Через день в газетах появились глухие сведения о налетах казаков на грузовиках на Выборгской стороне.
Ленина они не нашли.
Клеймо изменника перевернуло психологию. Раньше я не мог найти людей, которые согласились бы всего только последить за Лениным.
В ночь на 6 июля Козьмин идет атаковать позицию: дом Кшесинской — северный конец Троицкого моста — Петропавловская крепость. Большевики пытаются выговорить разные условия. Гоц и Либер много и тщетно потеряли времени, чтобы уговорить их сдаться на «почетных условиях». Но убедительными оказались только действия вооруженного отряда неутомимого поручика Петрова, вышедшего в тыл позиции. К 9 часам утра отряд Костицына врывается в дом Кшесинской, последний падает, а за ним и Петропавловская крепость. Засевшие в ней моряки-кронштадтцы настолько потрясены общим крахом, что без всяких споров сдают оружие[84]. В доме Кшесинской победителям достались: шесть пулеметов и всякого рода литература, в том числе явно провокационная, вроде груды открыток, инсценирующих ритуальные убийства.
Примерно через час нам явились первые квартирьеры отряда, направленного Керенским с фронта: прибывал самокатный батальон, бригада пехоты и 14-я кавалерийская дивизия со своими дивизионами артиллерии. Мы давно отвыкли видеть воинские части. Первые дни в них даже постреливали из-за угла или с автомобилей и даже с крыш домов — из пулеметов. Так произошло при вступлении в Петроград с 177-м Изборским пехотным полком, головную роту которого матросы взяли под огонь на Невском, причем сразу же вывели из строя убитыми и ранеными 18 человек[85].
Начальником отряда был прапорщик Мазуренко, испытанный революционер, с 1900 года работавший с меньшевиками. Вопреки элементарному положению о едином начальнике, Мазуренко не подчинили Главнокомандующему, чтобы сохранить его прекрасные полки на «защиту демократии». Сам
Мазуренко и его начальник штаба полковник Пораделов явились, прежде всего, в Совет, непрестанно держали с ним связь; диверсия Главнокомандующего на Совет, защищенный полками Мазуренко и министрами, отпадала, как и всякая мысль нескольких офицеров посадить Половцова на белую лошадь. Все же взятое вместе сильно путало положение: единственные в нашем районе боевые полки — безусловно верные Временному правительству и посланные против большевиков, — слепо последовали за Советами.
Здесь тоже есть один малоизвестный штрих: командный состав этих полков отнесся на первых порах к Штабу Главнокомандующего подозрительно и даже враждебно. Не зная обстановки, они подозревали как раз обратное — что это мы — офицеры — и есть те самые революционеры, которые держат в плену Верховную Власть. Офицер фронта не знал положения офицера в Петрограде. Через несколько дней лед растопился: они поняли.
К вечеру того же 6 июля Керенский, приехав с фронта, появился в Штабе округа. Здесь он настоял перед членами правительства на том, чтобы большевиков привлекали не только за связь с немцами, но и за попытку ниспровержения существующего строя. Таким образом, восстанавливались давно отмененные статьи закона, которые давали возможность широкого преследования участников восстания. Этот декрет был бы заслугой Керенского, если бы он собственноручно не принялся его уничтожать. Декрет не был проведен в жизнь, а всей машине, с таким трудом пущенной, уже через несколько часов начали давать обратный ход.
Мы собрались на совещание: товарищи военного министра Якубович, князь Туманов, Балабин, начальник кабинета министра Барановский и я. Каждый мне называл фамилии, кого, по их мнению, из видных главарей не следовало забыть.
Я записал с их слов 16 человек. Конечно, этот список был совсем не полный; по контрразведке было, например, 28, а из боевых отделов большевиков нам привозили все новых и новых. Фактически мы арестовали более двух тысяч. Список 16-ти мы показали Керенскому, который его утвердил.
Видные большевики кочевали с квартиры на квартиру, проводя ночи в разных местах. Разыскивать их во всколыхнувшемся омуте было неимоверно трудно.
Старшему агенту контрразведки Ловцову удалось через какого-то сапожника, чинившего ботинки родственницы Троцкого, обнаружить временную стоянку последнего. Посылаю на автомобиле с караулом капитана Соколова — энергичного офицера Комендантского управления; вручаю ему два ордера: Троцкий и Нахамкес. Через несколько минут, это было 6 июля вечером, Половцов отводит меня к окну в своем большом кабинете и спрашивает: «Как дела?» В другом конце кабинета собралось по обыкновению несколько министров. Я докладываю Половцову вполголоса об отданных распоряжениях и едва успеваю сказать, что отправил Соколова за Троцким и Нахамкесом, как между нами, стоящими спиной к комнате, внезапно появляется мефистофельская физиономия Чернова:
— Как? Вы арестовываете Троцкого?
Смотрит он на меня и по привычке улыбается.
— Нет! — дернулся я, стараясь принять безразличный вид, — мы просто разговариваем о влиятельных большевиках.
Но Чернова не так-то легко провести. Он тоже, с безразличным видом переходя от стола к столу, от министра к министру, а потом к двери, уже через пять минут покинул комнату.
Ночью меня вызывают к телефону из Совета солд. и раб. депутатов: «Известно ли вам, что какие-то банды ломятся на квартиру Нахамкеса? Мы посылаем на его защиту три броневика. Не можете ли и вы помочь Нахамкесу? Ведь это же так неприятно».
— Вот как? Вы считаете, что трех броневиков мало? А кого же я могу послать? Ведь вы же прекрасно знаете, что у нас нет ни одного броневика, — отвечаю я на вызов и вешаю трубку. Опять банда!
Около 5 часов утра возвращается с унылым видом капитан Соколов.
— Что случилось? — спрашиваю его с удивлением.
— Если бы вы знали, кого я застал на квартире Троцкого…
— Я не знаю, кого вы встретили у Троцкого. Мне известно только, что на выручку Нахамкеса против нас Совет выслал броневики, но они выступили много позже после вашего отъезда, и вы имели время проскочить до их прибытия.
— Войдя в дом, где живет Троцкий, я встретил Чернова. Он приказал вам передать, что Керенский и Временное правительство отменили арест Троцкого и Нахамкеса.
Присутствие Чернова в доме Троцкого меня не удивило, но отмена приказания об аресте явилась полной неожиданностью. Чернова Соколов знал лично в лицо очень хорошо и не мог перепутать. Чернов, несомненно, был и отблагодарил Троцкого за свое спасение 4 июля. В некоторых газетах этот факт освещался несколько иначе, а именно, что и Керенский был ночью у Скобелева и оттуда по телефону отменил арест Троцкого. Однако было несомненно, что, поспешив уехать из Штаба, Чернов разыскал Керенского и, заручившись его согласием, поехал спасать Троцкого. Впрочем, эти детали, кто куда ездил, могут внести только большую или меньшую тенденциозность, но они совершенно несущественны. Важен был самый факт отмены, и к нему мы и вернемся.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});