Читать интересную книгу Франклин Рузвельт. Человек и политик - Джеймс Бернс

«Августа» направилась в открытое море вскоре после отбытия британского корабля. Оказалось, что история не позволяет оторваться от событий. Поездка, начавшаяся в компании членов скандинавского королевского семейства и достигшая кульминации во время встречи политических и военных лидеров Атлантического региона, закончилась на побережье штата Мэн визитом к президенту его старого учителя Эндикота Пибоди. Когда же Рузвельт отбыл поездом из Портленда, молодой помощник министра Нокса записал в вахтенном журнале, что президента посетил в спешке некто по имени Эдлай Стивенсон, со срочным сообщением о забастовке.

Феликсу Франкфуртеру оставалось дать исчерпывающую оценку атлантической встрече. Член Верховного суда имел обыкновение писать хвалебные, льстивые строки о президенте, но на этот раз он не преувеличивал. Даже частое употребление не лишает некоторые фразы их благородного смысла, писал Франкфуртер. Где-то в Атлантике Рузвельт и Черчилль вершат мировую историю.

«И как все действительно великие исторические события, эту встречу невозможно измерить тем, что сказано, сделано или достигнуто. Ее значение определяли неосязаемые духовные силы, надежды, устремления, мечты и усилия…

Встреча великолепно задумана и прекрасно осуществлена… В сердцах людей навсегда остаются поступки, душевные движения и воодушевление, которые исходят от сознания принадлежности к человеческому братству. Это укрепляет нашу волю, побуждает к действиям ради избавления мира от ужаса войны».

Глава 4

КОНФЛИКТ В ТИХООКЕАНСКОМ РЕГИОНЕ

Известие о встрече в Арджентии всколыхнуло застойную политическую атмосферу в Вашингтоне, по крайней мере на время. Лидеры демократов в конгрессе превозносили Атлантическую хартию как выдающийся документ о целях войны, как подлинную веху на пути к «реальному и прочному миру». Хирам Джонсон и Роберт Тафт обвинили Рузвельта в заключении секретного альянса и подготовке вторжения в Европу. «Нью-Йорк таймс», призывая в передовице из восьми колонок к уничтожению нацистской тирании, провозгласила, что встреча ознаменовала конец изоляционизма; между тем «Нью-Йорк джорнал америкэн» обвинила президента в следовании по стопам Вильсона к войне. «Чикаго трибюн» полковника Маккормика, раздраженная сближением Рузвельта и Черчилля, напоминала своим читателям, что президент – «подлинный потомок того Джеймса Рузвельта, своего прадеда, который в годы революции представлял тори Нью-Йорка и дал клятву верности английскому королю». И друзья и противники рассматривали встречу как прелюдию к более воинственным акциям.

Рузвельт, очевидно, думал иначе. Сделав драматический шаг вперед, он совершил затем свой обычный отскок назад. Помимо маловыразительного послания конгрессу с приложением текста хартии, он мало что предпринял для ее реализации. На первой пресс-конференции, происходившей на «Потомаке» после встречи в Арджентии, он держался, по мнению журналистов, крайне осторожно. Его спросили, как он собирается претворять в жизнь широковещательные цели, содержащиеся в хартии.

– Это обмен мнениями, вот и все. Ничего больше.

– Стали мы ближе к войне?

– Я бы сказал, нет.

– Так прямо и следует вас цитировать?

– Нет, лучше процитируйте косвенно.

Однако, как показали опросы общественного мнения, встречу в море население восприняло положительно. С текстом хартии из восьми пунктов ознакомились 75 процентов опрошенных. Половина из них поддерживали документ полностью или частично. Только четверть относилась к нему прохладно или враждебно. Многие тем не менее не знали содержания хартии или относились к ней индифферентно, и со временем их число увеличилось. Через пять месяцев многие помнили о встрече двух лидеров, но лишь немногие могли вспомнить саму хартию.

Встреча существенно не изменила отношение общественности к рузвельтовской программе помощи Англии. Это отношение оставалось неизменным большую часть 1941 года. На вопрос, заданный в мае: «По вашему личному мнению, президент Рузвельт зашел слишком далеко в своей помощи Англии?» – только четверть опрошенных ответила: «Слишком далеко», другая четверть считала, что «недостаточно», и половина ответила: «Зашел настолько, насколько надо». Эта ситуация продержалась с поразительной стабильностью до конца осени. Очевидно, президент двигался шаг за шагом в соответствии с настроениями общественного мнения. Судя по опросам, он действовал как подлинный представитель народа. Большинство населения одобряло его политику, а с обоих политических флангов он имел равное число критиков. Когда президент стал проводить политику помощи «ради избежания войны», он приобрел поддержку большинства населения.

