Читать интересную книгу Мародер - Беркем Атоми

Через площадь к Дому расслабленно брели патрульные. Старший чуть приотстал, забрасывая на спину РПК. Увидели, один махнул – спускайся, мол. Как погано, блядь… Ахмет с отвращением чувствовал – ноги словно из студня, пот чертит щекотные полоски на пыльной морде, в животе – ком жирных холодных змей. Тоже махнул, кивнул даже – щас, типа, спускаюсь. Повернулся, поглядел на Витьку. Тот понял, и напряженное ожидание на его лице начало перетекать в понимающе-презрительную мину. Но перекомбинация осталась незавершенной – Ахмет внезапно улыбнулся. Давящий мрак как-то враз рассеялся одним словом. …А по хуй! – весело и злобно подумал Ахмет. – …По хуй! Свое получите, блядва, а там посмотрим! Возьмете – возьмете, а не возьмете – на хуй пошли!..

– Не, Вить. Не. Хуй им. По всей морде.

Витька радостно крякнул и поспешил за ломанувшимся к пулемету хозяином. Только вбежал в угловую комнатку, как Дом сотрясла первая очередь, – не представляя, как обращаться с этой дурой, Ахмет все же отсек два патрона. «От ни хуя себе! И вправду, по-взрослому дудухает!» – высовываясь в окно, отметил Витька. Небольшой перелет, искорки МДЗ вспыхнули в пыльных фонтанах далеко за спинами оторопевших беспредельщиков.

– Ниже бери, ниже!

– Да вижу, отъебись! – нервно огрызнулся Ахмет и снизил линию прицеливания.

Дал полноценную очередь, патронов на семь-восемь. Одно попадание, переднему, точно в грудь – парня словно кувалдой отшвырнуло, идущих за ним щедро обдало кровью. Из пыльного облака, поднятого кучно легшей очередью, брызнули и залегли оставшиеся. Один бесхитростно шлепнулся на асфальт, судорожно дергая затвор высоко задранной волыны, двое других пристроились умнее – один за поваленным столбом освещения, другой за бетонным цветничком.

– Во, смотри, че он с бетоном может, – радостно прошипел Ахмет, тщательно выцеливая того, что залег за цветничок. – Ах ты, пидор, стреляет уже!

Оглушительно загрохотало, и цветничок брызнул в стороны, словно кусок рафинада под паровым молотом. Тот, что лежал рядом, за столбом, вскочил и понесся за угол. Три и еще три, все, готов – аж подбросило. Тут же, без паузы, перенес огонь на последнего – и поймал на вставании: две пули в верхнюю часть, покатился, как жирная болонка от хорошего пенделя. Все.

– Пошли соберем. Да по гильзам-то не топчись!

– Ага. Щас, только мешок найду.

– А че мешок-то? Четыре ствола да обувка.

– Да я себе. Че-то поистаскал все.

– Ну, бери, раз надо.

