. И это был бесценный подарок.
Примеряя кольцо, Божена вспомнила еще об одном подарке – миниатюрных «Правилах хорошего тона» в кожаном переплете, старом чешском переводе с французского. Этим чтением обычно заканчивались их с бабушкой вечера, после чего умиротворенная Божена отправлялась спать, унося в свои сны все, что увидела в волшебном будуаре. Она дотянулась до полки и достала потемневший коричневый томик.
Божена и сейчас любила листать его. В такие минуты ее длинные пальцы, касаясь мягких страниц, отдыхали от постоянного напряжения, а глаза блуждали по бежевым полям книги.
Но и тут порой ее настигало ремесло. Чтобы слышать свой голос, Божена читала вслух: «Как для неошлифованных драгоценных каменьев, так и для большинства людей, чтобы выказать свой полный блеск и красоту, необходимо приобрести полировку в соприкосновении с другими лучшими натурами. У иных только одна сторона полирована, что дает возможность не более как угадывать их внутренние достоинства»… Так и Луиджи!
Произнеся это имя, Божена вздрогнула, захлопнула книгу и поспешно затолкала ее в тесный ряд, надавив на корешок.
Безупречно корректный в ее доме, безумный на площади, в мыслях Божены этот человек становился все более навязчивым…
Когда-то давно, в пронзительном девичестве, Божена уверилась в силе навязчивых мыслей.
Тогда это длилось не меньше года. Оказываясь в людных местах – в метро, театре Тыла, на Ратушной площади, Карловом мосту, в соборе Святого Витта, – Божена начинала стыдиться своего одиночества и, сквозь ощущение ущербности своего положения, засматривалась на пары, компании, семьи, проплывавшие мимо Боженовой жизни легко или грузно, смеясь или вздоря.
К концу года тоска разрешилась появлением Томаша…
А теперь вот уже несколько дней ее неодолимо преследовал образ незнакомца с Сан-Марко. Божене с ее яркой, волнующей красотой не раз приходилось ловить восхищенные взгляды и настойчиво освобождаться от назойливых поклонников. То, что когда-то вгоняло в краску Божену-девушку, сейчас только смешило – или раздражало.
С Луиджи – теперь она знала его имя, если, конечно, его так действительно звали, – все вышло как-то иначе. Когда он говорил с ней на площади, в его глазах и голосе сквозило нечто, делающее ее почти беспомощной перед ним, почти покорной его грубому мужскому натиску. Это «нечто» пугало и одновременно манило Божену… Пожалуй, эта гремучая смесь даже возбуждала ее.
Но там, у «Флориана», она все-таки терпела его недолго. Чувство собственного достоинства заставило ее уйти. А теперь, когда прошло несколько дней, она снова, как девчонка, томится, желая еще раз услышать этот голос – да зачем это ей?..
Невольно она вновь и вновь вызывала в памяти его лицо: цепкий взгляд, чуть больше привычного вытянутый нос, крупный рот с тонкими нервными губами, высокие скулы, копну темных, беспорядочно вьющихся к плечам волос.
Но конечно этого было бы недостаточно, чтобы пленить ее воображение. Его страстность, заразительная и пугающая, которой сначала она почти не придала значения, списав все на его явно похмельный бред, по прошествии нескольких дней вдруг опьянила ее. Никто еще так самозабвенно и бесстыдно не восхищался ею и не добивался ее.