Читать интересную книгу Штрафники против асов Люфтваффе. «Ведь это наше небо…» - Георгий Савицкий

Кого-то сбили над вражеской территорией, кто-то попал в окружение вместе с отходящими частями Красной армии. Но были и те, кто перелетел к врагу из «идейных соображений». Многие боялись репрессий, которые продолжились, даже несмотря на начало войны.

Однако первое по-настоящему боеспособное подразделение было создано только в декабре 1943 года. Это был единственный штаффель, так называемый Ostfliegerstaffel (russisch), в составе Ergdnzungs-Nachtschlachtgruppe Ostland Luftflotte 1. На вооружении состояло несколько трофейных По-2 и Ут-2, а также переданных из летных школ «Арадо» Ar-66 и «Гота» Go-145.

«Остфлигеры», хотя и жили в казармах, пользовались достаточной свободой. Для них устраивали вечеринки с немецкими летчиками, «пивные встречи» и знакомства с бюргерами. Выгодно отличалась и постановка летного дела: если летом 1942 года в ВВС РККА приходили истребители с налетом 15-20 часов, нередко не имевшие ни единой воздушной стрельбы, то немецкие инструкторы считали необходимым для выпускника 450 часов налета. А кроме того, по сложившейся системе еще 200 часов набирались в эскадре на фронте до перехода к боевой работе.

Встречи имели успех: один из летчиков, капитан Артельцев, обращаясь к «немецким летчикам — товарищам по оружию», писал в газете «Доброволец»:

Вы встретили нас, как братья,Вы сумели сердца нам согреть.А сегодня единою ратьюНам навстречу рассвету лететь.Пусть Родина наша под гнетом,Но тучам солнца не скрыть —Мы вместе ведем самолеты,Чтоб смерть и террор победить.

Участие коллаборационистских националистических формирований из пленных — выходцев из республик Советского Союза, несомненно, неоднозначная и очень больная тема в современной истории, но ее тоже нужно учитывать, чтобы получить объективную картину произошедшего.

* * *

Кстати сказать, приказ Сталина об освобождении части ранее репрессированных офицеров, особенно младшего комсостава, мог послужить основой мифа о «тысячах зэков в штрафных батальонах». Чего на самом деле не было. Из лагерей на фронт забирали лишь тех заключенных, у которых не было сроков за тяжкие преступления. Убийцы, рецидивисты, бандиты продолжали отбывать наказания. И уж тем более не могли «зе-ка» попасть в штрафные батальоны: там находились только бывшие офицеры, комсостав. Для всех остальных категорий штрафников существовали отдельные штрафные роты — это, а не просто численность, и было их главным отличием от батальонов.

Были и такие летчики, которые, проявив трусость, уходили от ответственности и перелетали на сторону врага. Так, согласно немецким данным, в 1943 году перелетело 66 самолетов[52]. Для более объективного восприятия реалий тех времен следует обязательно учитывать, что Гражданская война в Советской России завершилась всего 19 лет назад, и в народе еще сильны были антисоветские и сепаратистские настроения. Так что некоторые летчики перелетали к гитлеровцам, чтобы сражаться за «новую Россию без большевиков».

Так или иначе, судьбы попавших в немецкий плен летчиков складывались по-разному. Кто-то продолжал подпольную борьбу в концлагерях, а кто-то шел в услужение фашистам.

Попавшего в плен летчика ожидал приговор своей же родной страны: «имея на руках личное оружие, сдался в плен и этим изменил Родине». За это статья 58-1 предусматривала неизбежные 25 лет заключения с последующей высылкой в отдаленные места.

Это не было выдумкой ни геббельсовской пропаганды, ни власовских эмиссаров. Это, к сожалению, была горькая правда.

Михаил Девятаев, совершивший знаменитый побег из плена на захваченном немецком бомбардировщике He111Н-22, был приговорен, так же как и 11 спасенных им товарищей.

Но все же в этом случае справедливость восторжествовала. Летчика-героя и его товарищей по несчастью освободили досрочно, благодаря личному заступничеству одного из основателей советской ракетной программы главного конструктора ОКБ-1 Сергея Павловича Королева. Ведь Михаил Девятаев угнал не просто немецкий бомбардировщик «Хейнкель-111», а секретный носитель крылатых ракет Fi-103 «Фау-1».

Так что вербовщикам РОА генерала Власова и немецких эмиссаров абвера, вермахта и люфтваффе в некоторых случаях не составляло никакого труда переманить на службу бывших летчиков РККА. А среди них были и довольно опытные воздушные бойцы, прошедшие Испанию, Халхин-Гол, Финскую войну.

