Читать интересную книгу Юрка Гусь - Вильям Козлов

— Выплюнь траву-то…

Юрка вытер рукавом красные от сока губы.

— Рубашкой? — покачала головой Рита.

— А чем же еще? — огрызнулся Гусь. — Штанами?

Ему надоели замечания. Что за человек эта Маргаритка? Раз сделает хорошо, два — плохо. Ну чего, спрашивается, придирается? Все мальчишки вытирают нос и рот кулаком или рукавом. Только Стаська один — платком. Его так в Ленинграде приучили. Но спорить с девчонкой не хотелось. Свяжешься, потом сам будешь не рад. Ей слово — она десять.

Они шли рядом. Дик бежал впереди. Маргаритка была ростом с Юрку. Ситцевый сарафан едва доставал ей до круглых коленок. Золотистый загар тронул плечи. Там, где лямка сарафана съехала в сторону, кожа была белая.

— У меня Дика хотят отобрать, — сказал Юрка и испытующе посмотрел на Риту.

— Давно пора…

— Это почему?

— Дику будет лучше в гарнизоне. Он ведь служебный пес. А ты его испортишь. Бегает без толку, как дворняжка.

— Мы с Диком будем шпионов ловить, — сказал Гусь. — И никто его у меня не отбирает. Я наврал.

— Это ты умеешь.

— Не любишь ты Дика.

— Люблю.

— Почему тогда не приходишь?

Рита искоса взглянула на Юрку и спросила:

— А ты?

Юрка не ответил. Он наступил на колючую шишку. Нагнулся за ней и запустил вверх. Шишка со свистом зарылась в гуще сосновых веток. И тут же, спустя секунду, мягко упала в пыль.

— Уеду я отсюда, — сказал Гусь. — Хочу путешествовать. Как Ричард Львиное Сердце. И еще хочу быть разбойником. Ну, таким, как Робин Гуд. Грабить богатых и все отдавать бедным… Мне ничего не надо.

— Тебе надо было при царе родиться… Буржуев-то давно нет. Кого же ты будешь грабить?

Юрка вдруг покраснел. Даже уши запылали.

— Все. Отрезано, — глухо сказал он. — Я ведь прогнал Ангела. Разные у нас дорожки… Один раз, правда, украл. Колбасу и консервы. Не для себя — для Дика.

Загребая ступнями теплую, как зола, пыль, он ждал, что скажет Рита. А она ничего не говорила. Крутила в пальцах кончик носа и внимательно смотрела на обочину. Остановилась, присела. И сарафан, словно парашют, опустился в пыль, закрыв ноги.

— Ромашка, — сказала Рита. Сорвала цветок и, пряча от Юрки смешливое лицо, стала отрывать белые лепестки.

— У меня есть знакомый капитан. Мужик что надо… Он приказал повару Дика кормить. Надо было сразу к дяде Васе, а я консервы… и колбасу.

— Любит! — воскликнула Маргаритка и высоко подбросила желтоголовую общипанную ромашку. У ее ног лежали белые лепестки. Серые Маргариткины глаза с любопытством смотрели на Юрку.

А он обалдело глядел на нее и бормотал:

— Зря я это… Не надо было брать консервы… и колбасу.

— Какие консервы? — смеясь, спросила Рита.

— Тушенка.

— Какая тушенка? Вот дурачок!

Маргаритка позвала Дика, сорвалась с места и помчалась по дороге. Только длинные ноги замелькали. Остановилась возле толстой медноствольной сосны, перевела дух и крикнула:

— Завтра на речку!

ГОСТЬ С АЭРОДРОМА

На рассвете Василиса разбудила Юрку.

— Картошку окучивать, — сказала она.

— Зачем еще? — зевая, спросил Юрка.

— Чтобы хорошо росла.

— Она и так вырастет. Не надо, баб?

Василиса пожевала губами и, завязав потуже платок на голове, вышла в сени.

Юрка полежал немного и стал одеваться. По полу прыгали солнечные зайчики. Один из них забрался в алюминиевую тарелку, стоявшую на полке, и она весело засияла.

Дик лежал посередине избы. Один глаз спит, другой — на Юрку смотрит. Дику тоже хочется спать. Ему можно. Ему не надо картошку окучивать.

Белка лежала напротив Дика и настороженно глядела на него. Чего ей от Дика надо? На улице и близко не подходит, а в избе так и следит за ним.

Когда Юрка вышел на крыльцо, бабка уже ковырялась в огороде с мотыгой. Тихо и прохладно на улице. Солнце наполовину поднялось из-за леса. Длинные тени протянулись от изб, заборов. Иглы на соснах влажно блестели. На дороге пусто. Не слышно поезда. И вот утреннюю тишину прорезал звонкий пастуший крик:

— Эге-ге-гей! Бо-о-о!

И тишины как не бывало. Заскрипели двери скотников, захлопали калитки. Поблизости замычала корова. В ее густое мычанье вплелось дробное козлиное беканье. А тут еще поддали жару петухи. Пошли перекликаться от двора к двору. Петушиная перекличка скоро оборвалась. Немного осталось петухов в поселке.

