И тут, совершенно некстати, возник Обмылок.
— Свободен, — коротко сообщил наладчик.
— Как?
— Как Куба. Хорош пахать. Два дня профилактики.
Надеюсь, в виду имелись два местных дня. Земной день, напоминаю, раза в три длиннее.
— А в чём дело?
— Люди жалуются, — молвил он свысока и сгинул.
Я обернулся. Шагах в десяти стоял и победно глядел на меня трудяга Вадим.
— Ну ты гад! — подивился я. — Наладчику стукнул?
— Стукнул! — с вызовом ответил он мне. — А что же стоять смотреть, как ты себя в гроб вгоняешь?
— Стоять и смотреть! — подтвердил я.
Снова повернулся к Мымре, но той уже не было.
* * *
Чёрт бы их побрал, Обмылка с Вадимом! Никогда уже, наверное, не избавлюсь от ощущения, что они, гады, сорвали мне контакт. Чего я только потом ни делал: восстанавливал в памяти эту историю, как мне морду набили, вспоминал ещё более душещипательные подробности нелёгкой моей биографии — бесполезно. Мымра замкнулась. Если вообще раскрывалась. Вполне возможно, померещились мне и жалость её, и растерянность. Усталый был, невыспавшийся, вздёрнутый — вот и померещились.
Глава 11
СРЫВ
По-моему, припадки отчаяния у нас, андроидов, приключаются здесь строго по очереди. Сначала Валерия, потом, как ни странно, Алексей. Кто бы мог предположить… Насмешливый, выдержанный, всезнающий — и надо же! — нервный срыв. Ей-богу, со взбрыками Леры было проще: характер лёгкий, переменчивый, разрыдается — рассмеётся, а вот у Лёхи — сухая истерика. Если хотите, истерика мысли. Самая страшная из истерик…
Мне повезло наткнуться на него первым. Напоминаю: по милости стукача Вадима я пребывал на профилактике, проще говоря, сачковал. Поначалу хотел плюнуть втихомолку на распоряжение наладчика и, выждав время, вернуться к Мымре (не по долгу службы, а в частном, так сказать, порядке), но та, кажется, исчезла надолго. Раздосадованный, побрёл по окрестности, утешаясь акварелями родимой мути и подвижной графикой страшилок. Брёл-брёл и набрёл на Лёху.
Ксенофоб сидел на краю своего рабочего пятачка, причём сидел как-то странно. Это не было позой отдыхающего человека (да и кому бы пришло в голову отдыхать на плацу!), скорее казалось, будто Алексей, внезапно обессилев, опустился наземь, а встать уже не смог. Лохматого на пятачке не наблюдалось. Я приблизился, но сидящий даже глаз не поднял. И что-то в нём было не так. Присутствовала в его облике некая жуткая, пока ещё неуловимая подробность.
— Ты чего? — испуганно спросил я.
— Жду, — глухо ответил он.
— Чего ты ждёшь?
— Обмылка…
Вскоре появился Обмылок.
— Чо надо? — осведомился он, как водится.
— Расчёт, — негромко, но отчётливо произнёс Алексей.
Я понял, о чём речь, и мне стало страшно. Обмылок молчал, и это тоже было страшно. Он стоял неподвижно — этакая статуя Командора с пузырём взамен головы.
— Слабо? — презрительно осведомился он наконец.
— Слабо, — ответил Лёха, глядя в слепое округлое рыло.
Я думал, последовавшая пауза никогда не кончится.
— Ладно, перетрём, — пробурчал Обмылок, и мы опять остались с Алексеем наедине. Тогда-то я и прозрел окончательно. Лицо и голова Лёхи стали вроде бы слегка шероховаты. Щетина. На маковке, на подбородке — везде. Перестал бриться! Будь он брюнет, я бы заметил это сразу, но Лёха у нас, оказывается, был блондин.
Он посмотрел на меня и усмехнулся через силу.
— Вот так… — то ли виновато, то ли назидательно молвил он. Потом упёрся ладонью в мох и довольно бодро поднялся на ноги. — Ну что? Пойдём коллег обрадуем…
И пошли мы радовать коллег. Сначала отыскали Валерию.
— Почему нет? — запальчиво спросила она, узнав, в чём дело. — Я и сама собиралась расчёта попросить! На море хочу…
А вот Вадим всполошился. Даже лоб ладонью придержал.
— Погоди… — сказал он Лёхе. — С чего это ты вдруг?
Работа была остановлена повсюду. Вадим оказался последним, кого мы оторвали от дела, поэтому общее сборище состоялось возле его футляра. Вился сигаретный дымок, фляжечка переходила из рук в руки, а вокруг роились медузы.
— Бояться надоело, — надтреснутым голосом известил Алексей. Выглядел он скверно: в зелёноватых глазах лихорадочный блеск, на резко обозначившихся скулах, насколько можно судить в нашем приглушённом освещении, по розоватому пятну.
