А всё было так.
Мама… К-хм, девушка по имени Таня рожает меня в семнадцать. Будучи совсем юной и беспечной, она оказывается не готова к бессонным ночам, подгузникам и детским болячкам. Не выдержав "прелестей" материнства, Таня оставляет меня бабушке и бежит в Пригород.
Бежит за лёгкой беззаботной жизнью. Возможно, за новой любовью. Не знаю.
Бабушка, разгневанная поступком дочери, вычеркивает её из нашей жизни. Испорченные семейные фотографии и выдуманные истории о белокурой красавице Ларе, умершей много лет назад, — прямое тому доказательство.
В своих рассказах мама Оля нарочно "хоронит" свою дочь, называет её другим именем и придумывает ей новую внешность, настоящую пряча на фотографиях под толстым слоем чернил. Она делает это, чтобы при случайной встрече мы с Таней не узнали друг друга.
Следующие семь лет Татьяна не участвует в нашей жизни и никак себя не проявляет. Но приходит день, и она вспоминает о моём существовании.
Таня выходит на связь, принимается слать из Пригорода деньги и подарки. Но не за тем, чтобы искупить свою вину и вымолить прощение, а чтобы… заткнуть бабушке рот.
Не просто так в своё время в школьных коридорах шептались, мол, видели дочку Ольги Николаевны и беременной, и с ребёнком на руках. В Пригороде у Татьяны теперь другая семья.
Она боится, что правда о когда-то брошенном ею младенце выплывет наружу. Потому Таня просит бабушку исчезнуть. Возможно, угрожает ей.
Чтобы спасти нас обеих, мама Оля бросает Садовую вместе с нажитым потом и кровью имуществом и бежит на Центральную.
Чтобы оплачивать новое жильё бабушка вынуждена принимать от дочери деньги, но подарки, книги и разные угощения отправляются на растерзание бродячим собакам.
Между тем Татьяне дорого обходится её тайна. Она очень быстро понимает, что не сможет вечно платить матери за молчание. Поэтому спустя годы, она возвращается в Н-ск, чтобы раз и навсегда избавиться от прошлого.
Начинает с меня.
Для воплощения в жизнь своего коварного замысла Тане нужен помощник. Кем ей приходится Полянский, остаётся только гадать. Но он активно берётся за дело. Находит меня в Н-ске, увозит к себе и… не выполняет задуманного.
"Пошла прочь, Соколова! Убирайся! Исчезни!" — кричит он мне вслед, когда я, не оборачиваясь, покидаю его территорию, когда я плачу и ненавижу его, даже не подозревая, что он только что сохранил мне жизнь, которую должен был отнять.
А Таня между тем наблюдает за нами. Поняв, что её план провалился, она подбирает меня, грязную, босую, но живую с обочины адского перепутья и увозит обратно в Н-ск, а после возвращается к Полянскому. Он слишком много знает, и ему нельзя доверять. И потому спустя время все новостные каналы трубят о внезапной кончине "парнишки" из Пригорода.
Не справившись со мной, Таня приходит за бабушкой. С пожилым человеком расправиться проще. Достаточно рассказать ему что-то страшное. Что-то такое, чего не выдержит старческое больное сердце. Например, о свидании единственной внучки с грубым хулиганом и насильником в дремучем дачном посёлке. А в доказательство показать напуганной женщине пояс от платья, который та расшивала когда-то собственными руками…
Что ж, здесь у неё всё получилось. Бабушка ей больше не помешает. Но я-то ещё жива и здорова. И я всё знаю! И я её не боюсь!
— Слышите? Я не боюсь её! — говорю с вызовом Варваре Ивановне.
Та не понимающе хлопает глазами:
— Даша? Что с тобой? О ком ты говоришь?
Я игнорирую вопрос и продолжаю:
— Если она здесь, за этой обшарпанной дверью, притаилась и ждёт моего визита, пусть знает, что я пришла и готова встретиться с ней лицом к лицу!
Под недоумённым взглядом старушки делаю пару шагов в сторону запертой двери и уже не скребусь чуть слышно игрушечным ключом, а стучу громко, открыто и кричу, не жалея голоса:
— Я здесь! Я сама пришла к тебе! Открывай!..
Глава 65
— Тише!
Варвара Ивановна бросается ко мне и хватает за манжет рукава. Её круглые чёрные глаза кажутся сейчас в два раза больше, а морщины — глубже.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Не шуми! Деток разбудишь! — громко шепчет она. — Что с тобой? К кому ты обращаешься?