Однако прибарахлиться Почтарю не удалось: оказалось, калибр 12,7 целых трупов не оставляет. Все обмундирование было испорчено безнадежно – трупы буквально плавали в крови. Обувь тоже оказалась говном – заношеные китайские кроссовки. Зато неплохо рванул хозяин: почти три сотни пятерок, три АК-74, да пулемет с барабаном семерок. В ценах 201… года – два года жизни, как минимум. …Их прожить еще надо, – долго грузился после этого Ахмет. – …Не, во, сука, меня угораздило – ведь я че сделал? Вообще, конечно, беспределу оборотку дал. Не-е, это только для меня оно так. А на самом деле – «уничтожил личный состав патруля Администрации, выполнявший боевое задание»… Но прошел день, другой – а карающей длани на загривке он так и не ощутил. Акция возымела только одно последствие – прекратилось патрулирование Старого города: гибель Лехиной тройки послужила лишь аргументом в борьбе между группировками в Администрации, сыграв на руку одной из сторон. Не сказать, что исчезновение патруля сильно порадовало: хоть лично ему и стало спокойнее, но исчез постоянный источник свежей информации, и о том, чем дышат в Администрации, оставалось только гадать. Витька окончательно переселился в Ахметов Дом, принеся даже нечто типа присяги – видимо, твердо уверовав в наличие у Ахмета, а стало быть, и у себя шансов потрепыхаться еще годик-другой. Постепенно все вошло в привычное русло, – просидев несколько ночей у готового к бою НСВ, Ахмет успокоился и вернулся к привычным занятиям: покупал впрок дешевые дрова, заготавливал картошку и солил капусту, а в конце сентября, когда с клещом стало поспокойнее[79], впервые «сходил» – как это стало потом называться. Началось с добавленной кладовки. Отрубив стеной еще кусок подвала, Ахмет, быстро возведя и оборудовав левый отсек, обнаружил, что на месте, где напрашивается правый, вместо бетонной стяжки лежит песок вперемешку с рыхлым строительным мусором. …Бля, а ведь это ж почти готовый погреб! Хрящ[80] долбить не надо, Мухалыч с Витькой дня за три вынесут. Стены – говно вопрос, утеплителя – как грязи. Лед когда станет, нарубить, и пожалуйста: мясо летом продавай! В три цены! Да какой в три, в пять, в десять! – осенило Ахмета. – Или во, еще лучше – сдавать места: торжок-то – в двух кварталах! И склад тебе холодный, и охрана… За мясом, а может, и еще чем из жратвы Ахмет решил отправиться к пейзанам.

Целью похода было оценить возможность, а если она есть – то и рентабельность обмена. Ахмет считал, что в окрестных деревнях на патроны можно выменять достаточно для окупания риска. Оставалась неясной доставка – но об этом можно подумать и потом, когда будет побольше информации о дороге.

Поход вышел комом с первого шага – на окраине города, проходя на довольно легкомысленном расстоянии от забора садового кооператива, Ахмет получил в левый борт заряд дроби. Почтя за лучшее уйти от греха, отполз да и дернул со всех ног домой, позорно оставив поле боя за анонимным стрелком. Большого урона не понес – стреляли метров с пятидесяти – шестидесяти, тройкой[81], да через негустые, но все ж кусты, однако вернуться пришлось. Пока выковыривал из ляжки и руки дробины, заматывал маленькие, но упорно кровящие дырочки, время ушло. Следующим утром он шел уже не по дороге, а напрямую, далеко обходя строения и необлетевшие кусты, по километровому радиусу огибая садовые кооперативы. До Веникова добрался лишь к сумеркам и до темноты пытался занять подходящую для наблюдения позицию; когда нашел – наблюдать, собственно, было уже нечего. Низкая облачность стремительно превратила сумерки в самую настоящую ночь, вдобавок начало моросить, и пришлось уйти глубоко в лес, чтоб разжечь костер и заночевать.

…Крестьяне должны вставать с рассветом, доить, или че у них там по распорядку. Надо идти. Уже почти светло… Ахмет уговаривал сам себя, не решаясь оторвать задницу и шагнуть от маленького жаркого костерка в насквозь промокший лес. Поспать нормально не удалось, сырость не позволяла согреться ни на минуту, только согреешь ноги – а уже пробивает дрожь от замерзшей под волглой курткой спины.

