Читать интересную книгу Гражданин Города Солнца. Повесть о Томмазо Кампанелле - Сергей Львов

Тут Кампанелла неожиданно удивил его. Оказывается, он давно размышлял над военным искусством. Кампанелла сказал, что самые лучшие уроки ведения войны они отыщут в истории Моисея, Иисуса Навина, Давида, Маккавеев, Александра Македонского, Сципиона, Ганнибала. Особенно Ганнибала. Он воевал на итальянской земле. Оказалось, Кампанелла помнит десятки сражений, описанных в Библии, у греческих и римских историков. Когда только успел все это узнать!

Дионисий заслушался. Колдовским даром обладал его друг. Говорит так, словно они могут рассчитывать не на скрывающиеся в горах отряды фуорушити с оружием, выкованным в деревенских кузницах или купленным в оружейных лавках, а на полки Ганнибала с его боевыми слонами, на грозные римские легионы. Военному искусству надо учить смолоду. Атлеты должны обучать отроков искусству битвы, владению мечом, копьем, луком и стрелами. Старинное оружие не требует пороху и может оказаться грозным. Отроков следует совершенствовать в применении пращи — камнем из нее сразил Давид Голиафа. Пусть упражняются в верховой езде, в искусстве нападения и обороны. Воин должен уметь лить пули из свинца, оборонять крепостные стены и атаковать их, бросать камни с бойниц и стрелять из аркебуз. Но превыше всего — презрение к опасности. Пусть воин знает: трусость в бою неотвратимо наказуется. Но главное — пусть презирает смерть, помня: душа бессмертна и мужество на земле будет вознаграждено в вечности. В той республике, о коей они мечтают, именно так и будет — и большие смотры войск, и ежедневные упражнения в городе и в поле, необходимые, чтобы войско было в готовности, а тело и дух не изнеживались.

Что возразишь на это? Разве только, что годы уйдут на подготовку такого войска, какое видится Кампанелле. Разве не назначили они восстание на осень 1599 года?

Да, это так. У них впереди нет долгих лет, у них даже месяцев немного. Им надо считать не воображаемые большие армии, а каждую горсточку людей. Каждый фуорушити, который сможет повести за собой родных и соседей, на счету. Каждый дворянин, обиженный испанцами. Каждый монах, который согласится стать проповедником их мыслей. Каждый кузнец, который сможет ковать для них пики и кинжалы. Каждый деревенский мальчишка, который сможет быть быстроногим гонцом. Боевых слонов у них не будет, а вот об осликах, способных доставлять вьюки с припасами по горным тропинкам, надо подумать. Надо запасти и насушить хлеба, навялить мяса, приготовить лекарства для ран, о лекарях позаботиться.

С сияющей высоты священной горы, какой представилась Кампанелле гора Стило, нужно спускаться на землю. На узкую тихую улочку дремотного, богом забытого городка. Где каждый знает своих соседей. Где достаточно пройти вместе, чтобы вечером женщины у колодца рассказывали: «Брат Дионисий и брат Томмазо откуда-то возвращались сегодня вместе». — «Как это откуда? Словно ты не знаешь! Проповедовали на горе!»

На краю городка они распрощались. С болью в сердце Дионисий увидел, что Кампанелла словно потух. В глазах его уже нет воодушевления, с которым он час назад читал стихи и говорил о будущем. Устал! Неудивительно. Дионисий знал, чего стоит вдохновенная проповедь. Но друг не просто устал. Кампанелла — Колокол. Колокола вознесены над землей, чтобы с поднебесной высоты был слышен людям их набатный зов. С этой высоты видно далеко окрест — мысль его друга простирается в дальние страны, в прошлое и настоящее. Он, Дионисий, может только дивиться этой способности. И не его вина, что ему приходится напоминать другу о земле, на которой они стоят, по которой ходят, по которой поведут повстанцев.

Глава XXXVII

Когда готовишься разрушить ненавистное, надо знать, что построить на развалинах. Кампанелла знал. Ему виделся Город Солнца. Ибо нет во Вселенной ничего щедрее этого светила и справедливее. Оно светит всем. Греет всех. Нет для него ни знатных, ни простолюдинов, ни богатых, ни бедных. Оно — действительный бог этого мира. Название для своей мечты ты нашел. Это прекрасно, но этого мало. Кампанелла знает гораздо больше. Его город будет красив. Уроженцу Калабрии города, лежащие на равнине, плоские, как лепешка, скучны. Город Солнца будет выстроен на холме. С его башен видно далеко окрест. Его прекрасные дома стоят на разных уровнях, они соединяются галереями и мраморными лестницами…