Оставался тревожный вопрос: должен ли президент в связи с критической обстановкой за рубежом скорее опережать общественное мнение, чем служить его представителем; быть скорее катализатором или даже вершителем перемен, чем их созерцателем; скорее создавать и эксплуатировать общественное мнение, чем отражать и выражать его?

Этот вопрос постоянно поднимал Стимсон. Когда Рузвельт позвонил ему рано утром по телефону, чтобы сообщить хорошую новость – итоги очередного опроса общественного мнения Институтом Гэллапа имеют тенденцию быть более благоприятными, чем ожидали организаторы, – Стимсон напомнил президенту, что все эти опросы страдают отсутствием важного фактора, который президент, кажется, склонен игнорировать: «власть руководит сама собой». Рузвельт не стал спорить с этим, но пожаловался на неважное самочувствие.

В конце концов, американские стратеги нуждались в твердом и решительном руководстве, а не в символах и внешней представительности. В начале июля президент попросил Стимсона выяснить вместе с Ноксом и Гопкинсом общие потребности в продукции военного производства для «разгрома потенциальных противников». Десять недель помощники президента по обороне бились над этим вопросом и затем капитулировали. Все завязано на предпосылках, от которых следует отталкиваться, писал шефу Стимсон: будут ли Соединенные Штаты немедленно вовлечены во всеобщую войну против Германии или намерены продолжать свою политику помощи оружием, транспортными средствами и боевыми кораблями странам, воюющим против «Оси». Армия, флот и ВВС едины в предпочтении войны против Германии, продолжал Стимсон, но требуются четкие установки на этот счет со стороны президента.

Неопределенность в отношении войны отражалась на всем личном составе армии. Репортер «Нэйшн» провел десять дней августа на площади Таймс, наблюдая за строевыми занятиями. Он опросил три сотни кадровых военных, новобранцев и национальных гвардейцев – оживленных, дерзких, уверенных, что побьют немцев и японцев. Но в то же время все они, кроме кадровых военных, ненавидели армию, Рузвельта, генерала Маршалла и негров почти в одинаковой степени. Лишь немногие отдавали себе отчет, для чего служат в армии и зачем вообще нужна армия. Некоторые военнослужащие принадлежали к сторонникам комитета «Америка прежде всего», но почти не имели подозрений, что главнокомандующий пытается вовлечь страну в войну, – видимо, просто не знали, что сказать. Эти солдаты не критиковали, но и не поддерживали внешнюю политику Рузвельта, – им просто не было до него дела.

В их позиции прослеживалась своя логика: они воспринимали помощь Англии как политику, направленную на уклонение от войны; но если страна не готовится к войне с Германией, «для чего нужна эта армия».

ВЕТРЫ И ВОЛНЫ ПРОТИВОБОРСТВА

Президент пообещал Черчиллю в Арджентии, что использует жесткие выражения для послания в Токио. Премьер-министр опасался, что Государственный департамент выхолостит их, и был прав. Халл и его помощники не желали, чтобы строгое предупреждение спровоцировало экстремистское крыло в Японии на враждебные действия. К тому времени, когда послание было составлено, оно приобрело характер дежурного предупреждения. Президент не сопротивлялся такой трансформации документа. Рузвельт решил, что лучше сделать предупреждение во время личной встречи с Номурой. В воскресный полдень 17 августа 1941 года посол Японии прибыл в Белый дом.

Старый адмирал, туговатый на ухо, пользовался моноклем, невнятно говорил по-английски и временами казался настолько бестолковым, что Халл сомневался, понимает ли он позицию своего правительства, не говоря уже о позиции Вашингтона. Однако посол отличался приветливостью, имел обыкновение кивать в знак согласия, поощряя собеседника, и сопровождать короткими бесстрастными смешками основные доводы Рузвельта и Халла. Президент, в прекрасном настроении после двухнедельной морской прогулки, сделал несколько любезных замечаний и стал говорить серьезно, противопоставляя миролюбивую и принципиальную, по его понятиям, политику своей страны на Дальнем Востоке курсу Японии на территориальные захваты с помощью силы. Есть ли у адмирала какое-либо предложение? У Номуры оно имелось. Вынув документ, он сказал, что его правительство желает всерьез мирных отношений с Соединенными Штатами – премьер Коноэ предлагает президенту встречу где-нибудь в Тихоокеанском регионе.