Читать интересную книгу Расстрельное время - Игорь Болгарин

— Ну и что тебя не устраивает? — спросил Кольцов.

— Мени татко говорили: старайся жить, як все. Не выделяйся серед людей ни силой, ни умом, ни богачеством. А видите, як повернулось! Мои товарыши воюють, а я туточки с вами… як на курорти.

Поручение Каретникова Мишка исполнял добросовестно. И когда Кольцов время от времени отправлялся в Штаб фронта, он даже в дождь или лютую стужу пристраивался на берегу Сиваша где-то в затишке, и терпеливо ждал его возвращения.

Повстанческая армия уже почти вышла к Юшуни. В бинокль даже можно было рассмотреть покатые крыши окраинных домов. Дальнейшее наступление приостановилось из-за наспех созданной белогвардейцами линии обороны. Колючие заграждения в два ряда ставили второпях, когда войска Фрунзе и повстанцы уже переправились через Сиваш. Столбцы заграждений вкапывали в мерзлую землю, они едва держались вертикально, и их удерживала натянутая «колючка».

Белогвардейцы понимали, что это уже последние сражения за крымскую землю, а дальше — только бегство. После падения Перекопа Врангель перебросил под Юшунь все освободившиеся войска. На помощь дроздовцам пришли Третий Донской корпус и конный корпус Барбовича. Он ставил перед войсками единственную задачу: во что бы то ни стало, как можно дольше удерживать на этой наспех созданной линии обороны красные войска. А дальше…

Что будет дальше, Врангель знал. Он только не знал: когда? Ему важно было теперь хотя бы на несколько дней сдержать наступление Фрунзе, с тем, чтобы четко организовать эвакуацию. Главную надежду он возлагал на несколько отдохнувшую конницу Барбовича. Иван Гаврилович был опытный генерал, участвовал в Русско-японской и затем в Первой мировой войнах. В Белом движении с первых дней. Какое-то время, после боев на Каховском плацдарме, Врангель держал его в резерве, и надеялся, что сейчас Барбович его не подведет.

* * *

Фрунзе торопился. Его каждодневно подстегивал Ленин. Да и сам он понимал, что каждый день этой сурово начавшейся зимы выводит из строя сотни полураздетых бойцов. И поэтому он поочередно вызывал к себе командармов, комкоров и комдивов, выслушивал их, вносил коррективы в свои последние распоряжения.

Собственно, всем было ясно: Юшунь — последний рубеж обороны врангелевцев. Легко они его не сдадут. Предстоят жестокие бои. И их надо выиграть.

На рассвете на где-то раздобытой Мишкой Черниговским утлой лодке Кольцов переправился через Сиваш в Строгановку. После того как все войска красных закрепились на крымском берегу, штаб Южного фронта переместился сюда.

Не выспавшийся, похудевший, с черными кругами под глазами, его сразу же принял Фрунзе.

— Ну, как там твои махновцы, Павел Андреевич? — поздоровавшись, сразу же спросил Фрунзе. Кольцов понял: времени для политеса не было.

— Мерзнут, как все, — ответил Кольцов. — Но в большинстве своем они народ запасливый. У кого кожушок, у иного две пары сменного белья, кто в конскую попону завернется. И потери пока небольшие. Рвутся в бой. И, конечно, их греет мысль, что им отдадут Крым.

— Ни много ни мало — Крым? Лихие мужички! Ну да об этом — потом, — не стал обсуждать эту тему Фрунзе. И сердито добавил: — Мы с вами не можем обещать им то, что не входит в нашу компетенцию.

— Но они постоянно спрашивают меня об этом, — настойчиво сказал Кольцов. — На Старобельском совещании им кто-то пообещал Крым.

— Вот у того пусть и спрашивают. В Старобельском соглашении это не записано. Я тоже никаких указаний ни от кого не получал. Отвечайте, что вопрос Крыма будет решаться после окончания войны. Впрочем, лучше вообще избегайте разговоров на эту тему. В конце концов вас могли и не посвятить в подобные дела.

Фрунзе резко поднялся со стула, давая понять Кольцову, что продолжать обсуждать эту тему он больше не намерен. Подойдя к оперативной карте, сказал:

— Сегодня или, как крайний срок, завтра нам необходимо взять Юшунь и выйти на оперативный простор. Дальше Врангелю уже не за что будет зацепиться. Падение Юшуни — это практически конец войны. Какая помощь необходима вашим подопечным? Боеприпасы, надеюсь, они получили своевременно и в достаточном количестве.

— На недостаток боеприпасов не жаловались. А вот с продовольствием и фуражом перебои.