— Вы знаете её? Видели её здесь? — я тычу пальцем в карандашный рисунок. Корешок книги трещит в моих руках.
Баба Варя часто моргает, вглядываясь в картинку.
— Никогда, Дашенька, никогда! Это же просто рисунок…
— Нееет, это не просто рисунок! — выдыхаю с раздражением. — Это послание, понимаете? Послание для меня! Она боится меня, своего прошлого, понимаете? Боится, что я всем расскажу! И сейчас она там, за дверью… Понимаете?
Я часто дышу, глядя на бабу Варю. Пытаюсь разглядеть на её лице хотя бы крошечный намёк на понимание, но вижу только жирный вопросительный знак и ничего больше.
— Даша… Ты меня пугаешь, — медленно говорит старушка. — В этой квартире уже двенадцать лет никто не живёт! Она стоит бесхозная с того самого дня, как вы с бабушкой покинули её стены. Я всё ждала новых соседей! Но с тех пор, как Ольга заперла эту дверь, здесь не было ни души!
— Как же так? — спрашиваю растерянно, но вовремя замечаю огромный целофановый пакет у двери. — Тогда чей это свёрток?
— Так это Натальин… — невозмутимо отвечает баба Варя. — Коляску для будущего внука приготовила. Ты знаешь, что Кирилл скоро отцом станет?
Закусив нижнюю губу, я молчу.
А женщина продолжает:
— Я-то помню, как вы с ним под окнами целовались… Не жалеешь, что такого парня упустила?
Молчу.
— Ты его бросила, а он, смотри-ка, не растерялся! Быстро замену тебе нашёл! — говорит баба Варя. — Под ручку с ней ходит, всем показывает. А та будто нарочно лицо от людей прячет. То в палантин замотается, то шарф натянет до самых глаз, то очки тёмные напялит… Думаю, страшная она. Не просто так Наталья теперь по ночам воет и пьёт как не в себя. И тебя всё время вспоминает, жалеет. Не рада она новой невестке, а деваться некуда. У той пузо, как два арбуза…
Старушка вздыхает. Я нарочно не отвечаю, не поддерживаю этот бессмысленный разговор. Она всё равно не знает, как всё было на самом деле. Что Кирилл первый меня обманул. И врядли сейчас о чём-то жалеет…
После небольшой паузы баба Варя кивает на мою бывшую дверь:
— А в этой квартире призракам впору завестись! Мне, кстати, порой так и слышатся голоса. Бывает, ночью не спится. Лежу в тишине и вдруг слышу за стеной, будто стонет кто-то. Иногда смеётся. А иногда словно падает что-то. И половицы скрипят… А потом — раз! — и опять тишина…
Старушка замолкает, задумавшись, но через мгновение её лицо резко меняется. Она внимательно смотрит на меня, нахмурив седые брови.
— Погоди, что ты сказала об этой женщине с рисунка? Она боится тебя?
Я жалею, что наболтала лишнего и дала волю эмоциям. Теперь Садовая будет гудеть от сплетен. Чёрт! Чёрт! Чёрт!
Пока я думаю, как выкрутиться, Варвара Ивановна берёт из моих рук книгу, ещё раз внимательно смотрит на картинку и возвращает мне, резюмируя:
— Нет, никогда её не видела… Так что, говоришь, она натворила?
— Ой, да не слушайте Вы меня! — восклицаю с глупой улыбкой, отступая назад. — Я просто устала сегодня. Сама не знаю, что говорю. Я пойду, пожалуй…
Я услышала главное — в этой квартире никто не живёт. А теперь мне пора уносить ноги.
— Вот, заберите себе! И забудем наш разговор! До свидания!
Отдаю книгу Варваре Ивановне, хватаю ручку багажной сумки и, громыхая ею, бегу вниз по ступеням. Спешу убраться прочь, пока старушка не опомнилась и не бросилась за мной вдогонку, засыпая вопросами.
На моё счастье, в квартире самой бабы Вари раздаётся телефонный звонок. Хлопая дверью, она уходит к себе, а я вскоре опять оказываюсь на улице под ледяным чёрным небом.
По укатанной скользкой тропинке иду вдоль горящих окон первого этажа. Там чьи-то голоса и музыка, звон посуды и смех, а мне выть хочется от собственной глупости.