— Не мальчик! — скрипуче продолжал он. — И не надо меня стращать! Хыкой, свалкой… Сам сейчас отправлюсь и увижу. Домой — значит домой, на свалку — значит на свалку…
Никто ни при каких условиях не должен был произносить в нашей мути подобных слов. Я понимаю Лёхино состояние, и всё же не следовало так безжалостно это оглашать. До сей поры мы жили, неустанно убеждая себя, что свалка нам не грозит. Кто вообще придумал, будто нас туда могут отправить? Поди пойми! Услышали от Обмылка — и раздули услышанное до мифологических размеров. Обычный ребяческий ужастик, предмет сомнительных подначек… И вдруг нашёлся человек, решившийся проверить подлинность наших опасений. Это всё равно, как если бы кто-нибудь, усомнясь, есть ли жизнь после смерти, взял да и объявил, что сейчас покончит с собой и всё точно выяснит.
— Ты что, кретин?.. — прохрипел Вадим, выкатывая глаза.
Лёха ожил. Он любил, когда на него наезжают.
— Тебе не нравится, что я окажусь дома? — осведомился он.
— Так ты же сам в это не веришь!
— Не верю, — спокойно согласился Алексей. — И в то, что окажусь на свалке, тоже не верю… Я просто хочу проверить. Дальше что?
— Ну проверишь ты!.. — закричала Лера. — А мы-то об этом как узнаем?
— Никак. С чего ты вообще взяла, что я иду на разведку? Я просто иду. А там посмотрим…
— Почему?!
— Я же сказал: надоело.
Тихая непреклонная решимость звучала в его голосе.
Даже не знаю, братцы вы мои, с чем это можно сравнить. Разве только с недоверчивым детским ужасом, когда впервые услышишь о том, что все смертны. И ты в том числе.
— Надоело ему… — злобно вымолвил Вадим. — Этак каждый может сказать: надоело…
— Ну и скажи.
— И что будет?
— Ничего не будет, — снова обессилев, выговорил Лёха. Голос его ушёл в шамкающее бормотание. — Ночь придёт, перекусит и съест…
— А ну хлебни! — яростно потребовала Валерия, ткнув ему в зубы металлическое горлышко. — Да не так! Как следует хлебни!.. Андроид называется!
Нет, всё-таки оставаться наедине с ужасом не в обычае русского человека. Тем более когда рядом с тобой собратья по генам и по разуму. И фляжечка впридачу. Уговаривать или успокаивать Лёху не имело смысла — следовало только подначивать и дразнить. Первым это понял, как ни странно, Вадим.
— А что свалка? — осклабившись, огласил он вдруг. — Ещё неизвестно, где лучше, здесь или там…
— Там, — уверенно сказала Валерия. — Здесь ничего нет, а там всего навалом…
— Откуда сведения?
— Говорят…
— Кто говорит? Нас тут всего четверо!
— Володя говорит!
— А он откуда знает?
Алексей слушал нас с вымученной снисходительной улыбкой.
— Слышь, — глумливо обратился к нему Вадим. — Ты это… пользуясь случаем, родне моей там привет передавай…
— Где? На свалке!
— Ага! Нужен ты кому на свалке!.. Ты им, короче, скажи: сами вы фуфло! А Вадик вон с высшим разумом корешится, деньги лопатой гребёт… Адрес я тебе дам…
Шуточки его, как и следовало ожидать, были неумелы и неуклюжи, хотя это, может, и к лучшему. До оглашения адреса так и не дошло — начальство пожаловало. До сих пор не могу понять: Обмылок просто возникает в нужный момент в нужном месте или всё же добирается туда пешком, а потом выключает свою мимикрию? Наверное, возникает. Уж больно у него это быстро выходит…
— Не понял, — буркнул наладчик. — Все, что ли, на расчёт подали? Работать кто будет? Я буду?..
Не подававшие на расчёт послушно поднялись. Я — тоже, но был остановлен.
— А ты чо пошёл? Ты ж на профилактике…
Пришлось остаться.
— Ну? — с вызовом спросил Лёха, обращаясь к Обмылку.
— Перетрём… — недовольно повторил тот и вновь покинул сумрачные наши акварели.
* * *
Мы долго молчали. Я просто не знал, что сказать. Лёху было жалко, но не говорить же об этом вслух!
— Как ты сюда попал, Володя? — чуть ли не с укоризной неожиданно спросил он. — Ну ладно, Вадима безденежье достало, Лера у сослуживицы норковый воротник в гардеробной срезала…
— Как? — не поверил я.
— Не знаю. Технических подробностей не выспрашивал…
— Но почему?! — Я был настолько поражён, что даже Лёхины беды отодвинулись на второй план.
— Наверное, справедливости захотелось. У одних есть воротник, у других нету…