Всю ночь шел дождь, мелкий, едва заметный, но лес, словно губка, пропитался насквозь. Каждый шаг выстреливал из-под лиственно-хвойной подстилки ледяные струйки, обильно поливая ноги аж до самых колен. …Не, хватит этого раза. За глаза. Чтоб я еще раз в лес да без сапогов. Или сапог? Да насрать, лишь бы резиновые и высокие… Едва устроившись на НП, Ахмет обнаружил, что наблюдать, собственно, не за кем. Люди в деревне были, однозначно – это прекрасно чувствовалось даже на полукилометре. (…А как ренген-то фурычит. Всегда бы так… – отметил Ахмет обострившееся чутье на человека, приписав его ночевке в лесу.) Только на улицу никто носа не казал, над деревней повисла тишина. Ни мычанья, ни гавканья, ничего, однако признаки жизни налицо – над трубами слабо шатались прижатые низкими тучами дымки, и даже те дома, где не топили, брошенными совсем не выглядели. …Блин, да не могут же они целый день дома просидеть. Жратву-то как-то надо же добывать… Ахмет с час безрезультатно пялился в монокуляр, затем, слегка разомлев под выглянувшим наконец солнышком, решил вздремнуть и направился к кострищу[82]. Бабу он заметил совершенно случайно, обратив внимание на легкую тень, тронувшую край радарного поля. Она деловито перлась куда-то краем леса, помахивая пустой пластиковой канистрой. …Литров на двадцать. Доить пиздует. Значит, стадо по лесу раскидано. Понял, понял, – машинально прикинул Ахмет, тихонько выдвигаясь ей наперерез. С местом угадал, только перевел дух, как над подлеском уже запрыгала блескучая красно-фиолетовая косынка. Ближе, ближе… Оп-па. Даже дернуться не успела. Ахмет втащил бабу прямо в куст, за которым прятался. Зафиксировал руку, второй зажал рот и, не давая прийти в себя, положил ничком на заранее присмотренное место. Баба заизвивалась, попыталась вывернуть рот из-под ладони, но Ахмет навалился на нее всей массой, и баба понятливо притихла. Заручившись согласием не орать, отпустил. Села и тут же начала оправлять многослойные одежки, бросая на Ахмета не слишком уж и испуганные короткие взгляды.

Добиться от нее какой-либо информации не удалось. Рафига, как она назвалась, ни на йоту не приблизила Ахмета к цели похода. То ли она на самом деле не могла оценить нужду односельчан в ахметовских товарах, то ли башкиры из Веникова за время анархии успели вернуть в женские головы шариат. Смирившись с тем, что товарообмен нынче совсем не женское дело, он попросил ее сообщить кому-нибудь из абыев[83] о своем визите с целью взаимовыгодного обмена бус на Манхэттены. Забив стрелку у агростанции, Ахмет занял выгодную, как ему казалось, позицию и сел ждать аборигенов. Все шло нормально, а главное – стало можно спокойно курить, не думая о маскировке. Дальнейшие события Ахмет старается вспоминать как можно реже, поэтому, щадя его самолюбие, пройдемся по ним пунктиром: местные выцепили его, как играющего в войнушку детсадовца, – хваленый радар даже вякнуть не успел. Еще по дороге к деревне забрали все, что было в карманах, волыну, обувь и большую часть одежды, несколько раз деловито пнули – надо сказать, по делу, когда пытался упираться. Просидев до вечера в каком-то непонятного назначения сарае, к вечеру был приведен пред раскосые очи местного аналога Коня. Должность эту исправлял в Веникове бывший начальник местной мусорни Магомедыч, старый (как сказать, обашкирившийся? не знаю, оставлю так) полутатарин-полулезгин лет шестидесяти; изменений в его облике видевший его лет десять назад Ахмет не заметил, бывают такие старики – мелкие, жилистые, которые по достижении определенного видимого возраста меняться перестают. Оказалось, местные в основном промышляют ловом рыбы в Кожаном озере, и Магомедыч весь день пасется там. Повезло – Ахмет был с ним шапочно знаком: как-то заносило на рыбалку в компании, предпочитавшей отдых на Кожаном, а высочайшее разрешение омыть сапоги в охраняемом водоеме надо было выменивать на пузырь именно у него. Нет, конечно, убивать его и так бы никто не стал, но знакомство роль свою все же сыграло. Когда после обстоятельной беседы двое рослых башкир вывели его во двор краснокирпичного особнячка и подтолкнули в сторону дороги на Тридцатку, важно стоящий на крыльце Магомедыч что-то скомандовал в лабиринт дощатых сараюшек во дворе. Оттуда мгновенно, словно ждала наготове, вылетела замурзанная девчонка, шлепнула перед Ахметом чудовищного розового колера резиновые сланцы и встала, весело щурясь на милостиво отпущенного пленника.