К изгороди прислонена мотыга. Это для Юрки. Он взял мотыгу, повертел в руках, сморщился: тяжелая. Встал в бороздку, с размаху всадил в землю. Бабка покосилась на него, но ничего не сказала. Юрка из озорства еще раз всадил мотыгу не туда, куда надо. Бабка — никакого внимания. Вздохнув, поплевал на руки, как это делал на аэродроме, и стал окучивать.

Поравнявшись с бабкой, все же буркнул:

— Фриц прилетит, бросит бомбу — и вся наша картошка — в небо.

— Балаболка, — добродушно проворчала Василиса. — Гляди под ноги-то, а то по пальцам тяпнешь.

Рукам стало горячо, теперь жди мозолей. Через час заныла спина, шея, защипало между лопатками.

— Перекур, — сказал Гусь и бросил мотыгу в борозду.

Бабка продолжала окучивать. Она уже на три борозды обогнала Юрку.

— Шабаш! — крикнул он. — Заморилась ведь, отдохни.

Бабка обогнала его на четыре борозды. Ее маленькая фигурка не спеша двигалась вдоль зеленого кустистого рядка. Мотыга равномерно поднималась и опускалась. «Старая, а, гляди, не устает», — подумал Юрка. Посмотрел на свои руки — мозолей пока не видно. Потом будут…

— Бабушка, хочешь, я в лес сбегаю? — сказал Юрка. — За грибами. Говорят, за пожней колосовики пошли.

— Рано им еще, — сказала Василиса. — Какие сейчас грибы? Неделю печет… Грибы, родимый, после дождя бывают.

— А почему же поганки растут?

— Вот тебе урок, — сказала бабка, — до завтрака — четыре борозды.

Юрка прикинул: многовато. Ничего не поделаешь, надо браться за мотыгу. Тут не до разговоров.

В самый разгар работы возле дома остановился бензовоз и стал сигналить.

— Цыган! — обрадовался Юрка. Бросив мотыгу, побежал к калитке. Так и есть; чернобровый Семен вылез из кабины и, улыбаясь, ждал Юрку.

— Здорово, Огурец! — пожал руку. — Занимаешься сельским хозяйством? Добро.

— Надо же бабке помочь, — солидно сказал Гусь. — Старая, зашивается.

— Добро, — повторил Семен. — На аэродром хочешь?

— Как там? — помолчав, спросил Юрка.

— Летают, — неопределенно ответил Семен.

Юрка ожидал, что он передаст ему приветы, расскажет новости. Как там Вася-Василек? Летчики? Но Семен похлопывал синей пилоткой по сапогам, помалкивал. Черные волнистые волосы спускались ему на обожженный солнцем лоб. Широкие брови смыкались на переносице. Большой, сильный, стоял Семен и с любопытством смотрел на Юрку. Давненько не виделись они. С весны. Изменился Гусь. Ростом выше стал. Лицо обострилось, похудело. Скулы, как две сливы, выпирали на щеках. А буйный прямой волос рос как хотел: вкривь и вкось. Глаза были такими же большими и зелеными, только вроде бы помягче стали, подобрее.

— Поехали, Огурец, со мной, — сказал Семен.

— К летчикам?

— Будешь шофером… Машину научу водить.

— Бензовоз?

— А что, плохая машина?

Гусь окинул равнодушным взглядом пузатую машину, похожую на гигантского зеленого муравья с яйцом, сказал:

— Поднеси к твоему бензовозу спичку — один пшик останется.

— Не поедешь?

— Кабы к летчикам, — сказал Юрка. — А бензовоз… Ты же сам говорил, что на нем после войны воду будешь возить. А я летать хочу. Как Северов.

— Учиться на летчика, Огурец, надо, — сказал шофер. — А ты лоботряс.

— Лоботряс? — сказал Юрка. — Погляди, сколько борозд окучил! А эти хорды, разные там углы, винты — чепуха. Был бы Северов живой — научил. И Вася-Василек научил бы. Я знаю. Я воду и бензин не хочу возить. Летать хочу.

— Летчик — это шофер, — сказал Семен. — Воздушный. Я бензин вожу, а летчик — бомбы. Я по земле, а он по воздуху. И вся разница.

Бабка разогнула старую спину и, опершись подбородком на отполированную ручку мотыги, посмотрела на них.

— Чего языком попусту мелешь? — сказала Юрке. — Позови человека в избу.

Семен взглянул на часы и полез в кабину.

— Чаю-то попей, — упавшим голосом сказал Гусь. Он подумал, что Семен уезжать собрался, но шофер вытащил из угла тугой вещевой мешок, вскинул его на плечо и зашагал по тропинке за Юркой. «Чего это у него в мешке? — заинтересовался тот. — Да много как… Не запчасти, надо полагать, продукты… Наверное, сухой паек получил».

Семен понравился Василисе. Он громко отвечал на ее вопросы, рассказал о положении на фронтах. Узнав, что ее сын — танкист, успокоил:

— Такая громада… Не так-то просто прошибить. Броня!

Когда самовар закипел, Семен, словно пушинку, поставил его на стол.

— Угостить-то тебя нечем, — загоревала бабка. — Уж больно парень-то хороший… Справный.

Семен засмеялся, и его ровные белые зубы заблестели на смуглом цыганском лице.