— Знаю. Таврия опустошена, снабженцы с ног сбились. Зажиточный мужик хлеб припрятал, а у бедняка что возьмешь? Надеюсь, за день-другой и этот узел развяжем. Путь немного потерпят! — печально ответил Фрунзе и снова скользнул глазами по карте. — Волею случая махновцы оказались ближе всех к Юшуни и, таким образом, окажутся в эпицентре боев. Выдержат ли натиск? Не считаете ли нужным несколько их укрепить? Такая возможность имеется.

— Выдержат или нет, вопрос не ко мне. И даже не к Каретникову. Вы лучше всех знаете расстановку сил на участке повстанцев.

— Пока там дроздовцы. Но у Врангеля после Перекопа высвободилась какая-то часть войск. Плюс резервы. Врангель конечно же распределит их по фронту. Пожалуй, есть смысл переместить на махновский участок Вторую конную армию Миронова. Тот тоже, если и не анархист, то что-то около.

— Родной брат Миронова командует полком у повстанцев, — вспомнил Кольцов.

— Не знал. Ну что ж, может, и найдут общий язык?

— Вы у меня спрашиваете?

— Размышляю… — И после небольшой паузы Фрунзе решительно добавил: — Так и сделаем!

— Хочу только предупредить, — сказал Кольцов, — Каретников, по моим наблюдениям, в военном отношении человек талантливый. Прошел у Нестора Махно хорошую школу, но с партизанской спецификой. И, как всякий добросовестный крестьянин, не захочет никому отдавать наработанное. И славу свою, если сумеет её добыть, не захочет ни с кем делить.

— Пусть сначала добудет, — впервые за все время разговора Фрунзе улыбнулся.

— Уверен, будет стараться. Рассчитывает, с хорошим багажом будет легче договориться о Крыме. Миронов тоже, как я понимаю, казак с характером. Не нашла бы коса на камень.

— Когда жареный петух в задницу клюнет — договорятся, — подвел итог Фрунзе. — Передайте Каретникову, очень на него рассчитываю. Похвалите его от моего имени. Как человеку тщеславному, ему это не будет лишним.

И уже когда Кольцов покидал горницу, в которой размещался кабинет командующего фронтом, Фрунзе ещё на минуту задержал его:

— Когда возьмем Юшунь, тот же час возвращайтесь в Особый отдел. Менжинский очень на меня обижен.

— За что? — удивился Кольцов.

— За то, что я выпросил вас у него. Говорит, вы ему нужны.

— Привык я к ним. Надеялся пройти с ними до самого конца, до последней точки, — откровенно и даже с некоторой печалью в голосе сказал Кольцов и покинул кабинет.

* * *

Едва лодка с Кольцовым тронулась с Таврического берега Сиваша, как там, вдали, на крымской стороне замаячила долговязая фигура Мишки Черниговского.

Он спустился к воде и, едва лодка захрустела о прибрежный ледяной припай, ухватил её за деревянный носовой конёк, подтянул. И Кольцов, не намочив сапог, выпрыгнул на берег.

Они Молча поднялись на пригорок, подошли к изрубленному осколками деревцу, к которому Мишка привязал их коней. Кора на уровне конских голов была обглодана.

— Во, глядите! — указал Мишка на обгрызенную часть ствола. — Скотина тоже мучается.

Кольцов ничего не ответил, он знал, что все последние дни, едва армия переправилась через Сиваш, махновские снабженцы сбились с ног, добывая для армии продовольствие и фураж. Северная Таврия после опустошительных многодневных боев голодала. Надежда была на Крым. Думали: вот войска Южного фронта ступят на крымскую землю, война сразу же закончится и, как на скатерти-самобранке, перед изголодавшимися бойцами вдруг появится всё, о чем никто даже не смел мечтать.

А война всё не кончалась. Уже которые сутки повстанцы впроголодь, версту за верстой, отбивали у белых Крым. Устали не только люди, но и кони. И голодали одинаково. И одинаково гибли от пуль.

Они долго ехали молча. Мишка ничего не спрашивал, видя озабоченное лицо Кольцова. А тот был занят своими мыслями. Ему, и вправду, после взятия Юшуни здесь, у повстанцев, делать уже будет нечего: война покатится к концу, как снежный ком с горки. Знать бы наперед, что за новое дело приготовил ему Менжинский? Какой сюрприз преподнесет ему на этот раз?

Мишка не выдержал долгого молчания, спросил:

— Ну шо там, Павел Андреевич, начальствие думает? Когда мы уже этот Крым охомутаем?

— Как только, так сразу, — не особо вступая в разговор, коротко ответил Кольцов шуткой, которую услышал от Бушкина.

— Вы всё шуткуете. А я серьезно.

— А что я могу тебе сказать? Начальство думает о том же, о чем и мы: с Крымом надо заканчивать. Но заканчивать-то предстоит не начальству, а нам. В том числе и нашей армии, — с некоторым раздражением стал отвечать Кольцов. — Вот я и хочу тебя спросить: когда возьмем Крым? Начальство-то на блюдечке его нам не поднесёт.