Кампанелла, ты увлекся! Уж не собираешься ли ты, изгнав испанцев, начать сразу строить этот прекрасный город, где все будет новое — дома, площади, люди, обычаи? Где ты возьмешь на это средства, когда кругом горькая нищета и нужно думать не о новом городе, а о дырах в крышах и стенах разваливающихся домов, где живут те, кто пошел за тобой? И что ты будешь делать со всеми маленькими, бедными городами и селениями, со всеми Стило, Катанзаро, Джираче, Никастро — всех и не перечислишь? Пожалуй, жители не согласятся бросать родное гнездо ради Города Солнца. Оно им дорого — с кривыми улочками, с облупленными стенами, с пересыхающими в жару фонтанами. Они хотели бы жить получше здесь, а не переселяться в придуманный тобой город, который неведомо когда будет построен. Это не они говорят. Это Кампанелла говорит сам себе. Он хорошо знает своих калабрийцев. Лучше синица в руках, чем журавль в небе, считают они. И правы по-своему. Этот город, с его воротами, храмами, галереями, аркадами, просторными домами, — мечта. Ему хотелось бы такой построить, но он знает, сколь это трудно. Быть может, недостижимо при их жизни и будет завещано потомкам. Сейчас надо думать о том, какую жизнь создавать в тех городах, что уже построены. Кампанелла все обдумал. Люди должны отрешиться от себялюбия и заменить его любовью к общине. Все в их жизни должно быть проникнуто дружбой — в пору военной опасности, во время болезни, при соревновании в науках. Они будут почитать за знатнейших тех, кто изучил больше искусств и ремесел и применяет их с наибольшим знанием. Самыми гнусными пороками в их глазах станут гордость, надменность и чванство. И никто не станет считать для себя унизительным прислуживать другим за столом или на кухне, ходить за больными. Всякое необходимое для общего блага дело будут они почитать полезным. Обязанностей у них много, но они так распределены, что каждому приходится работать не больше четырех часов в день; остальное время проходит в приятных занятиях науками, в собеседованиях, чтении, прогулках, развитии умственных и телесных способностей, и все, что делается, делается радостно…

Когда Кампанелла говорил о будущем, лицо его, в последнее время напряженно-сосредоточенное, угрюмое, тревожное, менялось. На него падал солнечный свет прекрасных видений, и какой бы обычай будущей жизни он ни описывал, он непременно говорил: работать, заниматься науками, беседовать с друзьями, развивать ум и тело — все будет радостью. Не тягостные обеты, не угрюмые запрещения будут определять жизнь, а радость. Радость, озаряющая мир, как Солнце.

Шли дни, а вестей от Мавриция все не было. Не так-то просто связаться с турками, убедить их, что заговорщики — сила, что они действительно могут рассчитывать на победу над испанцами, что их обещания чего-то стоят. Мавриций не сказал друзьям, где и как предполагал встретиться с теми, кто мог передать его предложения Синан-паше. Обдумывая все, что нужно для успеха их замысла, они решили: каждый будет знать только то, что ему необходимо. То, чего человек не знает, у него не вырвет никакая пытка, проговорил Мавриций.

Они сидели на каменной террасе полуразрушенного дома. Терраса была увита диким виноградом. Его листва даже в жаркий полдень давала тень. День казался дремотным и мирным. Но от слов о пытке повеяло ледяным ветром. Думая о том, что сделать для победы восстания, они забывали возможность поражения. Мавриций напомнил о нем. Наступило тягостное молчание. Кампанелла лучше своих друзей представлял, что ждет их, если восстание разгромят. Перенесенное им в Замке Святого Ангела ничтожно в сравнении с этим. А ведь он о тех унижениях и пытках, которые испытал, не рассказывал друзьям. Зачем отягощать их души?

Вот и сейчас Кампанелла заговорил о другом. Он указал на тонкие деревца, пробивавшиеся между каменными плитами террасы.

— В невидимую щель между камнями упало крошечное семя. Камень тверд. Он сдавливал семя и противостоял ему. Но семя проросло, росток пробился… Росток не спрашивал себя, могу ли я одолеть камень, не задохнусь ли в его жестоких объятиях. Его звало солнце, его поил дождь, и он рос. Прошли годы — всесильная каменная кладка поддалась. И вот уже корни рвут ее, деревцо растет, трещины побежали по камню. В них снова набивается земляная пыль, снова падает крошечное семя. Натиск слабых ростков все сильнее… — Кампанелла помолчал, а потом спросил: — Почему малое семя побеждает большую каменную плиту? Потому что право! Оно создано для того, чтобы расти, и оно растет. И ничто его не удержит.