Но все же особое значение придавалось «идейным» антисоветчикам, таким, например, как уроженцы Прибалтики или Западной Украины, областей, сравнительно недавно вошедших в состав Советского Союза. Фамилии Сишко, Киевский, Пьянчук, Олийнык[53] говорят сами за себя.

* * *

Именно к такой категории относился и Евгений Омельченко. Родом он был из Дрогобыча и до прихода советской власти батрачил на польского пана-помещика. После того как Лемберг стал Львовом, жизнь простых людей изменилась, но отношение к новой власти стало еще хуже.

Парадоксально, но учась за счет Советского Союза, получая возможности для развития, Евгений Омельченко и многие его сверстники этот же самый Советский Союз и ненавидели. Ненавидели за его необъятность, за масштабность замыслов, которые не шли ни в какое сравнение с обывательским «раем». Ненавидели за то, что нужно элементарно работать, чтобы чего-то достичь. Гораздо проще было обвинять не важно кого — Речь Посполиту, или Имперскую Россию, или Великую Красную империю — СССР, во всех грехах и втихую завидовать, осознавая свою ничтожность. Ну, а если к этому прибавить умелую манипуляцию «национальным самосознанием» специалистов абвера и те деньги, которые они давали «просто так», для поддержания молодых «национально свидомых» борцов за независимость от «мирового большевизма», то и вовсе понятно, что лучше воевать, чем работать.

Но Евгений Омельченко вскоре уехал на восток, на одну из общесоюзных строек, а там уже поступил в училище летчиков. В принципе он «плыл по течению». Надеялся, что, став летчиком, чем-то выделится, но и для этого нужно было работать. Так он и остался всего лишь посредственным пилотом. Но зато Евгений Омельченко повзрослел, вступил в комсомол, приспособился и даже стал «толкать пламенные речи» на собраниях.

Но война расставила все по своим местам. Воевать Евгений не хотел, испытывая какую-то иррациональную ненависть и к правящему режиму, и к стране, которая дала ему крылья. Он ненавидел все русское и восторгался Великой Германией, радовался неудачам Красной армии, а сам в своем первом же боевом вылете бросил строй самолетов и решил перелететь к немцам. Но Евгений Омельченко элементарно не смог сориентироваться и улетел в обратном направлении, в глубь наших войск. Да еще и при посадке разбил самолет. Потом было еще несколько воздушных боев, и он видел, как погибают его боевые товарищи под огнем безжалостных скоростных «Мессершмиттов». А сам только и делал, что уворачивался от огненных трасс. И только завидовал, когда более решительные и оттого — удачливые летчики рассказывали о своих нелегких победах над «мессерами», «Хейнкелями» или «Юнкерсами». Евгений Омельченко видел лишь конечный результат — ряды сияющих рубином и золотом орденов на гимнастерках тех, кто считал его своим боевым товарищем. И нередко сам завистливо говорил:

— Уж если бы мне так повезло…

Но ему «не везло», потому как не только и не столько техника определяет успех в сражении, сколько боевой дух, воля к победе и смелость. Не хотел видеть он, как те же летчики, сбившие уже по десятку стервятников с черными крестами, проходят раз за разом «холодный тренаж» в кабинах своих истребителей, обсуждают тактические приемы борьбы в воздухе, «пешим по-летному» отрабатывают взаимодействие в группе и слетанность, зубрят карты района полетов. Евгений Омельченко изучал карты только с одной целью: найти подходящий аэродром гитлеровской авиации и сдаться.

На фоне настоящих крылатых бойцов, сталинских соколов, он еще больше осознавал собственные ничтожность и никчемность. И втайне злорадствовал, когда многие из летчиков не возвращались с боевого задания.

Потом их аэродром разбомбили «Юнкерсы-87», и Евгений навсегда запомнил то леденящее чувство страха, когда на тебя, и только на тебя, рушится воющая крылатая смерть. Он попал в госпиталь и там узнал, что его часть отошла на переформирование и переучивание на новые истребители. На фронт их теперь пускать не торопились, а учили в запасном авиаполку.

И снова — передовая, но на этот раз трусость Евгения Омельченко и его подлое отношение к сослуживцам были замечены летчиками. Сначала с ним пытались поговорить по-хорошему, вникнуть в проблему человека. Но когда двое летчиков подряд погибли из-за того, что в критической ситуации их ведомый Евгений Омельченко бросил их на растерзание «мессерам», разговор был короткий — воздушный штрафбат. «Подлость свою ты даже кровью не искупишь, но хоть погибнешь, как подобает воину!» — сказал ему напоследок замполит истребительного авиаполка. Но Омельченко решил: пусть погибает кто угодно, но только не он сам.